Александр Бушков - Возвращение пираньи
Мазур выстрелил два раза. Рядом стрекотнул «хеклер-кох» сержанта — и обе фигуры полетели сбитыми кеглями, а парой секунд спустя первое бревно, будто великанская городошная бита, вмиг разметало мешки, звонко влепилось в бетонную стену (домик-куб и впрямь выстоял, только гул вокруг пошел неописуемый), тут же накатились другие, образовав завал. Еще несколько бревен шумно пропылили мимо, свалились в реку, подняв грязные фонтаны коричневой воды. Большая их часть так и упокоилась в реке, прокатившись мимо укрепленьица, но дело было сделано.
Переглянувшись, они взметнулись на ноги и кинулись к бетонному домику — там все еще взлетали фонтаны воды от звучно шлепавшихся в речку бревен, но это были последние. Огромная кабина трака, волоча за собой смятый в гармошку прицеп, проползла по откосу, невыносимо пыля, плюхнулась в воду и нелепо замерла у берега, погрузившись наполовину.
Трупы, трупы… Трупы партизан за кучей бревен, трупы в домике. Мазур рывком приподнял треногу пулемета, перенес его на моментально выбранную позицию. Знакомый, как зубная щетка, американский М60 — что тут копошиться?
Подкрутив пару хомутиков и установив прицел, он выпустил первую очередь по мосту, где за решетчатыми фермами маячили буро-зелено-пятнистые фигуры. Веера ослепительных искр так и брызнули, фигуры шустро попрятались, сообразив, что игра пошла по новым правилам, но одна так и осталась валяться…
Из кабины тепловоза принялись палить яростнее — тоже поняли новый расклад. Мазур точной очередью выщелкнул из-за фермы еще одного махновца, как он их мысленно окрестил. И стрелял, прижимая их к настилу, пока Лопес не затряс за плечо.
Мазур уставился в небо, куда показывал сержант. Ну вот вам и кавалерия из-за холмов… Вертолеты на глазах разорвали четкий строй, уходя вправо-влево, и Мазур с сержантом кинулись под защиту вагона — влепят сгоряча из бортовых дудок, потом ругай их с того света…
Из-под вагона все же удалось рассмотреть, как над рекой в трогательном единении промчались бок о бок «Барракуда» огневой поддержки, российского производства, и штатовская вертушка типа «Ирокез», обе украшенные броской эмблемой ВВС Санта-Кроче. Они шли прямо на мост, мощно стрекоча, отсвечивая бликами, озаренные вспышками бортовых пушек. Атакующие боевые вертолеты — приятнейшее зрелище, когда они на твоей стороне, и омерзительная картина во всех прочих случаях…
Теперь можно было не выделываться, не строить из себя двух героических ковбоев, — и они с Лопесом долго еще просидели под вагоном, в эпицентре рокотанья винтов, скрипучей пальбы скорострельных авиапушек и трескотни пулеметных очередей. Вылезли, когда все прекратилось, стихла пальба, вертолеты стали один за другим приземляться там и сям.
Первым делом Мазур кинулся в вагон, уворачиваясь от типа в офицерском берете, что-то возбужденно тараторившего насчет радости, которую он испытывает при виде невредимых «сеньорес дипломатикой. Мимоходом подумал: на тепловозе, видимо, была рация, отсюда и столь чудесное избавление. Ненавязчивая забота дона Себастьяно дает первые плоды: вояки явно знали, кто едет в подвергшемся нападению поезде.
Слава богу, там все было в порядке — Ольга отряхивалась, кидая яростные взгляды на Кацубу, несомненно, лишь пару секунд назад ее выпустившего.
— Между прочим, — сказал Кацуба, — тут некоторые, стремясь героически ринуться в бой, отпускали выражения, которые благовоспитанные сеньориты из общества и знать-то не должны даже приближенно…
— У, ябеда! — огрызнулась Ольга, и это прозвучало так по-детски, что Мазур облегченно хохотнул.
— Не женское это дело, — сказал Кацуба.
— Где мой пистолет?
— Пожалуйста. — Мазур подал ей «беретту» рукояткой вперед. — Вот только патронов расстрелял изрядно, уж простите…
Вышел в коридор, чуть подрагивавшими пальцами вытягивая из кармана сигареты. Сквозь стеклянную дверь увидел, как с пола поднимается Кошачий Фред, прикрывавший собою ящик, — и сделал ему знак, обозначавший, что все неприятности кончились.
Они с Кацубой отошли от поезда метров на двадцать, и Кацуба сразу же сказал:
— Посмотри-ка внимательнее…
Мазур огляделся: между вертолетами и вокруг поезда суетились солдаты в пятнистом, с оглядкой возвращались пассажиры, кое-где слышались вопли боли, над ранеными стояли кучки скорее зевак, чем помощников…
— Да нет, ты на вагоны посмотри, — сказал Кацуба. — Интересная картинка, а? «Плебейские» порядком изрешетили, а два первого класса практически не тронуты.
— Ну и?
— Не согласуется сие с тактикой герильеро, на сегодня хорошо известной. Они обычно не делают исключений для «господских» вагонов — но и не решетят вот так… Пускают пару очередей вдоль вагонов, главным образом под потолок — вполне достаточно для наведения паники. А здесь все наоборот… Не по-обычному. И поскольку предпочитаю лучше пересолить, чем недосолить, мне в голову лезут идиотские мысли: быть может, это на нас кто-то охотился…
— Честно, не знаю, что тебе сказать, — пожал плечами Мазур. — Тебе виднее. Может быть, да, а может, и нет, что тут сейчас скажешь, не имея ни пленных, ни достоверной информации… Одно ясно: зря мы поленились снимать печати со стволов, самое время… — Он оглянулся на приближавшегося сержанта Лопеса и спросил уже громче, по-английски: — Полиция не будет возражать, если мы лишим оружие невинности в виде печатей?
— Не будет, — вяло ответил Лопес. — Даже наоборот, рекомендует именно так и сделать. Из столицы мы давно выехали…
Он стоял, устало держа автомат дулом вниз, и на его белый костюм жутко было смотреть — бродяга бродягой. Мазур видел, что после всех героических передвижений по-пластунски сам выглядит не лучше. Ни дать, ни взять — Адам-сплошная-глина.
— Эй! — окликнули их из окна вагона. — Как там, кончился вестерн?
Мазур поднял голову. В проеме, обрамленном обломками деревянных жалюзи, красовались «белозубики» — американская парочка, Дик и Мэгги, насквозь поддельные арканзасцы.
Сержант Лопес, уставясь на них свирепо и угрюмо, беззвучно пошевелил губами — Мазур мог совершенно точно сказать, даже не зная испанского, что именно произнес про себя бравый служака. Поскольку сам думал то же самое. В таких ситуациях зеваки не просто раздражают — приводят в бешенство. Особенно если стоят со столь беззаботными рожами, словно вышли из кинотеатра с премьеры очередного блокбастера.
— А не выпить ли нам по рюмочке, сержант? — искренне предложил Мазур. — После такого карнавала?
— С удовольствием, сеньор, — отозвался Лопес, безуспешно пытаясь выхлопать из костюма глиняную пыль. — По-моему…
— Есперен, сеньорес![13] — раздался сзади непонятный крик.
Их нагнал пожилой человечек, судя по одежде — пассажир плебейского класса — и что-то горячо затараторил, обращаясь сразу ко всем троим, яростно помогая себе выразительными жестами. В конце концов сержант что-то веско, угрюмо ответил, мановением руки отослал болтуна прочь.
— Что там? — спросил Мазур, ни черта не понявший.
Лопес быстро огляделся, понизил голос до шепота:
— Не знаю, как к этому относиться, сеньор коммодор… Этот тип уверяет, что за несколько минут до… начала заварушки видел с крыши, как из окна вагона кто-то выпростал красную ленту. Довольно длинную, яркую, заметную. Вообще-то мы уже сталкивались с таким приемчиком. Условный сигнал, и довольно эффективный: красное видно издалека, при нужде достаточно разжать пальцы, и не останется никаких улик… — Он тяжко вздохнул. — Говорит, будто это было окно одного из двух вагонов первого класса. Которое точно, конечно, не рассмотрел.
— А вы обратили внимание, что оба вагона первого класса целехоньки? — спросил Мазур.
— Обратил, сеньор коммодор. Только еще неизвестно, верить этому типу или не стоит. Такие, с позволения сказать, свидетели частенько выныривают. Наврет выше головы, чтобы угодить в «вознаграждаемые лица» — всякое бывает, иногда доля вознаграждения и впрямь свидетелям достается. Или в газеты ему попасть хочется.
— Газетчиков тут вроде бы нет, — сказал Мазур. — И насчет вознаграждения пока неясно, а?
— Совершенно верно, сеньор. Только вот… что прикажете делать? Улик ведь никаких. В вагонах — десятка три совершенно респектабельных субъектов. Прикажете обыскивать? Если и была лента, она сейчас валяется где-то за рельсами, а ничего другого может и не отыскаться… — Он помолчал, вздохнул еще тяжелее: — Сеньор коммодор, сеньор Мигель, послушайте моего совета, приведите оружие в порядок. И держите на поясе. Не нравится мне такое начало путешествия, я человек суеверный, насколько позволено доброму католику, храни нас Святая Мадонна Сантакрочийская во всеблагости своей…
Глава седьмая
