Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
На уровне оперативной разведки основная нагрузка по сбору данных о советских военных приготовлениях легла на Квантунскую армию, которая задействовала ЯВМ в Харбине, Маньчжоули, разведпункт в Хэйхэ и фактически подчинённую ей миссию в Пограничной. На этапе подготовки ОДВА к разгрому китайских войск (июль – сентябрь) органы оперативной разведки испытывали определённые трудности с получением достоверных сведений, что нашло отражение в телеграмме начальника маньчжурской миссии капитана Кавамата Такэто в Харбин от 25 июля 1929 г., в которой он жаловался на противоречивую информацию агентуры о перебросках советских войск в Даурию, не позволявшую ему прийти к однозначному выводу. Поэтому для перепроверки сообщений агентов в Даурии и Чите Кавамата опрашивал прибывавших из Забайкалья пассажиров, проводников поездов и дезертиров-красноармейцев. Часть информации поступала к нему от командования китайской армии. Кроме того, Кавамата сумел внедрить свою агентуру в разведывательный аппарат советского консульства в Маньчжоули и получил таким образом сведения о переброске 35-й стрелковой дивизии из Иркутска в Даурию[250].
В аналогичной ситуации оказался начальник миссии в Пограничной майор Суэфудзи Томофуми. К началу конфликта он располагал только пятью агентами в Гродеково во главе с Ким Идэ, поэтому большая часть его сведений носила обобщённый характер. Компенсируя нехватку агентурных источников, Суэфудзи активно использовал для получения данных подслушивание телефонных переговоров между Владивостоком и Пограничной и перехват радиопередач из приморской столицы. Кроме того, благодаря заброске маршрутной агентуры в окрестности Гродеково к середине августа миссия уже имела достаточно полное представление о дислоцированной здесь советской группировке: 13 августа Суэфудзи, в частности, доложил в Харбин о нахождении в районе Гродеково 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии и 9-й кавалерийской бригады из состава 19-го стрелкового корпуса общей численностью примерно в 15 000 человек, а также 8 боевых самолётов на аэродроме юго-западнее Барабаша и 24 – в Спасской[251].
Вся информация из Маньчжоули, Пограничной и Хэйхэ стекалась в Харбин. Начальник миссии подполковник Савада Сигэру обобщал её, сопоставлял со сведениями командования китайских войск охраны КВЖД и перехватами радиопередач из Хабаровска, после чего шифрованными телеграммами отправлял заместителю начальника Генерального штаба. В них он не только отражал дислокацию, действительное наименование и численность сосредоточенных по обе стороны границы советских и китайских войск, но и освещал мобилизационные мероприятия правительства Чжан Сюэляна, инциденты с артиллерийскими перестрелками в приграничной полосе, разведывательными и боевыми вылетами советской авиации из Приморья.
В свою очередь Разведуправление с 15 июля 1929 г. регулярно готовило для Кабинета министров аналитические обзоры «Инцидент с отторжением Китайско-Восточной железной дороги», в которых аккумулировало информацию военных атташе, разведывательных органов Квантунской и Корейской армий, справочные материалы МИД и МГШ. С июля 1929 по март 1930 г. был подготовлен 21 такой обзор. Не ограничиваясь анализом текущей ситуации, военная разведка представляла правительству долгосрочные прогнозы развития советско-японских отношений и формулировала предложения о целесообразности тех или иных действий империи в сферах традиционного российского влияния в Китае. Так, в ответ на запрос командования Квантунской армии о вводе войск в Северную Маньчжурию, аналитики 2-го управления предложили воздержаться от каких-либо шагов, затрагивавших интересы Советского Союза на КВЖД, чтобы всеми силами избежать «возникновения нежелательной для обеих стран войны»[252].
Активная часть операции по разгрому армии Чжан Сюэляна проходила осенью 1929 г. Харбинская военная миссия информировала Генеральный штаб о деталях сунгарийской, фугдинской и маньчжуро-чжалайнорской операций ОДВА с опозданием в 2–3 дня, черпая сведения в основном из сводок китайского командования, передач хабаровского радио и опроса бежавшего из Маньчжоули китайского технического персонала. Оказавшись на занятой советскими войсками территории, глава маньчжурской миссии капитан Кавамата остался без связи, поэтому начальник штаба Квантунской армии 26 ноября срочно запросил у Токио 5000 иен на отправку в западную часть КВЖД одного старшего офицера и прикомандирование к харбинской миссии одного младшего офицера, однако Военное министерство выделило только 1000 иен «для обеспечения деятельности миссий в Маньчжоули и Харбине»[253]. Таким образом, советско-китайский конфликт вскрыл уязвимость японских разведывательных органов в Северной Маньчжурии в вопросах обеспечения связи, финансирования оперативных расходов и функционирования постоянно действующего агентурного аппарата в СССР.
Впрочем, у конфликта была и положительная сторона – впервые японская военная разведка смогла изучить и оценить уровень боевой подготовки РККА в ходе проведения ею полномасштабной фронтовой операции с активным применением авиации и танков. Анализ боевых действий Красной армии со всей очевидностью вскрыл нараставшее количественное и качественное превосходство советских Вооружённых сил над японскими. В докладе Кавамата, посвящённом действиям 18-го стрелкового корпуса в маньчжуро-чжалайнорской операции, детально анализировались боевое применение авиационных частей, уровень подготовки командного состава, степень манёвренности, слаженности и дисциплинированности советских войск. Наряду с недостатками Кавамата отмечал высокую эффективность нанесения бомбардировочной авиацией ударов по узлам связи и казармам противника, способность пехоты преодолевать расстояния в 200 км за четыре дня при дневной температуре минус 20 градусов, высокий уровень тактического мастерства генеральского и старшего командного состава. Общий вывод начальника маньчжурской миссии звучал так: «Основанную на строгой дисциплине подготовку командного и рядового состава нужно признать достаточной. Несмотря на несовершенство вооружения, части насыщены артиллерией, пулемётами и винтовками, а постоянное политическое воспитание войск и большое внимание, уделяемое правительством Красной армии, делают её конкурентоспособной. Советские Вооружённые силы превзошли царскую армию и можно сказать, что никак не хуже её»[254].
Выводы Кавамата породили чувство обеспокоенности у японского генералитета, полагавшего, что дальнейшая модернизация и совершенствование системы боевой подготовки Красной армии приведут к качественному усилению её военного потенциала и создадут угрозу национальной безопасности империи[255]. В связи с этим на разведывательные органы армии всех уровней с 1930 г. легли задачи отслеживания мероприятий советского правительства по реализации первого пятилетнего плана, оценки военной мощи СССР с точки зрения возможной войны за Китай, изучения вероятных театров военных действий в Маньчжурии, Корее, Приморье и Забайкалье.
Необходимо отметить, что японская военная разведка не смогла своевременно вскрыть тот факт, что ещё летом 1928 г., в связи с обострением международной обстановки, в первую очередь отношений с Великобританией, советское правительство рассмотрело, а в июле 1929 г. утвердило программу коренной модернизации Красной армии в рамках реализации первого пятилетнего плана (1928–1932), предполагавшую «по численности – не уступать нашим вероятным противникам на главнейшем театре войны; по технике – быть сильнее противника по двум или трём решающим видам вооружения, а именно – по воздушному флоту, артиллерии и танкам». Акцент делался на техническое перевооружение армии современными типами артиллерии (батальонными, зенитными орудиями, дальнобойными пушками, сверхмощными гаубицами, мортирами), крупнокалиберными пулемётами, химическими средствами борьбы, танками и бронемашинами, а также на преодоление отставания
