Евсей Гречена - Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

«Ваше сиятельство не можете представить, сколько встретил я затруднений, приготовляя баллон к путешествию. Но зато вот уже завтра непременно полетит».

После этого граф Ростопчин в особой листовке уведомил московский народ:

«Мне поручено от государя было сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, куда захотят, и по ветру и против ветра, а что от сего будет — узнаете и порадуетесь. Если погода будет хороша, то завтра или послезавтра ко мне будет маленький шар для пробы. Я вам заявляю, чтобы вы, увидя его, не подумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду и погибели».

По свидетельству генерала А. И. Михайловского-Данилевского, «изобретение казалось сначала удобоисполнительным, до такой степени, что граф Ростопчин писал государю: „Леппих уничтожил мои сомнения <…> Я совершенно уверен в успехе. Леппих предлагает мне с ним вместе отправиться в путь, но я не смею оставить моего места без высочайшего разрешения“».

Всего, по оценкам, русское правительство потратило на работы по созданию первого в мире «бомбардировщика» около 320 000 рублей казенных денег. Огромная сумма!

«Махолет» должен был стать супероружием, которому не смог бы противостоять даже Наполеон с его доселе непобедимой армией. Граф Ростопчин, предаваясь восторженным мечтаниям, писал императору, что изобретение Леппиха «сделает бесполезным ремесло военного», а сам Александр I с его помощью станет «вершителем судеб других государей и всех государств».

Но мечты — мечтами, а законы физики — законами физики. Повторное испытание дирижабля привело к неудаче: снаряженную всем необходимым машину поднять в воздух не удалось. Сейчас ученые подсчитали, что ферма дирижабля (деревянная конструкция с металлическими деталями) была длиной 15 метров, и при объеме 800 куб. м он больше двух человек поднять никак не мог.

Известно также, что непосредственно перед Бородинским сражением М. И. Кутузов интересовался у графа Ростопчина возможностью использования «еростата» в боевых условиях.

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Государь император говорил мне об еростате, который тайно готовится близ Москвы. Можно ли им будет воспользоваться, прошу мне сказать, и как его употребить удобнее.

Надеюсь дать баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать, и ежели буду побежден, то пойду к Москве, и там буду оборонять столицу.

Всепокорный слуга князь Голенищев-Кутузов.

А тем временем Наполеон уже приближался к Москве, и в конце августа все имущество мастерских Леппиха пришлось в спешном порядке эвакуировать на 130 подводах в Нижний Новгород в сопровождении отставного генерал-майора А. А. Чесменского, горячего сторонника идеи создания военного дирижабля. Сам Леппих и его ближайшие помощники были отправлены под Санкт-Петербург, в город Ораниенбаум, где его секретная лаборатория просуществовала предположительно до конца 1813 года. Потом потребность в «бомбардировщике» отпала, а что стало с Леппихом — точно неизвестно.

Генерал А. И. Михайловский-Данилевский утверждает, что «граф Ростопчин, сперва не имевший сомнения в успехе, назвал Леппиха шарлатаном».

В конце октября 1812 года граф Ростопчин отчитался перед императором:

«Тайна шара строго сохранилась, все, что можно было разобрать и сжечь, было уничтожено специальной командой унтер-офицеров, которым я это поручил».

А вот по информации А. И. Михайловского-Данилевского, в Нижний Новгород отправили «шар, инструменты и другие снадобья, стоившие 163 000 рублей <…> Второпях не успели всего уложить».

Говорят, что в 1813 году Леппих все же сумел поднять свое детище в воздух метров на десять-двенадцать, но управлять им и лететь против ветра он не смог.

Историк Е. В. Тарле считает Леппиха обычным «проходимцем, прибывшим из Германии». В его книге «Нашествие Наполеона на Россию» читаем:

«У нас есть позднейшее показание, исходящее от Аракчеева, о том, что царь будто бы хотел этой затеей несколько успокоить, отвлечь и развлечь умы, но что сам будто бы в эту шарлатанскую проделку не верил».

С такой постановкой вопроса едва ли можно согласиться. И Александр I, и М. И. Кутузов «купились» на обещания Леппиха. Просто в 1812–1813 гг. технологически любые сложные механизмы были еще очень и очень уязвимы. По всей видимости, расстроенный Леппих уехал обратно в Германию, а там его следы потерялись. По словам же Е. В. Тарле, «выманив достаточно казенных денег, Леппих как-то бесследно улетучился даже без помощи шара, который, конечно, никуда от земли не отлучался и отлучиться не мог, потому что его и не было».

Глава восьмая

Бородинское поражение

«Недаром помнит вся Россия про день Бородина…» Эти известные по школьной программе слова М. Ю. Лермонтова звучат в его произведении «Бородино» утвердительно. Но… А что, если поставить после этих слов знак вопроса?

В самом деле, этот знак вопроса часто ставят иностранцы. Они искренне не понимают, почему день Бородинского сражения «в России празднуют как победу русского оружия? Любопытствующим очень сложно объяснить такой парадокс, при котором отступившая с поля боя армия, которая затем еще и оставила столицу, считается победительницей? Для участников боя подобного парадокса не существовало: многие российские генералы считали Бородино серьезным поражением»[36].

Вот лишь несколько примеров.

Генерал А. П. Ермолов называет день сражения «ужасным днем».

Генерал Л. Л. Беннигсен в своих «Записках» делает следующие неутешительные выводы: «Мы были оттеснены на всех пунктах, на которые была произведена атака», а Наполеон «овладел всеми высотами и стоявшими на них батареями».

Он же говорит о том, что «одним из пагубных последствий Бородинской битвы была потрея Москвы, столицы Российской империи, что повлекло за собою огромные и неисчислимые потери для казны и множества частных лиц».

Адъютант Барклая де Толли В. И. Левенштерн пишет:

«Потери, понесенные нами людьми и лошадьми, были огромны».

Да и упрямые факты свидетельствуют именно об этом.

Например, известный специалист Карл фон Клаузевиц пишет:

«Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победу, если бы голоса двора, армии и всей России не принудили его к тому. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло».

Военный историк Анри Лашук утверждает, что «численность всех войск, собранных под командованием генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, достигала 155 200 человек». Из них 114 000 человек приходилось на регулярные войска, а еще было 9500 казаков и 31 700 ратников ополчения. «Из этого количества к утру 7 сентября, за вычетом потерь, понесенных за два предыдущих дня, оставалось в наличии около 150 000».

Кроме того, в русской армии в день Бородинского сражения насчитывалось 624 орудия. В свою очередь, «армия Наполеона насчитывала в своих рядах примерно 133 000 человек и 587 орудий».

Как известно, по законам тактики наступающая сторона должна была обладать превосходством хотя бы в одну четверть. Однако умелое расположение огневых позиций позволило профессиональному артиллеристу Наполеону снивелировать это несоответствие.

Ко всему прочему расположение русских войск оказалось довольно странным: основная часть армии стояла на правом фланге, на берегу реки Колоча, и была в этом месте практически бесполезна, так как против нее, на другом берегу реки, не было никого. При этом Наполеон сосредоточил свои главные силы в центре и на своем правом фланге, то есть значительно южнее села Бородино, где у русских войск было относительно мало.

За два дня до сражения М. И. Кутузов доносил в Санкт-Петербург императору Александру:

«Позиция, в которой я остановился при деревне Бородино <…> одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно».

Подобное заявление выглядит так же странно, как и расположение русских войск. Например, осмотрев за те же два дня до сражения русские позиции, князь Багратион написал Ф. В. Ростопчину:

«Все выбираем места и все хуже находим».

Говорят, что эту позицию выбрал даже и не сам Кутузов, а полковник К. Ф. Толь, назначенный главнокомандующим на должность генерал-квартирмейстера.

Во всяком случае, генерал Беннигсен в своих «Записках» написал:

«Полковник Толь овладел умом князя Кутузова, которому его тучность не позволяла самому производить рекогносцировку местности ни до сражения, ни после него».