А. Орлов - Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года
С другой стороны, Вахромцев испытывал некоторое предубеждение к Орлову, в основном под воздействием того, что ему приходилось слышать об Андрее Нетровиче от сослуживцев. Одни говорили, что он интриган и, работая помощником председателя Российского КГБ, был одним из тех, кто пользовался наибольшим влиянием на Иваненко, своего рода «серым кардиналом». Другие вспоминали, что Орлов был в дни августовского путча в Белом доме, а значит, как им казалось, был на стороне тех, кто призывал к всеобщему развалу. Да еще его видели вместе с Боннэр[43], этой…
И дальше следовали такие эпитеты, которые неудобно даже употреблять в приличной компании. Третьи указывали, что Орлов привлекался к проверке министерства, которая проводилась по указанию Верховного Совета, а это означает, что он… А что это означает, никто не знал. Как не знал, конечно, этого и сам Александр Васильевич.
ВОСПОМИНАНИЯ: «Как-то ко мне пришел Вахромцев. Я спросил его об Орлове. Он мне говорит: „Я плохо его знаю. Он в верхах все время крутился. Поэтому я настороженно к нему отношусь. Ничего плохого про него сказать не могу, но… лучше поостеречься“» (Из воспоминаний П.В. Романенко, в 1992–1994 годах — начальника отдела Управления кадров Администрации Президента).
В общем, в глазах Вахромцева Орлов был странной фигурой с невнятной позицией и еще более невнятными связями. А теперь, когда он стал сотрудником Администрации Президента, да еще который замыкается напрямую на Филатова, одного из самых влиятельных людей в окружении Ельцина, личность Орлова не вызывала у полковника Вахромцева большого доверия.
Люди со сложными изгибами в биографии, суть которых, как правило, остается неясной для большинства окружающих, всегда вызывают настороженность и даже опасения. Кто он? Чей он человек? Кто за ним стоит? — типичные для всех нас вопросы, на которые чаще всего мы не находим ответа. Поэтому мы выстраиваем для себя самих свою собственную версию, на которую нанизывается следующая, затем другая, третья. И вот ответ готов: и мы легко навешиваем на человека тот или иной ярлык, нисколько не заботясь о том, справедливо наше мнение о нем или нет.
ИНФОРМАЦИЯ: «Мне всегда казалось странным, когда человека определяют по принадлежности к кому бы то ни было. Очень часто говорят: „Он человек того-то“, подразумевая при этом, что он не самостоятелен в решениях и поступках, что он в полной мере зависит от какой-то влиятельной фигуры, а сам по себе ничего не представляет. Сначала меня считали „человеком Иваненко“, потом „человеком Степашина“, еще через некоторое время „человеком Филатова“, а спустя несколько лет „человеком Алмазова“, „человеком Бооса“, „человеком Вешнякова“ и даже „человеком Чурова“[44]. Меня это всегда удивляло, поскольку я никогда не был ничьим человеком. Я всегда был самостоятельным, разумеется, в тех пределах, которые позволяла мне служебная субординация, и не помню случая, чтобы поступил против своих принципов и совести в угоду вышестоящему начальнику. Впрочем, возможно, быть чьим-то человеком легче?» (Из воспоминаний А.П. Орлова).
В который уже раз за этот день Вахромцев набрал номер телефона оперработника, занимающегося делом фальшивых удостоверений и спецталонов.
— Саша, узнай телефон Орлова. Он был заместителем начальника управления, а теперь работает в Администрации Президента, в кадрах. Сейчас же свяжись с ним. Сначала все прозондируй, ни с какими документами его не знакомь, ничего не показывай. Встретишься с ним — доложишь. Потом посмотрим, посоветуемся. Может быть, привлечем его для решения нашей задачки. Но не факт. Понял?
— Понял, товарищ полковник. Сейчас разыщу.
— Давай, только не тяни. Сам знаешь, время не терпит.
Вахромцев встал, подошел к большому окну, из которого открывался вид на дома между Рождественкой и Пушечной — сплошное море зеленых, салатовых, серых, а большей частью ржавых крыш, утыканных частоколом телевизионных антенн и разнокалиберными столбиками печных труб. Где-то посередине между домами проглядывалось свободное пространство, но которому между торговыми палатками, похожими на скворечники, сновали фигурки людей — там был вход на станцию метро «Кузнецкий Мост».
«Да, наступило время, что не поймешь, где свои, где чужие. Разберись теперь, кому можно доверять, а от кого надо бежать, как черт от ладана», — с горечью думал Вахромцев.
Он понимал: любая утечка информации о том, что в недрах администрации стали орудовать фашисты, чревата серьезными последствиями. С одной стороны, попади эти сведения в прессу, журналисты тут же раздуют такой скандал, что Вахромцева, конечно, но головке не погладят. С другой стороны, у этого Рыбина, вполне очевидно, есть покровители, если не сказать сообщники, на Старой площади, которые наверняка имеют свой интерес к афере с липовыми документами. И надо полагать, руки у них длинные. Настолько длинные, что вполне смогут дотянуться до какого-то там начальника отдела Министерства безопасности. Да и Баранников, скорее всего, не захочет связываться с ними. Ведь в любой момент его самого могут упрекнуть в том, что он посмел вторгнуться в святая святых «демократической власти». А от этого всего лишь шаг до обвинения в возрождении «чудовищной машины тотальной слежки». Именно такой ярлык за последние годы успели навесить на органы безопасности.
Впрочем, у Вахромцева особого выхода не было — либо немедленно докладывать о факте изготовления фиктивных удостоверений и спецталонов по команде, а это почти наверняка означало бы просто похоронить дело, либо действовать на свой страх и риск, продолжая раскручивать дело через своих людей, которые работали в администрации. Вопрос был лишь в том, чтобы не промахнуться и наверняка знать, кто свой, а кто чужой.
17 марта 1993 года, среда, вечер
Москва. Старая площадь. Администрация Президента.
6-й подъезд, седьмой этаж, кабинет 763
Орлов взял пачку сигарет, покрутил ее в руке и снова положил перед собой. Пепельница была полна окурков и выглядела препротивно. От одного взгляда на нее Андрея слегка замутило.
«Накурился — дальше некуда! — с отвращением подумал он и посмотрел на часы. Было около семи. — Что ж они медлят? Неужели не получилось? Вроде, все было сделано, как договаривались. Пропуска им выписали, сотрудник их должен был провести прямо к месту. Тех, кто мог бы помешать, — пет в типографии. Почему не звонят?» — задавался вопросом Орлов.
Вот уже полтора часа он ждал информации от оперработника, который вместе со своими коллегами должен был незаметно изъять из общей пачки уже готовой типографской продукции несколько образцов. По меньшей мере но два удостоверения и спецталона на автотранспорт. Разумеется, делать это приходилось неофициально, чтобы не спугнуть «заказчика» и «исполнителя». Ситуация усугублялась тем, что исполнение заказа на изготовление липовых документов, оформленного с соблюдением всех правил, находилось, как выяснилось только вчера, «на контроле у руководства». А это означало, что весь тираж мог оказаться совсем не там, где ожидали его обнаружить оперативники и, более того, быть недоступным для них.
Привлекать внимание к факту изъятия документов было никак нельзя, так как сотрудники Министерства безопасности проводили эту операцию, хотя и с санкции своего непосредственного руководителя, но все-таки на свой страх и риск. Вполне понятно, что о подобном вторжении следовало предварительно известить руководство управления, в ведении которого находилась типография. Но ваг удалось бы тогда найти хотя бы следы тиража, уверенности не было.
За несколько дней Орлов смог уточнить некоторые обстоятельства, связанные с этим делом. От одного из сотрудников администрации, который работал здесь бессчетное число лет и знал, казалось, обо веем, что творилось на Старой площади в конце девяносто первого, Андрей получил дополнительную информацию о Рыбине.
Действительно, Григорий Александрович Рыбин, генеральный директор охранного агентства «Страт», в течение нескольких месяцев возглавлял службу охраны комплекса зданий на Старой площади. Когда с ЦК КПСС было покончено, отпала необходимость и в особой охране здания. Да и доверия повой власти к «цепным псам прогнившего режима», по-видимому, не было. Тоща кто-то из новых хозяев зданий принял решение заменить спецохрану, которая «верой и правдой служила коммунистам», на боевиков Рыбина, выдававших себя за высокопрофессиональный отряд борцов за демократию. На смену строгим прапорщикам, въедливо проверявшим удостоверения и паспорта, скользящих пристальным взглядом по лицам входивших в здание, тихо и вежливо произносивших неизменное «Проходите!», пришли развязные парни с манерами блатняков, не то новоявленные рэкетиры, не то ресторанные вышибалы.
