Заморский тайник - Александр Александрович Тамоников
– Может, и лучше, – вздохнул Прилепский. – Так что там случилось со стариком? Как все произошло?
– Да вот так и произошло… – начал парень.
И он рассказал и о краже иконы «Плачущий ангел» в староверческом скиту, и об убийстве старика – обо всем. Прилепский его слушал, не перебивая. И он верил парню. Сомнений в том, что он говорит правду, у Прилепского не оставалось. Потому что рассказ парня полностью совпадал с той мысленной картиной, которую еще раньше нарисовал для себя Прилепский. Конечно, парень внес в эту картину новые штрихи, но они лишь дополняли картину, делали ее отчетливее и логически понятнее.
– Как тебя зовут? – спросил Прилепский, когда парень умолк.
– Василий Птицын. Прозвище – Чирика. А моего напарника зовут Сергей Игнатов. Прозвище – Бражка. Мы воры. Это наша профессия. Нам не положено проливать кровь. Да вы, наверно, и сами это знаете.
– Не положено, а пролили, – вздохнул Прилепский. – Видал я всяких воров. Это только так кажется, что у вас – устав и традиции. Но ваш устав писан кровью. Там, где большие деньги, там всегда и кровь. Ладно, все это философия. Где сейчас твой напарник Бражка?
– Лежит на дне, – усмехнулся Чирика. – Затаился до завтрашнего дня.
– Почему до завтрашнего?
– Завтра мы с ним должны были уехать из Москвы. Куда-нибудь подальше… Мы теперь богатые, так что почему бы и не прогуляться по миру? Да оно и безопаснее – быть подальше от Москвы. Решили для начала съездить в Ялту. А там было бы видно. – Парень помолчал и добавил: – Потому-то я именно сегодня и решил с вами встретиться. Все оттягивал и оттягивал… Завтра было бы уже поздно…
– Говори адрес, где затаился Бражка.
Чирика назвал адрес.
– Что там, по тому адресу?
– Ничего особенного. Просто мы на время сняли квартирку. Мы теперь – богатые…
– А сам-то он, этот Бражка, не мается душой?
– Он-то? – Чирика невесело усмехнулся. – Да у него и души-то никакой нет. Зачем, спрашиваю, ты убил того старика? А пускай бы он не совался под горячую руку, отвечает. И смеется.
– Вот и весь ваш хваленый воровской устав. Ладно… Когда его лучше брать?
– Когда хотите. Он почти никуда не выходит. Только в магазин за едой и за водкой. А так-то – затаился. Боится. Ладно – иконы, за них много не дадут. Они не государственное добро, а частная собственность. А вот за убийство могут и лоб зеленкой намазать. Боится этого Бражка. Да и кто бы не побоялся? Я вот тоже этого боюсь – хотя и не я убил того старика.
– А не сиганет он в окно, ночью-то? – спросил Прилепский.
– С девятого этажа? – удивился Чирика. – Это вряд ли.
– Что ж, и ладно, – сказал Прилепский. – А теперь расскажи о других кражах. И где сейчас иконы…
Это, конечно, был долгий разговор, и его сподручнее было бы вести не в машине, а в кабинете. Но это – как сказать. Вполне могло быть и такое, что пока бы доехали до кабинета, весь саморазоблачительный запал у Чирики пропал бы, и что тогда? А тогда была бы сплошная морока. Каждое слово из Чирики нужно было бы вытягивать клещами, да и вытянешь ли? Психология – штука труднообъяснимая, а зачастую так и вовсе непредсказуемая. Так что уж лучше продолжить разговор в машине – если он в машине и начался.
– Одну минуту, – сказал Прилепский и подал фарами условленный сигнал.
Сигнал означал, что к Прилепскому должен подойти один из его помощников. Именно один, а не всей гурьбой. Прибежал Вячеслав Ласточкин.
– Звали? – спросил он.
– Запоминай адрес, – сказал Прилепский. – Поезжайте всей группой по этому адресу. Там прячется некто Бражка. Это прозвище. А зовут Сергей Игнатов. Это один из тех, кто украл иконы. И, кажется, тот самый, кто убил старика в скиту.
– Оружие у него имеется? – спросил Ласточкин.
Прилепский внимательно глянул на Чирику.
– Нож, – коротко ответил Чирика.
– Не тот ли самый это нож… – Прилепский щелкнул пальцами.
– Тот.
– Откуда тебе известно, что тот?
– Ну, так он никогда с ним не расстается. Говорит, что это его талисман. Приносит удачу, короче говоря.
– Слышал? – спросил Прилепский у Ласточкина. – Обязательно изымите у него этот нож. Талисман – это, конечно, замечательно, но он еще и орудие преступления.
– Сделаем, – кивнул Ласточкин.
– Когда сделаете – поезжайте в отдел и ждите меня там.
– А… – Ласточкин указал глазами на Чирику.
– Все нормально – усмехнулся Прилепский.
– Ну, нормально так нормально, – согласился Ласточкин.
Проводив глазами своего помощника, Прилепский вновь глянул на Чирику.
– А может, мы тоже поедем в отдел? – спросил он. – Там и побеседуем…
– Как пожелаете, – равнодушно ответил Чирика. – Хотя… Лучше поговорить здесь. Здесь вроде бы еще свобода. А отдел – это уже не свобода. Говорить на свободе проще. Хотя, наверно, вы этого и не поймете…
– Отчего же? – Прилепский устало потер лицо ладонью. – Все тут понятно. Что ж, давай побеседуем на грани воли и неволи…
– На грани воли и неволи, – повторил парень. – Вот ведь как вы завернули…
– Как оно есть на самом деле, так и завернул, – пожал плечами Прилепский. – Ну, так я слушаю…
* * *Василий Птицын по прозвищу Чирика рассказал много интересного. По сути, он рассказал обо всех пяти преступлениях – четырех кражах и убийстве. И, что самое главное, по существу. Прилепский его слушал, не перебивая и лишь изредка задавая короткие уточняющие вопросы. Сомневаться не приходилось – Чирика говорит правду. Он приводил в своем рассказе подробные факты, которые в той или иной мере были известны и Прилепскому. Именно это и говорило о том, что Чирика не лгал.
– Ну, вот. – Василий Птицын умолк и перевел дух. – Теперь вы все знаете…
– Не все, – сказал Прилепский. – Далеко не все.
– Понимаю, – кивнул Чирика. – Нужно еще рассказать про иконы. И о заказчике.
– Вот именно.
– Что ж. – Чирика отчаянно махнул рукой. – Если сел за стол и взял в руки карты, то нужно играть. Пока не сорвешь банк или не проиграешься вчистую. Тот, кто хочет выйти из игры в самом разгаре, – личность подозрительная. Тому нет никакого доверия. Того и на ножи могут посадить – за то, что прервал игру. Говорю, конечно, образно, но ведь это одновременно и правда. Довелось мне однажды присутствовать при таком раскладе… Ладно. Буду проигрываться до конца. До креста, как говаривали в старину.
– А может, все как раз наоборот? – Прилепский посмотрел на Чирику долгим взглядом. – Может, все рассказав, ты тем самым и сорвешь банк?
– Да-да, – рассеянно проговорил Чирика. – На свободу с чистой совестью… Слышал я такой лозунг. Да только где она, та свобода? Вот впаяют мне на полную катушку – и буду я ждать той свободы полторы пятилетки. И это, если не повесите на меня убийство старика…
– Если ты не убивал, то и не повесим, – сказал Прилепский. – А быть свободным можно и в тюрьме.
– Да уж, парадокс, – усмехнулся Чирика. – Ладно, слушайте…
…Заказчика звали Валентин Фомич, но это, скорее всего, было нечто вроде прозвища. Потому что у него был весьма заметный акцент, да и в смысле внешности он был не очень-то и похож на русского человека. Кем он мог быть на самом деле? Скорее всего, прибалтом. Может, эстонцем, может, литовцем, а может, латышом.
Мог ли он быть иностранцем? Это вряд ли. Иностранцев – их видно сразу, с первого внимательного на них взгляда. Есть множество мелочей, выдающих в человеке иностранца, по какой-то надобности очутившегося в СССР. И хоть это – мелочи, но их все равно не скроешь, как ни старайся. А у Валентина Фомича не было таких мелочей. Значит – не иностранец.
Но и не москвич. Москвича также можно распознать с полувзгляда. В нем также имеется нечто такое, чего нет ни у сибиряка, ни у кавказца, ни у самарянина… Это можно назвать московским шармом или московским лоском – как угодно. Так вот: у Валентина Фомича не было московского шарма. Значит, он не был и москвичом. Словом, прибалт, в этом можно быть уверенным почти на сто процентов.
Как Чирика и Бражка встретились с Валентином Фомичом? Он нашел их сам, а уж каким таким удивительным способом, того Чирика не знает. И Бражка тоже не знает. И Чирика, и Бражка совсем недавно освободились из мест лишения – сидели за кражу. Вдвоем они ее совершили в Москве, вдвоем попались, вдвоем судились и даже сроки получили одинаковые – по четыре года. Сидели, правда, в разных местах, но, освободившись, тотчас же и встретились.
И задумались, как им жить дальше. Денег у них почти не было, жилья – тоже. Устраиваться
