Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин
— С меня причитается, Петр Алексеевич!
— Да, ладно, с этим потом. Живее, нас ждут!
Петр, надев ремень, на ходу причесался и бросился вдогонку за Самутиным. В приемной они не задержались и сразу прошли в кабинет Гопф-Гойера. Помимо него там находились Райхдихт и незнакомый Петру обер-лейтенант Мартин Рудель, специализировавшийся на диверсиях и терактах. Самутин подтолкнул Петра вперед, а сам отступил в сторону. Две пары внимательных глаз — Райхдихта и Гопф-Гойера — впились в удачливого агента. Рудель же никак не проявил своих чувств. Он работал с советской агентурой с еще довоенных времен, поэтому скептически оценивал ее разведывательные возможности и больше полагался на белогвардейцев и украинских националистов — у них был свой особый счет с большевиками.
Петр шагнул на средину кабинета и отчеканил:
— Господин подполковник, агент Петренко прибыл с задания!
— Хорошая работа! — похвалил тот и кивнул на свободное кресло.
Петр присел и, поедая преданными глазами Гопф-Гойера, с напряжением ждал, что последует дальше.
А тот, пошелестев страницами отчета, проявил профессиональную хватку — уцепился за ключевое звено — офицеров штаба 6-й армии Борисова и Кузьмина, на которых Петр ссылался как на основные источники информации, и поинтересовался:
— Господин Петренко, при каких обстоятельствах вы познакомились с Борисовым и Кузьминым, что вас связывало в дальнейшем?
Петр пожал плечами и простодушно ответил:
— Да, собственно, все как-то само собой вышло. Сначала был вариант на троих…
— Не понял, поясните! — перебил его Гопф-Гойер.
— Вместе посидели. Я угощал, оба оказались не дураки выпить, тем более за чужой счет, а потом пошло-поехало. Борисов должен мне где-то полторы тысячи, Кузьмин чуть поменьше.
— Деньги, что ж, неплохая основа для будущей вербовки, — констатировал Гопф-Гойер.
— Можно вопрос, Генрих, — оживился Рудель.
— Конечно, Мартин, — разрешил он.
Петр напрягся под пристальным взглядом обер-лейтенанта, интуитивно почувствовав исходящую от него опасность, и не ошибся. Рудель не испытывал тех восторгов, что переполняли Самутина, и, сохраняя надменный тон, спросил:
— Господин Петренко, не могла ли ваша щедрость вызвать подозрений у Борисова и Кузьмина?
— И привлечь внимание контрразведки? — присоединился к нему Райхдихт.
— Полагаю, нет! В противном случае я бы здесь не сидел! — решительно отрезал Петр.
Ответ, похоже, не удовлетворил Руделя, об этом говорил его следующий вопрос:
— На чем основана такая ваша уверенность?
— На хорошей легенде: офицер службы тыла, занимающийся заготовками, — лучше не придумать. Это позволяло свободно передвигаться по прифронтовой полосе, легко знакомиться, а лишняя копейка в кармане развязывала язык даже немому. У нас, извините, у них в России, на халяву выпить и пожрать любят и сапожник, и начальник, — и, повернувшись к Самутину, Петр не преминул отметить: — Особо я благодарен Петру Алексеевичу, изготовленные им документы выдержали все проверки.
— Я что… Делаю все, что в моих силах, — пробормотал Самутин и бросил взгляд на Гопф-Гойера.
Тот благосклонно кивнул головой и вернулся к началу разговора:
— Господин Петренко, как вы можете охарактеризовать ваши отношения с Борисовым и Кузьминым?
— Дружескими их не назовешь, но товарищескими можно, — пояснил Петр.
— Кто из них более уязвим в вербовочном плане?
— Пожалуй, Борисов. Любит выпить и потаскаться за юбкой.
— Как он относится к советской власти?
— Себя любит больше, чем ее.
— Это хорошо! — заключил Гопф-Гойер и, обращаясь к присутствующим, спросил: — Есть еще вопросы, господа?
Их не последовало, он поднялся из кресла, прошел к сейфу, достал сто марок и объявил:
— Господин Гальченко, вы заслужили эту награду! Верю и надеюсь — она не последняя!
Петр подскочил из кресла и, щелкнув каблуками, гаркнул:
— Служу великой Германии и ее фюреру!
Гитлеровцы тоже поднялись и дружно вскинули руки в фашистском приветствии. Завершая встречу, Гопф-Гойер похлопал Петра по плечу и барственно заметил:
— Город и дамы в вашем распоряжении. Господин Самутин, позаботьтесь!
— Непременно! — заверил тот.
— В таком случае вы и господин Петренко свободны, — отпустил их Гопф-Гойер.
Покинув кабинет, Петр, пользуясь благодушным настроением Самутина, поинтересовался:
— Ну, Петр Алексеевич, какие у меня перспективы?
— Все по уму! Молодец, лишнего ничего не брякнул! Мы с тобой еще не такие дела сварганим! — ликовал Самутин.
Его протеже произвел самое благоприятное впечатление на начальство.
Для Петра такой настрой фашистского холуя был важен. Во многом со слов Самутина у Гопф-Гойера и остальных гитлеровцев формировалось мнение о нем, поэтому вовсе не лишним было поделиться наградой. Он достал из кармана деньги. Алчный огонек, вспыхнувший в глазах Самутина, подсказал, что мелочиться не стоит. Не считая, Петр щедрой рукой отвалил половину и предложил:
— Вот возьми, Алексеич.
— Э-э-э, ты это кончай, — вяло возразил он.
— Возьми-возьми.
— Себе-то оставь.
— Хватит, не будем считаться! Я добро помню. Ты мне жизнь два раза спас. Первый, когда из лагеря вытащил! И потом, когда красные документы проверяли, я тебя не раз добром вспоминал. Первоклассная липа!
— Ну, если только так, а липы, запомни, я не делаю, — ворчливо заметил Самутин и торопливо сгреб деньги.
— Извини, Алексеич, если обидел. Готов искупить вину.
— Да, ладно.
— Не, с меня причитается! Есть тут приличный кабак? — Петр продолжал разыгрывать перед ним роль осчастливленного начальственной благодатью.
— Найдется. Вечерком прошвырнемся, а сейчас у меня дела, — свернул разговор Самутин и направился к себе в кабинет.
В восемь часов в выходном костюме и обильно политый одеколоном он зашел в комнату Петра, скептически оценив его гардероб, предложил поменять рубашку и галстук. После этого они отправились в город. Далеко идти не пришлось. Ресторан «Услада» располагался в трех кварталах от общежития группы.
Бывший очаг культуры — клуб «Горняк» на улице Нагорной, теперь, можно сказать, стал общественной уборной. Все то человеческое дерьмо, которое в советские времена пряталось по темным закоулкам, всплыло наверх и напропалую прожигало жизнь в бывшем актовом зале, где водка и самогонка лились рекою. На втором этаже в кабинетах культпросветработы и агитпрома девицы легкого поведения стахановскими методами, в три смены, наверстывая упущенное, просвещали и агитировали за свободную любовь прислужников «нового порядка» и их хозяев.
К приходу Петра и Самутина свободных мест почти не осталось. Ближние к эстраде столики занимали немцы, чиновники из городской управы и полиции. Метрдотель, больше смахивавший на вышибалу, пристроил их перед входом на кухню. Соседями по столику оказались чиновники средней руки. Судя по их виду и тому, что происходило в зале, вечер был в самом разгаре. На эстраде четверо музыкантов лихо наяривали что-то, походившее то ли на фокстрот, то ли на армейский марш. Перед ней в сизом табачном дыму гарцевал десяток пар.
Петр перевел взгляд на соседей по столику. Их физиономии говорили сами за себя — это соседство было не случайным. Похоже, Гопф-Гойер решил в очередной раз проверить, чем дышит вернувшийся с задания агент. Рыжий — заводила в компании, разлил водку по рюмкам и предложил выпить за знакомство. Реакция Самутина, живо поддержавшего тост, лишь только подтверждала догадку Петра. Не успел он закусить, как компаньон Рыжего — Верзила поспешил накатить по второй. Подручные Гопф-Гойера, не мудрствуя лукаво, видимо, задумали, как следует, накачать клиента, чтобы затем развязать ему язык. После пятой или шестой рюмки Рыжий забросил первую наживку: начал поносить коменданта города, который, по его словам, держал их за черную кость и оставлял самую грязную работу. Ему поддакнул Верзила. Петр не поймался на эти уловки и отыграл в другую сторону: достал марки и, нахваливая настоящего немецкого подполковника, сделал дополнительный заказ. Но это ненадолго отвлекло Рыжего и Верзилу — они снова взялись за свое. Единственным спасением для Петра было притвориться пьяным. Но это не остановило собутыльников — Верзилу и Рыжего. После ресторана они затащили его на квартиру, на пути к ней где-то потерялся Самутин, и там продолжили пьянку. В конце концов, водка и усталость сморили и их.
В себя Петр пришел только к обеду. Разбитый, с гудящей, как пустой котел, головой он явился в группу. Реакция на его появление со стороны Самутина говорила о том, что и эта проверка прошла успешно. В тот вечер и на следующий день ни он, ни Райхдихт не беспокоили Петра. А двадцатого апреля в его судьбе и в операции «ЗЮД» произошел очередной резкий поворот.
