Евсей Гречена - Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах
Во всяком случае, генерал Беннигсен в своих «Записках» написал:
«Полковник Толь овладел умом князя Кутузова, которому его тучность не позволяла самому производить рекогносцировку местности ни до сражения, ни после него».
А вот мнение еще одного участника войны, обер-квартирмейстера 6-го корпуса И. П. Липранди:
«Что касается до позиции в общем смысле, то опысывать ее подробно и исчислять ее недостатки и выгоды <…> было бы излишне. Замечу только одно, что на всем пространстве от Царево-Займища, куда прибыл Кутузов, до Москвы не было ни одной позиции, которая, после всех недостатков, приписываемых Бородинской, была бы для нас лучше. А дать битву до Москвы, по соображениям главнокомандующего, было необходимо».
Как бы то ни было, в своем докладе императору Барклай де Толли сообщал:
«Прибыли мы наконец 22-го августа в позицию при Бородино. Она была выгодна в центре и правом фланге, но левое крыло <…> совершенно ничем не подкреплялось и окружено было кустарниками на расстоянии ружейного выстрела».
Но Кутузова это не смущало. Он уверял императора Александра:
«Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством».
* * *Итак, позиция при Бородино была плохая. Но это выглядело еще хоть как-то поправимым. Главное же заключается в том, что главнокомандующий и не попытался что-либо «исправить искусством». Более того, руководство боем Михаил Илларионович практически не осуществлял.
В этом смысле весьма красноречиво мнение опытнейшего генерала Н. Н. Раевского, который после сражения сокрушался:
«Нами никто не командовал».
А вот свидетельство еще одного очевидца событий В. И. Левенштерна:
«Кутузов показывался редко».
Он же потом написал:
«Кутузов не сходил весь день с места».
Будущий декабрист А. Н. Муравьев также отмечает «малую подвижность» Кутузова, «стоявшего все время у деревни Горки, откуда и давал он свои приказания, не обнимая зрением всего поля сражения».
Чтобы было понятно, отметим, что деревня Горки находилась на крайнем правом фланге русской позиции, боевых действий там не было, а войск там Кутузов собрал огромное количество. Вопрос «зачем?» даже не хочется задавать.
В результате в ходе же самого боя командование окончательно превратилось в хаос.
Войска русского левого фланга, руководимые князем Багратионом, были довольно быстро уничтожены мощным ударом артиллерии и основных сил Наполеона. Чтобы хоть как-то исправить положение, было предпринято запоздалое перемещение находящихся в бездействии войск с правого фланга, но и это, по большому счету, не помогло. Левый фланг русской армии начал отступать, все больше и больше загибая линию русских позиций.
Положение не смог спасти даже предложенный Кутузову штабными офицерами рейд казаков и гусар в тыл французов. При этом атака гусар не была поддержана казаками, так как атаман М. И. Платов в день генерального сражения был мертвецки пьян. Участник сражения Н. Н. Муравьев пишет:
«От дурных распоряжений и нетрезвого состояния графа Платова войска сии, которые могли бы принести большую пользу, ничего не сделали».
О действиях казаков генерал А. П. Ермолов впоследствии вспоминал:
«Атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда».
Вывод историка В. М. Безотосного об атамане Платове однозначен:
«Предводитель казачьих полков оказался одним из немногих высших генералов, не награжденных за Бородино, затем был отрешен от командования арьергардом, а в Тарутинском лагере находился уже без всякой должности».
Естественно, потом Кутузов во всем стал обвинять атамана Платова. А заодно и генерала Уварова. А заодно и многих других… Впрочем, у Михаила Илларионовича всегда было так. «У Кутузова все время виноват кто-то иной, но не он сам. Словно он был в отъезде в это время»[37].
Военный историк Карл фон Клаузевиц:
«Роль Кутузова в отдельных моментах этого великого сражения равняется почти нулю. Казалось, что он лишен внутреннего оживления, ясного взгляда на обстановку, способности энергично вмешаться в дело и оказывать самостоятельное воздействие. Он предоставлял полную свободу частным начальникам и отдельным боевым действиям. Кутузов, по-видимому, представлял лишь абстрактный авторитет. Автор признает, что в данном случае он может ошибаться и что его суждение не является результатом непосредственного внимательного наблюдения, однако в последующие годы он никогда не находил повода изменить мнение, составленное им о генерале Кутузове <…> Таким образом, если говорить о непосредственно персональной деятельности, Кутузов представлял меньшую величину, чем Барклай, что, главным образом, приходится приписать преклонному возрасту».
* * *Нет смысла подробно описывать Бородинское сражение. Это уже было сделано тысячи раз. Скажем лишь, что после занятия наполеоновскими войсками ключевых пунктов русских позиций (Багратионовых флешей и батареи Раевского) битва стала постепенно затихать.
Сражение это недаром получило название «битва генералов»: с французской стороны было убито 12 и ранено 38 генералов, с русской — убито 4 и ранено 23 генерала.
Для русских главной потерей стало ранение князя Багратиона, от которого он вскоре скончался «ко всеобщему сожалению войска и всей России».
И. П. Липранди сделал весьма интересную попытку разобраться в том, что случилось с Багратионом. Анализируя слова генерала М. И. Богдановича, он пишет, что князь был поражен «в ногу картечной пулей, раздробившей ему берцовую кость». С другой стороны, в рапорте Кутузова императору Александру сказано просто: «Багратион ранен пулею в левую ногу», а генерал А. И. Михайловский-Данилевский утверждает, что «черепок чиненого ядра ранил князя Багратиона в правую ногу и пробил переднюю часть берцовой кости». Впрочем, у него же через несколько страниц сказано, что князь был ранен уже не в правую, а в левую ногу, и не черепком чиненого ядра, а пулей. Между тем князь Н. Б. Голицын, находившийся в ординарцах при князе Багратионе, в своих «Записках» четко указывает на то, что «в 11 часов утра обломок гранаты ударил нашего возлюбленного генерала в ногу и сбросил его с коня».
С наступлением темноты войска принялись готовиться к продолжению смертоубийства, однако в полночь поступил приказ Кутузова, отменявший приготовления к новому бою. Главнокомандующий перед лицом неоспоримых фактов о страшных потерях решил отвести армию за Можайск.
Итак, русские войска оставили все свои позиции и отступили. Более того, русские отступили, понеся колоссальные потери.
Например, военный историк Анри Лашук оценивает потери обеих сторон в Бородинском сражении так: общие потери русских превышали 46 000 человек, у Наполеона общий урон составил 35 000 человек. При этом, «как и в большинстве сражений этой кампании, обороняющаяся сторона потеряла больше атакующей».
Аналогичные цифры русских потерь называет Р. М. Зотов: до 15 000 убитых, 30 000 раненых и 2000 пленных.
Историк Дэвид Чандлер приводит несколько иные цифры: согласно его данным, русские потеряли по меньшей мере 44 000 человек, а Великая армия — не менее 30 000 человек.
Как видим, потери русских были значительно больше, и в этих «огромных потерях российской армии сыграли роль не только небезупречные стратегия и тактика Кутузова, но и отсталое вооружение»[38].
В связи с этим «пафос российских и позже советских историков по поводу Бородино лишен всякого смысла, ибо с точки зрения логики никакого перелома в войне после этой битвы не произошло. Битва была, по мнению Барклая, бессмысленной потерей большого количества людей, пагубно сказавшейся на всей русской армии. Никакого изменения в ходе войны после Бородино не наступило — французы продолжили двигаться вперед, а русские отступили, причем начали вновь собирать армию, ибо те 70 000, что ушли из Москвы, были явно не в лучшей боевой форме. Кутузов наконец-то был честен, сказав, что без подкрепления Чичагова и Витгенштейна ему продолжать войну нельзя. Слишком много потерь»[39].
Генерал Жан-Жак Пеле, бывший в 1812 году полковником, в своих «Записках» пишет:
«Потере сражения способствовали дурные распоряжения Кутузова».
Он же не может скрыть своего удивления:
«Он осмелился объявить себя победителем: он объявил о мнимой победе не только жителям Москвы и царю <…> но и главнокомандующим других русских армий, введенных его депешами в заблуждение. Александр приказал служить молебен: он назначил своей армии большие награды, а побежденного генерала произвел в фельдмаршалы, которых в России бывает очень немного».
