Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин
Он был не первым шпионом — предыдущего в назидание другим расстреляли перед строем. На том та шпионская история не закончилась — группу еще неделю лихорадило. Райхдихт, прикрывая свою задницу перед начальством, рыл рогом землю, выискивая затаившихся врагов рейха, и нашел: еще три инструктора исчезли бесследно. По одним слухам, они закончили жизнь в подвалах гестапо, а по другим — в лагере для военнопленных. Чем нынешнее разоблачение шпиона грозило не только рядовым инструкторам, а и самому Гопф-Гойеру, никто не брался предугадать. Ситуация с Петренко складывалась более чем скандальная. Он был далеко не рядовым инструктором и располагал подробными сведениями об агентах, заброшенных в тыл большевиков.
Атмосфера в группе накалялась с каждым часом. Все ожидали реакции Гопф-Гойера на ЧП. Он держал паузу, и тому имелась причина — провал в работе с Петренко бил по нему напрямую. В предыдущих докладах Гемприху он не жалел лестных слов в отношении перспективного сотрудника группы. Тот его услышал и доложил в Берлин. После этого Петра включили в особый резерв адмирал Канариса. Это являлось весомым результатом для Гопф-Гойера, так как далеко не каждая группа имела в своем активе сотрудника, которого могли задействовать в операциях самого высокого уровня. Теперь же провал с Петренко ставил под сомнение его профессиональную репутацию и дальнейшую карьеру.
Гопф-Гойер с ненавистью смотрел на телефон и не решался поднять трубку, чтобы доложить Гемприху о ЧП. В кабинете царило тягостное молчание. Райхдихт и Рудель понуро уставились в пол. Самутин забился в угол и боялся пошелохнуться. Гопф-Гойер поднял голову, прошелся взглядом по подчиненным, задержал на Самутине — тот дернулся, словно от удара электрическим током, и глухо произнес:
— Господа, надеюсь, всем понятна ситуация. Какие будут предложения?
Возникла томительная пауза. Первым ее нарушил Рудель и спросил:
— А что об этом думает Гемприх?
Гопф-Гойер болезненно поморщился и обронил:
— Я еще не докладывал.
— А что докладывать, когда самим неясно, поддержал его Райхдихт и предложил: — Сначала надо выяснить, сколько агентов мы потеряли из-за этого негодяя?
— И сколько? — задался вопросом Рудель.
— К сожалению, остается только гадать, — Райхдихт развел руками.
— Ну, почему же, господин Самутин, — Гопф-Гойер ожег его взглядом и желчно заметил: — Должен знать.
Самутин заерзал в кресле и, пряча глаза, выдавали из себя:
— Я могу только предполагать. Если исходить из того, что…
— Перестаньте мямлить, Самутин! — рыкнул на него Райхдихт и потребовал: — Доложите, сколько красноармейских книжек прошло через руки Петренко? Имел ли он доступ к картотеке на ценных агентов?
— Нет! Нет! Ключ от сейфа постоянно находился при мне! Я клянусь, господа!
— Оставьте свои клятвы! Кому они нужны! Так сколько было книжек?
— Э-э-э, семь… Нет, девять. Извините, точно не могу сказать. М-м-м…
— Хватит мычать, Самутин! Их фамилии! — потерял терпение Гопф-Гойер.
— Господин полковник, мне надо собраться с мыслями, — промямлил он.
— А они у тебя остались? — с сарказмом произнес Райхдихт и напомнил: — Это же ты подсунул нам этого суперагента!
Самутин побледнел — тертый калач, съевший собаку в таком опасном деле, как агентурное, он понял, к чему клонит Райхдихт. Главный сбэшник группы, прозевав Петренко, спешил перевести стрелку на него. Собравшись с духом, Самутин огрызнулся:
— Я с себя вины не снимаю. Но хочу напомнить: это вы, господин Райхдихт, отвечали за его оперативную проверку и потому…
— Что-о-о?! Ты мне своего выкормыша не подсовывай! Я тебя… — взорвался Райхдихт.
— Прекрати, Ганс! Сейчас не до того! — остановил его Гопф-Гойер и распорядился: — Самутин, через час представить мне полный список агентов, прошедших через руки Петренко! Полный! Вам ясно?
— Да, господин полковник! — заверил тот и застыл свечкой.
— Ну, так чего стоите? Идите и выполняйте! — рыкнул Гопф-Гойер.
Самутин просеменил к двери и мышью выскользнул в коридор. Гитлеровцы остались одни. Они хорошо отдавали себе отчет: семь или девять агентов, ставших жертвами Петренко, по большому счету для Гемприха и Берлина принципиального значения не имели. Абвер ежедневно терял десятки агентов — такова была неумолимая логика тайной войны с русскими. Проблема заключалась в другом: Петренко стал первым советским агентом, которому удалось проникнуть в кадровый состав абвера.
«Первый!» — на скулах Гопф-Гойера заиграли желваки, а пальцы сжались в кулаки. Он представлял себе, как на служебном совещании Гемприх станет разносить его в пух и прах — его, ветерана разведки, работавшего под началом самого аса тайных операций Вальтера Николаи, будут втаптывать в грязь на глазах выскочек — бывших лавочников, у которых ум и профессиональный опыт заменял партийный билет наци. Все еще надеясь найти выход из ситуации, Гопф-Гойер тянул с докладом до последнего. Пробежавшись взглядом по понурым лицам подчиненных, он, избегая смотреть им в глаза, мрачно произнес:
— Господа, надеюсь вам не надо объяснять, что на карту поставлены репутация нашей группы и честь каждого из нас?
— А если в Запорожье ситуацию раздуют, нам не позавидуешь, — констатировал Рудель.
— Поэтому, господа, надо думать, как выйти из нее с минимальными потерями, — осторожно намекнул Гопф-Гойер.
— Каким образом?
— Это уже зависит от того, как перед Гемприхом и Берлином повернуть дело с Петренко, — понял Райхдихт этот прозрачный намек Гопф-Гойера.
Тот оживился — заместители, похоже, дули с ним в одну дуду, и, приободрившись, заявил:
— Я надеюсь на вас, Ганс! Выбейте из мерзавца все, что можно, а там посмотрим.
— Постараюсь, господин подполковник.
— Очень старайтесь, Ганс! Очень!
— Не лишнее потрясти Самутина. С этими русскими не знаешь, в какой момент подложат свинью, — вспомнил о нем Рудель.
— С ним потом. Сейчас надо решать проблему с Петренко, — не стал дальше углубляться в опасную тему Гопф-Гойер и на том закончил совещание: — Всем за дело, господа! Время не ждет, оно работает против нас!
Покинув кабинет, Рудель отправился в учебный корпус, чтобы привести в чувство инструкторов с курсантами и возобновить занятия. Райхдихт остался в штабе и засел за досье на Петренко — доносы осведомителей, записи прослушки, надеясь найти в них то, что позволит сломать агента большевиков.
Сам же Петр томился в неизвестности. Но не столько она, сколько жажда и невыносимый смрад в камере изводили его. Попытки получить у часовых глоток воды наталкивались на угрозы. К муке душевной добавилась телесная. Каждый вздох в пересохшем горле отзывался болезненными спазмами. Вскоре от нехватки воздуха он начал задыхаться и, ища спасение, снял рубашку, майку и брюки. Это не облегчило страданий, усилившийся в камере смрад мутил сознание и вызывал приступы тошноты. Его взгляд метался по каменному мешку в поисках отдушины. Между рамой и стеной светлой полоской прорезался просвет. Петр прильнул к щели. Слабый сквозняк живительной свежестью обдал губы, и тут за спиной громыхнула «кормушка».
— Ты че делаешь, гад?! — рявкнул часовой.
— Слепой, что ли? — просипел Петр.
— А ну, портки одень! — потребовал часовой.
— Не нукай, я не жеребец.
— Хуже, ты — сука конченная.
— Кто из нас сука, еще разберутся.
— Чего-о-о?! — опешил часовой.
— Так ты еще и глухой.
— Молчать, сволочь! Щас соплями захлебнешься!
— Не пугай — пуганый. Выйду, сам будешь глотать.
— Выйдешь-выйдешь, ногами вперед!
— Это мы еще просмотрим! — и Петр дернулся к двери.
Часовой шарахнулся в сторону, захлопнул «кормушку», и из коридора понеслись вопли: — Гад краснопузый! Сука недобитая!
Внезапно они оборвались, и в наступившей тишине послышался шум шагов. Петр напрягся. Лязгнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник комендант. От ударившей в лицо струи смрада, его губы искривила брезгливая гримаса. Прикрыв нос платком, он промычал:
— Что, сволочь, уже на тот свет собрался?
— Мне и на этом неплохо, — буркнул Петр.
— Поговори мне! Собирайся, пошли! — прикрикнул комендант.
Петр оделся, вышел из камеры и вопросительно посмотрел на него.
— Вперед, и не дури! — предупредил он.
— Я себе не враг, — обронил Петр и, чтобы узнать, к чему готовиться, спросил: — А что, цирк еще не закончился?
— Только начинается, — с ухмылкой ответил комендант и подтолкнул в спину стволом пистолета.
Они поднялись на второй этаж и прошли в душевую. В ней находился Райхдихт. Его мрачная физиономия и сама обстановка ничего хорошего не сулили. Петр не дал слабины и продолжил игру:
