Вадим Телицын - Секретный Черчилль. Британские спецслужбы в войнах ХХ века
Подобно Сталину, Черчилль установил особую процедуру анализа необработанных разведывательных данных. Информация по поступлении просеивалась майором Десмондом Мортоном и ежедневно представлялась Черчиллю в специальной красной коробке. Разведданные состояли из перехваченных телеграмм из посольств враждебных и дружественных государств, но прежде всего – из перехвата немецких военных закодированных донесений, добытых с помощью «Энигмы». Если код военно-морского ведомства был прочитан, и информация регулярно и гладко стекала в Блетчли-Парк, где проводились крупные работы по дешифровке донесений, то в отношении дешифровки кода вермахта по-прежнему существовали определенные трудности. Вплоть до начала операции «Барбаросса» лишь отрывочные донесения о наращивании германских вооруженных сил попадали на стол Черчилля.
В свете драматических событий в Югославии Черчилль был занят координацией отчаянных усилий Идена и генерала Дилла по созданию эффективной преграды германскому проникновению на Ближний Восток и в Юго-Восточную Европу. Поэтому, подобно Сталину, Черчилль рассматривал намерения Германии в отношении России через призму драматических событий, происходящих в этом регионе. Поздним вечером 28 марта Черчилль направил Идену, находившемуся тогда в Афинах, подробные инструкции относительно общей стратегии Англии. Лишь в самом конце инструкции содержится беглая и весьма гипотетическая ссылка на возможность советско-германской конфронтации. «Нереально, – размышлял он, – чтобы в случае возникновения фронта на Балканском полуострове Германия сочла нужным не распространять его на Россию». Хотя он далее не развивал эту мысль, она показывает, что опасения Сталина о том, что в отчаянии Черчилль может попытаться вовлечь в войну Россию, не являются безосновательными.
На следующее утро начальник MI 6 генерал-майор Стюарт Мензис представил Черчиллю перехват, полученный с помощью «Энигмы», в котором приводился помимо всего прочего приказ о переводе из Румынии в зону Кракова штаба бронетанковых войск, трех из пяти расположенных на юго-востоке бронетанковых и двух моторизованных дивизий, включая дивизию СС. Переброска должна начаться 3 апреля и закончиться 29 апреля. Как мы можем заключить из разведывательных донесений Черчиллю, которые рассекречены только сейчас, именно «С» в своем обычном, лаконичном стиле обратил внимание Черчилля на то, что приказы были изданы еще до переворота в Югославии и что «поэтому интересно знать, будут ли они выполнены». Вряд ли Черчилль был удивлен информацией. Он, разумеется, не направил «тотчас эту важную новость» Сталину, вопреки тому, что он утверждал впоследствии. Вместо этого он поспешил передать суть информации Идену. Он, очевидно, считал, что, имея на руках эту козырную карту, тот сможет убедить не проявлявших энтузиазма греков, турок и югославов выступить единым фронтом против Гитлера.
Требовалось время, но еще важнее – внешний импульс, чтобы убедиться в огромной важности этих разведданных. Отметим, что Черчилль замещал Идена в Форин офис во время длительного пребывания последнего на Ближнем Востоке, и поэтому ему доставляли всю важную информацию. Когда Черчилль составил Идену телеграмму с изложением стратегической линии Англии, Кадоган обратил его внимание на информацию, подтверждающую донесение «Энигмы». Ему также показали подробную телеграмму Криппса по этому вопросу. Предполагаемая дата вторжения и решение предупредить русских об опасности близки тому, о чем сообщал Криппс в своей телеграмме. Определенный поворот в политике произошел не ранее 30 марта, когда во второй телеграмме Идену более определенно говорится о возможности немецкого вторжения в Россию. Однако это произошло лишь после того, как военно-воздушная разведка и правительственная школа кодирования и шифрования проанализировали Донесение «Энигмы» и пришли к единому выводу. Но даже после всего этого Черчилль воздержался от положительной рекомендации кабинету во время неоднократного откладывавшегося обсуждения англо-советских отношений 31 марта, о чем сказано выше.
Решение принять предложение Криппса и ознакомить русских с имеющимися данными окончательно еще не созрело. Скорее всего, Черчилля подтолкнули новые донесения, полученные из Белграда 30 марта и 2 апреля от Самнера Уэллеса, заместителя государственного секретаря США. Они подтвердили информацию из Афин, где после переворота скрывался принц Павел, о том, что во время их встречи 4 марта в Берхтесгадене Гитлер довел до его сведения свое намерение осуществить против России военную акцию. Стало также известно, что Геринг сообщил японскому министру иностранных дел Мацуоке во время его визита в Берлин, что Германия намеревается напасть весной на Россию, независимо от исхода кампании против Англии. Криппс, уверенный в реальности немецкой угрозы и, как всегда, готовый к действиям, заявил 31 марта, что если информация подтвердится, эти откровения можно «с выгодой здесь использовать». В этой ситуации следует делать четкое различие между оговорками относительно передачи информации, сделанными Криппсом, и оговорками Форин офис. Криппс был более всего обеспокоен тем, как бы русские не сочли это попыткой втянуть их в войну. Форин офис считал, что немецкого нападения не будет, и поэтому не хотел делать шаг, который мог бы быть использован немцами на иллюзорных будущих переговорах. Новые данные грозили подорвать общепринятое мнение о том, что советско-германский союз находится в процессе становления. Если русские поверят предупреждению, на повестку дня встанет англо-советское сближение. Неудивительно, что и Кадоган, и начальник северного отдела министерства Лоуренс Кольер отчаянно хватались за традиционные взгляды, повторяя знакомые аргументы, что поскольку немцы усиливают давление, чтобы добиться от русских новых уступок, передача разведданных бесполезна, пока русские не будут «достаточно сильны, чтобы должным образом реагировать на это». Органы разведки также разделяли эту господствовавшую концепцию. 1 апреля военная разведка пришла к выводу, что «движение немецких бронетанковых и моторизованных сил осуществляется, несомненно, с целью усиления военного давления на Россию и предотвращения вмешательства русских в немецкие планы на Балканах».
Рассматривая предупреждение Черчилля Сталину, необходимо иметь в виду, что Черчилль до этого проявлял «полнейшее равнодушие к русским делам». Ситуация изменилась после его размышлений над последними данными, свидетельствовавшими об изменении всей стратегии Германии. «Однако неожиданное вмешательство Черчилля было в немалой степени капризом и не учитывало деликатности политической ситуации, в которую должно было вписаться его послание. Сделав это, он направил Москву по ложному пути, что привело к серьезным просчетам в реакции на немецкую угрозу». 3 апреля, наконец, составили послание, которое должно было привлечь внимание Сталина к изменившейся ситуации. В послании говорилось:
«Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы, после того как они решили, что Югославия находится в их сетях, т. е. 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех бронетанковых дивизий из пяти находящихся в Румынии. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов».
Послание было, как удачно выразился Черчилль, «коротким и загадочным»; его «краткость и исключительный характер», вспоминал он позднее, имели цель «придать ему особое значение и приковать внимание Сталина».
Форин офис, выступая в роли канала связи между Черчиллем и послом в Москве, упорно придерживался своей концепции и не спешил соглашаться с новым поворотом событий. Сарджент и Кадоган, явно опасаясь, что, если Криппс получит беспрепятственный доступ к Сталину, то возьмет на себя больше, чем это было необходимо, поспешили разъяснить ему «линию поведения». Поскольку Криппс не знал источника сведений, инструкции Форин офис могли только ослабить эффект, на который рассчитывал Черчилль. В инструкциях прослеживаются два направления мысли: самого Черчилля и скептиков из Форин офис. Кадоган начал с того, что остановился на сути предостережения Черчилля:
«Изменение расположения немецких войск явно наводит на мысль о том, что приняв участие в делах Югославии, Гитлер отложил ранее взятые им на вооружение планы запугивания Советского правительства. Если это так, Советское правительство может использовать сложившуюся ситуацию для укрепления своих позиций. Данная отсрочка свидетельствует о том, что силы противника не безграничны, и указывает на преимущества, которые проявятся в случае принятия ряда мер, таких, как, например, создание “единого фронта”.
Бросается в глаза туманный характер заявления. Во втором параграфе Кадоган утверждал, что усиливая давление, Гитлер надеется добиться дальнейших уступок, на самом деле не собираясь нападать на Россию. Проект инструкций был по-прежнему столь несовершенен, что Черчилль сам заменил параграф, подчеркнув военный аспект данной информации. Но даже и после этого в инструкциях не содержалась мысль о необходимости срочных действий, к чему стремился Черчилль, и они не соответствовали его интерпретации новых разведданных. Однако, если предупреждение Черчилля, как и предложение Криппса, не содержало призыва помочь Англии в ее тяжелом положении в Юго-Восточной Европе, то в инструкциях эта мысль явно прослеживается:
