Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
— Э, Федор Кузьмич, вы чужие пакетики взяли!
Тот берет его кепку за козырек и надвигает на глаза:
— Спокуха! Ты ничего не видел, пацан!
Ночь на Канарах падает мгновенно. Мы подошли по набережной к длиннющему пирсу, уходившему далеко в океан. На самом его конце светился маленький ларек. В нем мальчишка-испанец разливал нашим морякам спиртное, пересыпая свою речь матерками с испанским акцентом. Мы молча подошли к ларьку и заказали себе пиво. Вокруг галдела толпа моряков, обвешанных пакетами с джинсами, пластинками, электроприборами и прочим хламом. Они ждали катеров, которые развозили их отсюда по судам. Один из них молча смотрел в свою кружку с пивом. Видно, она у него была не первая. Он мрачно посмотрел на Бориса Георгиевича и спросил:
— Ты кто?
— Я? НТС, — просто ответил тот.
— A-а, знаю… Нам про вас помполит рассказывал. Вам демократию надо. А я — комсомолец. И мне уже ни хрррррена не надо! Литературу будешь предлагать?
— Буду.
— Правильно. Я люблю почитать. Антисоветчину. Но, с другой стороны, поймают — зае… ут!
— А ты не попадайся.
— Тоже верно. Давай, мы с тобой эту, как его, конспирацию соблюдать будем? Отойдем в сторонку, якобы — отлить, а ты мне там незаметно свои пакеты и передашь.
— Давай!
Я чуть не упал со смеху. В какую «сторонку»? Вокруг — толпа пьяных моряков и море. Они протиснулись на другую сторону ларька, чуть не свалившись в воду. Миллер всунул ему в руки два пакета с книгами и проводил до подошедшего катера. А моряк, покачиваясь на ногах, чуть не кричал на весь пирс:
— Поймают — зае…ут! Ой, поймают — зае…ут!
На следующий день мы его встретили на Виа Альбарреда:
— Ну как? Поймали?
— Обижаешь! Я все пронес.
В Лас-Пальмасе жил забавный пожилой чех. Как-то, прогуливаясь по набережной, он нашел экземпляр «Вахты». По-русски он понимал, прислал в редакцию письмо. Предложил сотрудничество, так как коммунистов очень не любил: он воевал в Западной чешской армии, в составе английской, потом на коммунистическую родину вернуться не смог. Вышел в отставку, купил себе квартиру на Канарах и тихо доживал свой век. Встречаться с моряками он боялся. Миллер показал ему, как делается «заброс». Они подошли ночью к советскому судну и забросили на него несколько небольших пакетов с книгами. В надежде, что утром кто-нибудь подберет.
Чех был горд:
— Я чувствую себя так, будто лично объявил войну Брежневу!
Потом мы ему посылали литературу по почте, и он забрасывал ее самостоятельно.
Через день чех пригласил нас домой. Замечательная жена-старушка. Замечательная квартира. Как говорил Абдулла в «Белом солнце пустыни», что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?
Но ему было нужно гораздо больше.
Кроме нас было трое моряков-поляков. С польского судна. Забавно.
Они с интересом смотрели на «белых» русских. И с настороженностью. С какой часто поляки смотрят на всех русских.
Они рассказывали о том, что творится в Польше после введения военного положения генерала Ярузельского.
— Я захожу в телефонную будку, набираю номер. А меня автомат сразу же предупреждает: «Разговор будет прослушиваться». И на конверте письма печать стоит: «Оцензуровано».
Честные они, эти сотрудники польской ГБ. Как она у них? СБ. «Служба беспеченьства». Хотя кто там будет все письма читать и телефонные разговоры прослушивать? Во всей Польше столько народу не найдешь. Пугалово одно. Но пугают. На некоторых действует.
Взаимоотношения с поляками на Канарах в то время были интересные. Одни — просто ненавидели всех русских. Другие — узнав о том, кто мы такие, с удовольствием брали антисоветскую литературу и распространяли ее среди советских моряков. Однажды иду я по Виа Альбарреда, мне навстречу — польский матрос.
— Русский?
— Русский.
— Тогда на — держи!
Сует мне в руки свежий номер «Посева» и убегает. Потом пришлось этот экземпляр снова пустить в распространение. И договариваться, чтобы мы подальше друг от друга работали, чтобы накладок не случалось.
У другого поляка я спросил, правда ли, что при Ярузельском на польских судах собираются вводить должность помполита?
— В Польше помполитов нет! А если попробуют ввести — мы зае…м всех помполитов!
Боевой народ.
Я шел по набережной. Наших моряков я уже научился узнавать по походке. Их было двое. Молодые ребята, порт приписки — Таллин. Сели в кафе, разговорились. Меня на этой операции звали «Сергей». К новому имени привык быстро. Но детали легенды с непривычки периодически менял. За что потом получил нагоняй во Франкфурте.
Забавно, что в отличие от многих других (самыми запуганными были «торгаши» из Черноморского пароходства) ребята не скрывали своего, мягко говоря, отрицательного отношения к советской власти. Оказывается, численность экипажа их судна составляла менее 30 человек. Это означало, что «помполита» им не полагалось. С капитаном вся команда была в хороших отношениях. И страха у них почти не было. Когда один из них пошел внутрь кафе, я тихо спросил у второго, можно ли доверять его напарнику, поскольку у меня есть литература.
Он как-то странно усмехнулся.
— А может, у тебя в часах — микрофон?
Тут усмехнулся я.
— Я не из КГБ. НТС такой струйней не занимается. Пакет с литературой я оставлю возле столика. Если интересует — забирай его, да и все.
На том и порешили. Дожидаться второго я не стал.
По вечерам мы, уставшие после дневных пробежек, писали отчеты. Ни в одном из них не должно было содержаться имени и других данных, которые могли бы помочь вычислить кого-либо из моряков. Все они заносились туда под кличками. Понятно, что отчеты шли потом тем, кто финансирует портовую работу, так что эта мера предосторожности была направлена не только против КГБ. Иногда придумать кличку было непросто. Иссякала фантазия. Ведь за день мы успевали встретиться с очень многими.
Борис Георгиевич лежал на своей кровати, обложившись бумагами.
— Н-да, проблема… Мы с группой моряков зашли в аптеку и паренек попросил меня быть переводчиком: ему потребовались таблетки от триппера… Говорит, в каком-то из портов поймал. Ну, я перевел, он купил. Потом я ему литературу передал. Он много взял. Совместная покупка таких таблеток значительно улучшает взаимопонимание между народами… Ну не давать же такому славному парню кличку «Триппер»?! Во, назову его — «Таблетка»!
— Это скорее женская кличка…
— Ну, навряд ли какая-нибудь женщина будет просить незнакомого мужчину купить ей таблетки от триппера…
Казалось бы, какая этому «Таблетке-Трипперу» разница? Но и на портах, и в «Закрытом секторе», с которым я познакомился позже, было железное правило: кличка не должна оскорблять «контакта» или агента. Даже если сам он этой клички никогда не узнает'.
Миллер обладал неиссякаемой фантазией и был склонен к импровизации. Мы встретили на пляже большую группу с советского судна. Ясно, что один из них — «наблюдатель». Разговаривать нужно со всеми и вычислять — кто из них может взять литературу, если удастся поговорить с ним наедине? Как это устроить — уже следующий этап.
На этот раз Борис Георгиевич назвался профессором Мадридского университета. Подробно рассказывал о жизни в Испании. А потом, разглагольствуя о родстве испанской и русской души, сказал:
— В Мадриде считают, что испанцы лучше всего понимают Достоевского. А русские — лучше всего понимают Сервантеса!
Я опешил. Спрашиваю его шепотом:
— Откуда вы это взяли?!
Он мне шепчет в ответ:
— Тихо! Это я сейчас придумал…
Сенсации в литературоведческих кругах сие открытие не вызвало. Поскольку, слава богу, до них не дошло.
* * *В Лас-Пальмасе постоянно жил и работал американец-баптист по имени Рауль. Он тоже распространял литературу. Свою, религиозную. На русском языке. Да, эта баптистская церковь явно располагала солидными средствами. Позволить себе постоянно содержать работника (вместе с семьей) по распространению литературы в Лас-Пальмасе! Мы познакомились и быстро нашли общий язык. Оказывается, своих освобожденных работников посылали на распространение религиозной литературы в разные страны. Они могли позволить себе содержать гораздо более серьезный аппарат, чем был у НТС. Рауль по знакомству распространял и нашу литературу. Во время одной из встреч он сообщил нам, что трое советских моряков ищут с нами встречи.
Так. Сами ищут? Через посредников? Мы насторожились. Но на встречу пошли.
Она состоялась в пустом зале небольшого портового кафе. Крытый клеенкой стол, мухи, жара. За окном гудели краны.
За столом сидело трое. Один — бородатый, плечистый. Явно — за старшего.
Миллер с порога заявил, что я работаю в газете «Вахта». О том, что я ее, собственно, и делаю, он не сказал. Моряки радостно начали жать мне руки и объяснять, какой я молодец. Слишком радостно. Потом спросили:
