Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Не ограничиваясь агентурным проникновением в японские разведорганы, советская контрразведка прибегала к практике изъятия сотрудников миссий. В ночь с 17 на 18 ноября 1930 г. оперативной группой Владивостокского окротдела ОГПУ под предлогом совершения контрабандной сделки с опиумом был захвачен и вывезен в Хабаровск главный резидент миссии в Пограничной О Донбин, который на следствии раскрыл информацию о кадровом составе разведорганов в Пограничной, Хайлине, Мишани, Дуннине и Дальневосточном крае, методах разведывательной деятельности, объектах устремлений, связях японской разведки с китайскими спецслужбами, выдал 16 своих агентов в Приморье[276].
Однако, наряду с положительными моментами в деятельности советских спецорганов против японской военной разведки, на рубеже 20—30-х гг. начали проявляться тенденции к фальсификации дел по шпионажу, получившие массовое распространение в 1937–1938 гг. Так, в 1931 г. ПП ОГПУ ДВК отчиталось о раскрытии по делу «Автомобилисты» в частях ОКДВА в Благовещенске, Спасске, Никольск-Уссурийском и Владивостоке шпионско-диверсионных групп из ранее проживавших на КВЖД советских граждан, которые перед прибытием в СССР прошли подготовку в харбинской разведывательно-диверсионной школе БРП, организованной под видом курсов водителей. Агенты внедрялись в воинские части, собирали разведывательную информацию, портили материальную часть, а в случае войны нацеливались на уничтожение комсостава. Глава резидентуры М.И. Гордеев имел курьерскую связь с разведпунктом в Хэйхэ. Аналогичная организация была раскрыта по делу «Трактористы» на железнодорожной станции и ремонтном заводе в Чите[277].
Но арестованные в 1930–1931 гг. М.И. Гордеев, М.Я. Калашников, М.Г. Калмыков, С.Т. Камков, К.И. Маркова, К.К. Огнев, М.С. Фейгельман и другие в мае 1990 г. были реабилитированы Военной прокуратурой Дальневосточного военного округа, не нашедшей в их действиях состава преступления.
Резюмируя всё вышеизложенное, можно констатировать, что, действуя в строгом соответствии с принятым в 1923 г. «Курсом национальной обороны империи», органы военной разведки Японии в 1922–1931 гг. не занимались подрывной деятельностью против нашей страны, а вели целенаправленный сбор информации о военном, экономическом потенциале СССР, мерах советского правительства по поддержке национально-освободительного движения в Китае, Корее и Северной Маньчжурии и состоянии дел у белой эмиграции. Поступавшие по каналам разведки материалы ложились в основу планирующей документации ГШ на случай войны с Советским Союзом за Северо-Восточный Китай.
До 1925 г. центрами Разведуправления по советской тематике были военные миссии Квантунской, Корейской и Сахалинской экспедиционных армий, отвечавшие за Дальний Восток, Забайкалье и КВЖД, а также военные атташаты в Германии и Польше. Не имея прочных агентурных позиций в Советском Союзе, что было вызвано в первую очередь оттоком японских мигрантов с территории Дальнего Востока и Забайкалья, военная разведка Японии активно обменивалась информацией с разведывательными органами армий Польши, Латвии, Эстонии и Германии и с их помощью создала собственную службу радиоперехвата и дешифровки линий связи СССР. Однако спецорганы европейских держав опирались в оценках советского военного потенциала на поступавшую по каналам ОГПУ дезинформацию, поэтому Генеральный штаб Японии в 1922–1925 гг. оперировал завышенными данными о Красной армии.
После установления дипломатических отношений с СССР в Москве начала функционировать легальная резидентура под прикрытием военного атташата, а с 1930 г. возобновился двусторонний обмен военными стажёрами. Кроме того, во второй половине 20-х гг. Генштаб образовал новые резидентуры в Анкаре и Риге, однако любые попытки Квантунской и Корейской армий усилить приграничные разведорганы наталкивались на сопротивление Военного министерства, испытывавшего финансовые проблемы и не желавшего обострять отношения с Советским Союзом. Поэтому в 1922–1931 гг. личный состав миссий в Северной Маньчжурии был представлен всего 6–7 офицерами, а на территории Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока после провала группы Мацуи не осталось ни одной постоянно действовавшей резидентуры. В заброске маршрутных агентов военные миссии ориентировались на белоэмигрантов, корейцев, бурятов, контрабандистов-китайцев и русских, а также работников КВЖД, информация от которых зачастую не отличалась оперативностью и достоверностью.
Неуклонный рост Красной армии, особенно впечатливший японцев в результате анализа военной разведкой действий ОДВА во время советско-китайского конфликта 1929 г., и активная политика СССР по превращению Северной Маньчжурии в сферу своего влияния, также нашедшая отражение в докладах Разведуправления, породили обеспокоенность у военно-политического руководства Японии. Хотя Токио не решился на открытое столкновение с Москвой, командование Квантунской армии и её разведорганы проводили независимую от Центра политику по расширению японского влияния на континенте, что в итоге привело к захвату Маньчжурии в 1931 г.
В качестве ответных шагов органы ОГПУ ликвидировали центр японской военной разведки во Владивостоке, а затем создали прямой канал передачи стратегической дезинформации в Токио через японского военного атташе в Москве и осуществили перехват его линий связи, а также служебной переписки миссий в Харбине, Маньчжоули и Пограничной.
К 1932 г. советские спецорганы накопили большой объём материалов о японской военной разведке в Северной Маньчжурии: им был известен кадровый состав ЯВМ, систематически изымались отчёты харбинской миссии о Дальнем Востоке, Забайкалье и Маньчжурии, директивы Генерального штаба об организации разведывательной деятельности против СССР, финансовая, справочная и прочая документация, был установлен круг сотрудничавших с японцами белоэмигрантов. Однако полностью парализовать агентурную работу японской военной разведки советские спецорганы по ряду причин не могли: маршрутная агентура японцев просачивалась на советскую территорию ввиду недостаточно надёжного вплоть до 1928 г. прикрытия госграницы с Китаем и Кореей[278], отсутствия паспортного учёта жителей погранполосы; советская контрразведка не располагала надёжными агентурными позициями в массе разрозненных белоэмигрантских организаций в Маньчжурии; кроме того, военные миссии активно использовали для сбора сведений китайских и корейских агентов, имевших обширные связи в своих закрытых для посторонних диаспорах в Приморье и Приамурье.
Глава 2
Военная разведка Японии против СССР в 1932–1940 гг
§ 1. «Маньчжурский гамбит»: пролог к Халхин-Голу (1932–1935)
Подготовленный группой штабных офицеров Квантунской армии подрыв железной дороги под Мукденом 18 сентября 1931 г. спровоцировал вторжение японских войск в Южную Маньчжурию и последующую оккупацию северо-востока Китая. Хотя высшее руководство империи изначально не одобряло действия Квантунской армии, опасаясь её разгрома численно превосходящими китайскими войсками и негативной реакции Лиги Наций и США, в ноябре 1931 г. ГШ фактически согласился на дальнейшее продвижение японских частей вглубь Маньчжурии, а после ухода в отставку в декабре консервативного Кабинета министров военные операции на материке получили безоговорочную поддержку правительства под лозунгом защиты проживавшей там японской колонии[279].
В ходе
