Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Выход Квантунской армии к советским границам и ответные меры СССР по укреплению рубежей на Дальнем Востоке значительно осложнили деятельность японской разведки в нашей стране. В докладе от 25 ноября 1935 г. о Красной армии военный атташе в Москве Хата Хикосабуро так красноречиво характеризовал агентурно-оперативную обстановку в Советском Союзе: «Ведение агентурной разведки по Советской армии является чрезвычайно трудным делом. В настоящее время подвижки в сборе агентурной информации происходят с большим трудом, кроме того, Красная армия находится в процессе модернизации и совершенствования, вследствие чего получение точной информации о ней становится проблематичным. Поэтому детально ответить на поставленные исследовательской группой по вооружению вопросы я не могу, и чрезвычайно много моментов, к моему глубокому сожалению, остаются неосвещёнными»[306].
При этом круг решаемых московской резидентурой задач после «маньчжурского инцидента» значительно вырос: назначенный вместо Касахара военным атташе подполковник Кавабэ Торасиро получил в январе 1932 г. указания Генштаба собирать информацию о мобилизационных возможностях Красной армии, работе органов связи и военных сообщений, развитии военной промышленности, состоянии артиллерийских частей резерва Главного командования (РГК), стратегии и тактике применения крупных войсковых соединений. Особый интерес для японской военной разведки представляли сведения о ВВС – организация, дислокация, численность авиационных частей, тактико-технические характеристики (ТТХ) и перспективные разработки боевых самолётов, количество выделяемой для Дальневосточного театра авиации[307].
Существенное значение для решения этих задач имело присутствие в частях Красной армии японских военных стажёров, подчинявшихся непосредственно военному атташе. С 1931 по 1936 г. стажировку в Советском Союзе прошло не менее 20 офицеров японской армии, которые прикомандировывались к стрелковым, танковым, артиллерийским, кавалерийским, авиационным полкам Белорусского, Киевского, Ленинградского, Московского и Харьковского ВО. Их отчёты, наряду с публикациями советской печати, встречами с представителями НКВМ и НКИД, личным наблюдением за военными объектами[308], агентурными сведениями и информацией от ВАТ Германии и Польши, ложились в основу итоговых докладов военного атташе для Токио о Вооружённых силах СССР.
Кроме того, московская резидентура предпринимала настойчивые попытки организовать агентурный аппарат, которые, впрочем, достаточно быстро пресекались советской контрразведкой: так, в процессе наблюдения за Кавабэ сотрудники Особого отдела ОГПУ установили, что с декабря 1933 г. его квартиру посещал корреспондент газеты «Ухтомский пролетарий» С.И. Бирюков, который 28 февраля 1934 г. был арестован. На следствии Бирюков показал, что инициативно предложил Кавабэ услуги и за вознаграждение передавал ему сведения о предприятиях военной промышленности на Дальнем Востоке, социально-экономическом положении в Уссурийском крае, националистических настроениях среди населения Украины, куда выезжал в январе того же года[309].
Разведывательное управление также стремилось с помощью Кавабэ организовать нелегальную резидентуру в районе Свердловска (Екатеринбурга) или Самары, чтобы отслеживать воинские перевозки по Транссибирской железной дороге на Дальний Восток, выделив на эту работу военному атташе весной 1932 г. 6000 иен. Кавабэ, однако, не сумел решить поставленную задачу, а ограничился отправкой в краткосрочную командировку на Дальний Восток своего помощника капитана Ямаока Мититакэ[310]. Результата добился резидент в Чите капитан Окоси Кэндзи, который через завербованную им агентуру с января по май 1933 г. получал данные о перебросках советских войск и военной техники через читинский железнодорожный узел на Дальний Восток[311].
Сведения о перевозках были настолько важны для оперативного планирования против СССР, что Генштаб по договорённости с МИД начал с 1932 г. включать в состав групп дипкурьеров своих офицеров с целью оценки интенсивности воинских перевозок и пропускной способности Транссиба. В том же году первые два офицера-разведчика под видом курьеров совершили поездку по маршруту Владивосток – Москва – Берлин, а в 1933 г. в аналогичной командировке побывали уже две пары сотрудников Разведуправления[312].
Важное место в деятельности московской резидентуры занимало получение сведений о внутренней и внешней политике СССР. В 1932–1935 гг. военный атташе регулярно информировал Токио о шагах советского правительства по установлению дружественных отношений с Латвией, Польшей, Ираном и другими приграничными странами, ходе переговоров с Чехословакией и Францией по заключению пактов о взаимопомощи, изменениях в административно-территориальном устройстве страны и её государственном аппарате, мерах по нормализации продовольственной ситуации на Украине, в Средней Азии, Закавказье и центральных районах СССР[313].
Большой интерес для военной разведки представляла информация о политических разногласиях в советском правительстве, поскольку наличие оппозиции в верхах создавало основу для установления с ней агентурных контактов и использования в подрывных операциях во время советско-японской войны. В апреле 1934 г. Кавабэ сообщил в Токио, что «по нашим агентурным сведениям, остатки троцкистов и оппозиционно настроенные в отношении Сталина продолжают подпольную деятельность и стремятся к тому, чтобы, преодолев все препятствия, связаться со своими единомышленниками за границей», а 10 июня 1935 г., информируя Генеральный штаб об исключении из партии члена ЦК ВКП(б) А.С. Енукидзе, пришёл к выводу, что за политическим и бытовым разложением чиновника стояла его тайная принадлежность к активизировавшейся антисталинской оппозиции[314].
Деятельность московской резидентуры по изучению антисоветских течений и группировок определялась «Планом подрывных операций» 1932 г., поэтому, когда год спустя начальник Генштаба потребовал от подчинённых ему разведорганов в Европе и на Ближнем Востоке предоставить отчёт о перспективах использования в подрывных акциях против СССР националистических организаций на Украине, в Карелии, Прибалтике, на Кавказе и в Средней Азии, Кавабэ направил в апреле 1934 г. подробный доклад. В нём он констатировал отсутствие сепаратистских тенденций в многонациональной советской среде, делал вывод о невозможности роста национализма в СССР без поддержки извне, предлагал сосредоточить внимание на контактах с чеченцами, черкесами и осетинами и установить тесные связи с Польшей, Финляндией, Румынией, Афганистаном, Ираном, Турцией и Прибалтийскими странами, которые в той или иной степени испытывали проблемы в отношениях с Советским Союзом и служили прибежищем для антисоветских эмигрантских организаций[315].
Идея использования в подрывных операциях кавказских народов была не нова. Ещё в ноябре 1929 г. военный атташе в Турции майор Хасимото Кингоро представил в Генштаб доклад «Ситуация на Кавказе и её использование в целях диверсий», в котором доказывал стратегическое значение этого региона с точки зрения боевых действий против СССР и предлагал для разжигания сепаратизма среди горских народов проповедовать идеи Великой Армении или независимой Грузии, а
