Алексей Дживилегов - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III
Но такое положение вещей вело еще к более оригинальным последствиям; главные начальники не всегда знали основной план военных действий и должны были ждать предписания государя относительно того или другого движения. В конце июля Багратион в письме к Ростопчину сообщает, что «государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать отдельными армиями». Но этого мало. Багратион вообще, начальствуя над обширной армией, не знал плана ее действий и при установившихся условиях, при вполне понятной необходимости сочетать действия различных самостоятельных армий, не имел возможности выработать самостоятельный план. Еще в начале июня, т. е. задолго до соединения обеих армий, Багратион оказался вынужденным писать государю о том, что он весьма сокрушается, не имея к себе доверия государя, ибо ему не открыт план операционных действий, а потому он и не может удобно распоряжаться командуемой им армией. Александр немедленно удостоил князя собственноручного рескрипта, исполненного весьма лестных выражений, но, тем не менее, в нем не было ответа на кардинальный вопрос о плане военных операций. Багратиону приказано было соединиться с первой армией, он это сделал, но все же ему не был открыт план операций; Барклай-де-Толли в план действий тоже не посвятил его. Багратион, стремившийся к наступательным действиям, не понимал движений Барклая. «Бог его ведает, — пишет он о Барклае Ростопчину, — что он из нас хочет сделать; миллион перемен в минуту и мы, назад и в бок шатаясь, кроме мозоли на ногах и усталости, ничего хорошего не приобрели; истинно не ведаю таинства его и судить иначе не могу, как видно не велено ему ввязываться в дела серьезные. От государя давно ничего не имею». Все эти соображения и неизвестность о плане действий приводят Багратиона к заключению относительно Барклая: «Вождь наш, — по всему его поступку с нами, видно, не имеет вожделенного рассудка, или же лисица». Только значительно позже Багратион, наконец, удостоверился, что бегство русской армии является исполнением воли государя: «Барклай говорит, — пишет он в более позднем письме к Ростопчину, — что государь запретил ему давать решительное сражение. По всему видно, что государю угодно, чтобы вся Россия была занята неприятелем».
Ген.-лейт., граф Э. Ф. Сен-Приест (Клюквина, по ориг. Доу)
Положение Барклая, командовавшего основной армией, по отношению к которой действия других имели дополнительный характер, было тоже не из легких, так как он сам не всегда знал назначение тех или других военных предприятий. В письме от 25 июля Барклай, получив предписание государя отправиться к Милахову (Milachova) и заявляя, что он точно исполнит приказания императора, задает последнему несколько любопытных вопросов: для главнокомандующего непонятна цель столь быстрого отступления армии, ибо такое отступление производит недовольство среди солдат; для главнокомандующего остается неясным, что будет предпринимать вся русская армия в лагерях под Дриссой, он даже боится, что при столь быстром отступлении армия может потерять из виду неприятеля; для главнокомандующего, наконец, совершенно непонятно назначение корпуса графа Витгенштейна, расположенного на правом берегу Двины. Таково «мнение солдата», которое позволяет себе высказать Барклай, заверяя, впрочем, своего государя в том, что им в точности будут выполнены предписанные диспозиции. Из этого письма совершенно ясно, в какое ложное положение был поставлен главнокомандующий армией и военный министр: он обязан был выполнять военный план и военные движения, составленные далеко в тылу иностранцами или государевыми адъютантами. Неудивительно, что Барклай смотрел на себя исключительно, как на исполнителя предписаний государя.
Сначала обе армии, Барклая и Багратиона, отступают без определенного плана, т. е., по крайней мере, без плана, сознательно усвоенного самими начальствующими. Иногда государь посвящает того или иного начальника в планы действий, но это делается не всегда отчетливо. «На днях ожидаем мы происшествий важнейших», сообщает Александр в одном письме Багратиону, скрывая, однако, от главнокомандующего, в чем могут заключаться эти «важнейшие происшествия». И далее, в том же письме государь рекомендует начальнику осторожность: «вся цель наша должна клониться к тому, чтобы выиграть время». Это были столь неопределенные предписания, что в результате их Багратион, несомненно отличавшийся личной храбростью и стремившийся к решительному сражению, сделал ряд тактических ошибок при соединении обеих армий. В самом деле, с точки зрения стратегической, соединение обеих армий было вполне естественно, но оно было подсказано младшими свитскими генералами и по их же совету Александром были даны войскам диспозиции. В своих записках Чернышев, вообще весьма ценивший свой военный талант, приписывает эти соединительные движения своему военному гению. Он рассказывает, что, исходя из вероятного предположения о том, что Багратион находится в данное время в Бобруйске, он составил диспозицию движения армии на Могилев, что и было принято государем. Действительно, диспозиции нередко делались по предположениям о месте нахождения в данный момент армии, но в настоящем случае произошло еще следующее. Оказывается, что независимо от предположений, появившихся в императорской квартире, Барклай-де-Толли предложил Багратиону, в целях объединения действий обеих армий и их соединения, двинуться со своей армией на Минск. Это распоряжение было получено Багратионом 15 июля; войска немедленно двинулись, а между тем 18 июля к Багратиону прибыл императорский адъютант полковник Бенкендорф с приказанием от государя отступать через Новогрудок на Вилейку. Дорогое время, впоследствии стоившее столь значительной потери, было упущено, так как армия должна была двинуться по диспозиции, присланной императором, и дала себя опередить французским войскам. Мало того, присылаемые от государя диспозиции заключали в себе требование, чтобы отдельные корпуса прибыли на назначенные им места в определенные дни, что на практике оказывалось не всегда выполнимым. Бывало и так, что главнокомандующий получал приказание о частичном движении без определения конечной его цели, и таким образом, выполнив назначенные движения, начальник уже не знал, что дальше предпринять. 26 июня Барклай доносит государю, что, «желая в точности выполнить волю» государя, он, несмотря на усталость войск, прибыл в срок в назначенный пункт и «дерзает испросить» повеления о дальнейшем следовании корпусов.
Но любопытна вот еще какая черта. Распоряжения о движении делались не только через главнокомандующего, но и давались отдельным корпусам, ему подчиненным. Так, например, во время описываемого движения армий корпус генерала Дохтурова руководствуется в своих движениях непосредственно распоряжениями государя. Иногда младшие генералы в своих распоряжениях до мелочей зависели от непосредственных указаний государя. Генерал Римский-Корсаков получает предписание императора перевести провиантский магазин из Динабурга в Дриссу, но у него возникает целый ряд сомнений относительно того, какую часть провианта отправлять водой и какую — сухим путем; наконец, он не знает, нужно ли оставить в Динабурге часть провианта и фуража, на случай, если там будут войска, или весь оттуда увезти. Таким образом, частные начальники или даже начальники отдельных частей большой армии получают распоряжения непосредственно от государя, между тем как их деятельность является дополнительной по отношению к операциям основной армии. Одним словом, все, и старшие и младшие, поставлены были в необходимость ждать предписаний от государя; отсюда нерешительность в действиях. Генерал Репнин получает сведения о том, что передовые разъезды его арьергарда имели перестрелку с неприятелем, и спрашивает распоряжений государя о том: «каким образом поступать мне, ежели неприятель здесь усилится».
Ген.-от-инф., граф К. П. Эссен (По ориг. Доу)
Так, следовательно, и общий план военных действий и отдельные распоряжения исходят от государя. В начале войны государь принял план отступления в надежде опереться на лагерь при Дриссе. Начальники выполнили этот план, не сочувствуя ему. После соединения армий под Смоленском Александр уже требует от Барклая наступательных действий, но это теперь уже было трудно и армия продолжала отступать. Император был вынужден назначить главнокомандующим всех армий Кутузова и предоставить, наконец, этому генералу власть, необходимую для ведения дела. Наученный опытом Аустерлица, император на этот раз избегает давать подробные указания Кутузову или во всяком случае требует «аппробации» старого генерала планам, присылаемым из Петербурга.
Во всяком случае деятельность Александра переносится на некоторое время в тыл армии. Он усиленно занят сбором ополчений, подготовкой провианта и фуража и, наконец, направлением общественного мнения. В последнем отношении деятельность Александра представляет собой замечательное явление. Он всегда отличался умением влиять на людей; поражение, понесенное русской армией, и особенно потеря Москвы побуждают его к необыкновенно интенсивной деятельности. За этот период его перу принадлежит много писем, в которых он старается приободрить своих корреспондентов и внушить им мысль, что Наполеон понесет возмездие; малейший успех русской армии дает повод Александру к изложению событий в переписке. Таким же характером пропаганды борьбы с Наполеоном, призыва к подъему упадающего духа, стремления вселить надежду на счастливое будущее отличаются и личные беседы Александра. Он всегда был обворожителен, но теперь эта черта достигает замечательных пределов. Свои мысли и свои надежды он старался вселить не только своим приближенным, своим родным, своему союзнику наследному принцу шведскому, но он пользовался всяким случаем, чтобы сгладить неприятное впечатление военных неудач, чтобы поднять бодрость духа.
