Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
– Лучше здесь, товарищ генерал, – ответил коренастый плотный офицер в форме полковника с гвардейским значком на груди. – Сюда будут поступать донесения и по радио, и по телефону. А там наши наблюдатели высоко над землей сделали гнездо вроде птичьего. Залезть трудно, а упасть легко. К тому же немцы бьют шрапнелью, и будет глупо, если нас подстрелят, как куропаток. На кой черт нам такая самодеятельность.
Опять стало тихо. Может быть, потому, что взрывы снарядов здесь были еще едва слышны, генерал подумал о той, видимо, уже недалекой минуте, когда война кончится и люди вернутся к своим обычным мирным занятиям. Этим, с фронта, будет труднее. Что из того, что парень умеет стрелять, что выбивает три десятки подряд, что не боится поднять голову под огнем. Когда придет время зубрить бином Ньютона и тригонометрические функции, когда нужно будет усвоить, что простейшие делятся на корненожки, инфузории и споровые, фронтовику придется труднее, чем другим. Интересно, будут ли люди помнить его боевые дела? Напишет или расскажет кто-нибудь о блестящей идее стрелка-радиста, о смелой и верной собаке по имени Шарик?
Он поймал себя на суеверной мысли, что не стоит забегать вперед, что нельзя делить шкуру неубитого медведя. Кто знает, доберется ли Шарик до места? В эту сторону он прокрался сразу после сумерек, в темноте. Прибежал с разорванным ухом и раной на спине. Что с ним случилось? Не узнаешь. А возвращаться должен был при луне, нагруженный… Даже если он дойдет до места, механик поставит насос и танк сможет двигаться, то один меткий выстрел может превратить машину в факел, а четырех людей – в пепел. Ведь враг знает, что они прорвались, и будет ждать их в засаде, поставит на их пути мины. Пробьются ли они через двойное кольцо окружения?
Командир советской дивизии плеснул в стаканы. Чокнулись, выпили, закусили свининой.
– Может, пойдем посмотрим, – неуверенно предложил гвардии полковник. – Самому всегда лучше.
– Лучше, – с улыбкой в глазах согласился генерал.
Оба поднялись и по крутым ступенькам узкого прохода стали подниматься вверх, держась руками за горбыли, которыми были укреплены стены. Свет сменился темнотой. Ничего не было видно, пока не миновали поворот и не вышли из-под балок. Вверху вырисовывался прямоугольник неба с яркими звездами. По мере того как они поднимались по ступенькам, звезды угасали.
Часовые у входа в землянку вытянулись. Три автоматчика с оружием наизготовку двинулись за ними. До передовой было недалеко, сотня-другая метров.
Полковник вел узкой тропинкой. Под сапогами ощущалась гладкая, утоптанная земля. По густым зарослям орешника вскарабкались на высотку. Здесь росли рядом четыре огромные сосны, к стволу одной из них была прикреплена приставная лестница. Они начали медленно подниматься наверх, осторожно ставя ноги на перекладины.
Взобравшись на помост, сколоченный из толстых жердей, оба вздохнули с облегчением. Помост висел метрах в пятнадцати над землей; сверху и с боков его прикрывала маскировочная сетка, в которую разведчики понатыкали свежие, еще пахнущие смолой ветки. Около стереотрубы сидели два наблюдателя и лейтенант в очках, артиллерист. Заметив командиров, он шагнул вперед и сделал знак рукой наблюдателям, чтобы освободили место у стереотрубы.
– Не надо, – остановил лейтенанта полковник. – Еще темно. Все равно сначала услышим, а уж потом увидим.
Над лесом со стороны Вислы дул влажный и свежий ветерок. Начинало сереть, а на западной стороне неба все еще висел месяц, поэтому видимость была хорошая. В нескольких метрах под ними зеленели более низкие деревья; их пышные кроны образовали плотно сотканный ковер. Лишь отдельные сосны торчали выше. На востоке кое-где поблескивала зеркальная гладь реки. На юге, далеко в тылу противника, сверкнула огнем тяжелая батарея, грохот залпа донесся много времени спустя. Где-то совсем рядом, почти над головой, нежно запела птица. Это было так удивительно и неожиданно, что все посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Генерал присел на низкий табурет, оперся рукой о ствол дерева. Пальцы его нащупали кусок металла с острыми рваными краями. Он выковырнул его из коры, взвесил на ладони и с жалостью подумал: «В этом лесу раненые деревья». Он жалел эти деревья, хотя приближался день, когда (он это знал) такие же осколки будут ранить солдат, сначала где-то здесь, недалеко, а позднее, часа через три после рассвета, он сам просит в атаку на Студзянки роту танков.
Он знал, что они пойдут, что их встретит огонь и они отступят. Это будет только разведка, но танкисты об этом не должны знать. Они должны ударить с верой в победу, смело вести машины вперед. Иначе противник почувствует, что это только разведка боем, и не удастся нащупать его огневые точки. Может, придется потерять машину-две, потерять людей… Будут потом возмущаться: «Почему не всеми силами?..» Но для удара всеми силами время еще не пришло.
Генерал знал, что на него свалилась огромная тяжесть ответственности, тяжесть людского страха и отваги, усталости и боли. Ведь эти люди были как бы его собственной рукой, которой он должен разгрести пепел, чтобы найти источник огня и погасить пожар. Он чувствовал себя усталым и старым, много старше своих лет. Держа в руке тяжелый осколок, он вспомнил, что в его собственном теле их было четырнадцать, что врачи выковыривали их ланцетами, а два, что впились очень глубоко, оставили.
«Я как это дерево», – улыбнулся он про себя.
– Не слышно, не видно, а пора бы уже, – нарушил молчание командир советской дивизии.
– Пора.
Небо на востоке порозовело и стало немного светлее. Теперь хорошо была видна Козеницкая пуща, протянувшаяся с востока на запад, испещренная на юге полянами, более мелкая и светлая там, где росли молодые рощи. Впереди, где просвечивал песок и остались только островки леса, находился окруженный батальон. Там царила тишина.
Прислушиваясь к первым выстрелам, все молчали, но это молчание становилось тягостным, и люди с надеждой смотрели на артиллериста в очках, который, не отрывая глаз от бинокля, взял телефонную трубку:
– «Слон-два», перенести вправо пятнадцать, зарядить, доложить.
Это звучало как поправка, как перенесение заградительного огня еще до первого выстрела, поэтому генерал спросил:
– Видите их?
Лейтенант не успел ответить – в низком перелеске, намного ближе, чем они предполагали, рассыпалась вдруг цепь вспышек. Они ложились ровно, как по линейке. Секундой позже донесся ровный, сухой треск, как будто кто-то бросил в окно горсть гравия, потом еще раз, еще и еще…
Полковник схватил генерала за руку и почему-то шепотом радостно сказал:
– Бьют залпами.
– А танка не слышно.
Артиллерист подал команду:
– Первое, огонь!
Они не увидели вспышки, но услышали, что сзади высоко просвистел снаряд, выпущенный из гаубицы. Огненный фонтан разрыва взметнулся правее пробивающегося батальона.
– Батарея, по три на орудие, беглым – огонь!
Снаряды полетели стаями, ударили в лес – там выросла отвесная стена пыли, прорезанная красными полосами огня.
Но вот наконец генерал услышал характерный грохот танковой пушки и улыбнулся: «Дошел Шарик!..»
Гремели залпы, в перерывах между ними трещали пулеметы, ритмично били семидесятишестимиллиметровки – полевые и танковая. Грохот и вспышки, которые становились все бледнее в свете наступающего дня, равномерно и неуклонно двигались в сторону наблюдательного пункта. Застигнутые врасплох, немцы стреляли редко и бесприцельно, видно, боялись попасть в своих.
Тем временем батальон исчез, скрытый кронами высоких деревьев, а вскоре стрельба утихла и только мерный рев мотора разносился над росистой травой.
Из-за горизонта показался полукруглый краешек солнца, и в это же время на широкую поляну, расположенную внизу, левее от них, выбежали бойцы. Следом выехала повозка, запряженная парой лошадей, за повозкой выкатился окруженный цепочкой гвардейцев танк; на стальном тросе он тащил за собой пушку. Генерал увидел около самого танка высокого, широкоплечего солдата с копной светлых волос. Рядом с ним шел седовласый мужчина в изорванном пиджаке. Генерал узнал в нем Черешняка и, хлопнув рукой по колену, показал на него стоящему рядом полковнику.
Те, внизу, двигались еще силой разбега – строем, ощетинившись оружием, с широко открытыми, словно в крике, ртами. В какой-то момент строй вдруг рассыпался, и бойцы окружили танк. А когда из люков показались темные шлемы и комбинезоны, бойцы бросились к танкистам, вытащили их за плечи из люков и стали подбрасывать вверх. До наблюдательного пункта донеслось эхо радостных возгласов.
– Вышли, – сказал полковник. – А были на волосок от смерти.
– На собачий коготь, – поправил его генерал и добавил: – Мне пора, еду под Студзянки. Присмотрите, полковник, чтоб ребят мне не помяли, и задержите их в своем штабе, пусть немного отдышатся…
