Серафим Сабуров - Всегда солдат
Шестерку прикрытия вел сам Денисов. Мне казалось, пока не поздно, нужно обрушиться на противника. Я внимательно следил за машиной комэска, но он не подавал никаких сигналов, точно не видел противника. Я недоумевал и с тревогой посматривал на «мессеров [7]». Наконец, не выдержал, увеличил обороты мотору, догнал ведущего и указал ему рукой на вражеские истребители. Пьянов кивнул головой и помахал рукой назад, дескать, все в порядке, занимай свое место в строю.
Только я оттянулся, как Денисов подал сигнал: «Перестроиться правым пеленгом!» Мы тотчас рассредоточились. Комэск стал набирать высоту и повел нас чуть в сторону от противника. Только тут я понял тактику капитана. Увлекшись охотой на штурмовиков, немцы не видели И-16. Денисов решил воспользоваться этим, занять выгодную позицию и «свалиться» на противника внезапно. Время имелось: гитлеровцы только начали подбираться к штурмовикам.
Лишь когда «мессершмитты» пронеслись мимо и подставили хвосты под огонь наших истребителей, Денисов дал команду к атаке. Но гитлеровцы все же заметили нас, мгновенно перестроились и круто пошли вверх, стремясь занять господствующее положение. Воспользовавшись превосходством своей техники, они быстро уравняли шансы.
Начался бой. Самолеты стремительно сближались на встречных курсах. Я заранее выбрал цель и ждал; было жутко, но твердо верил, что не уступлю врагу, первым не сверну. Кроме злого желания сломить и раздавить волю противника и вдруг захлестнувшего меня азарта перед опасностью, я в тот момент ничего не испытывал.
Шесть на восемь - соотношение сил не в нашу пользу, но мы упорно шли в лоб. Враг не выдержал и раскололся на две группы. Одна стала набирать высоту, другая устремилась в обход, с явным намерением атаковать нас с тыла.
Всех подробностей первого боя я не запомнил, лишь одно осталось в памяти. В какое-то мгновение я выпустил из поля зрения машину Пьянова и не успел опомниться, как совсем потерял ведущего. «Ох, и даст он мне теперь жару!» - мелькнула мысль. Рядом пронеслась пулеметная трасса противника, превратившая консоль правого крыла моего истребителя в мочалку. Мгновенно, как меня учили, выполнил координированный разворот - одновременно сработал рулями ручного и ножного управления, бросив машину в противоположную [8] от огня противника сторону. В этот момент перед самым носом метнулись два самолета: на хвосте И-16 повис «мессершмитт». Оба истребителя входили в глубокий вираж. Забыв о собственной опасности, я прибавил оборотов мотору и стал догонять противника, вписываясь в вираж. Расстояние сокращалось, пальцы уже легли на гашетку, но в этот миг враг круто взмыл вверх и пропал.
Что за чертовщина! Огляделся. Немцы прекратили бой и вовсю улепетывали. Отыскивая свою шестерку, я заметил невдалеке справа звено И-16. И все стало ясно. Мы получили подкрепление, а гитлеровцы, несмотря на превосходство своей техники, струсили при равном соотношении сил.
Пока прикрытие дралось с «мессерами», штурмовики отбомбились и построились в боевой порядок. Мы проводили их до аэродрома и вернулись домой.
Первый, кого я встретил на аэродроме, был Василий Пьянов.
- Ну, как, Сабуров, накрутился? - спросил он.
Я вспомнил о своем промахе в бою и приготовился к выговору. Но командир звена дружески похлопал меня по плечу:
- Забыл предупредить. В следующий раз, если не хочешь быть сбитым, как куренок, уходи от трассы противника не координированным разворотом, а небольшим подскальзыванием.
«И когда только он успел заметить!» - удивился я. А Пьянов, словно прочитав мои мысли, улыбнулся и промолвил:
- В общем, молодец. И за то, что пошел на выручку товарищу под огнем противника, хвалю. Таким курсом и держись!
Арифметика ошибается
Бои становились все более жестокими и упорными. Фашисты, взяв Перекоп и Турецкий вал, яростно рвались к Севастополю. Части Приморской армии и морская пехота с трудом остановили врага на линии Бромзавод - Армянск - Ишунь - Воронцовка - Лиман. [9]
В эти дни противник значительно усилил свою авиацию. А нам по-прежнему не хватало самолетов и людей, поэтому истребители часто становились многоцелевыми машинами. Мы летали на разведку ближнего тыла врага и его боевых порядков, вместе с «илами» штурмовали пехоту и аэродромы.
Днем не было ни минуты передышки. Не успеешь приземлиться, и снова в воздух: убегает под плоскостями земля, несется навстречу синее небо, смерть следует за тобой по пятам. Только одна мысль, одно желание - и в этот раз победить. Забываешь обо всем, чем живешь там, внизу, на земле, и ради чего готов на любое испытание. Лишь иногда мелькнут перед глазами родные лица, и снова ты да самолет, да бескрайное небо, ожидание встречи с врагом, нечеловеческое напряжение.
Я чувствовал, что становлюсь настоящим солдатом - суровым к себе и неумолимо жестоким к врагу.
Впервые особенно остро испытал это в бою двадцать шестого октября. В тот день вместе с Пьяновым и Кузнецовым мы вылетели на разведку шоссе Армянск - Ишунь. Там отмечалось большое движение моторизованных и бронетанковых частей противника. Нам приказали тщательно осмотреть дорогу.
- При встрече с истребителями противника сами не ввязывайтесь в бой, - напутствовал нас Денисов. - Помните, данные вашей разведки необходимы командованию как воздух. В любом случае, хоть ползком, нужно доставить их!
Чтобы не демаскировать себя с воздуха и лучше видеть, что происходит на земле, мы шли на небольшой высоте. Пьянов вел наблюдение, я и Кузнецов прикрывали командира. На подходе к шоссе заметили сплошную пелену пыли. Через несколько минут стала видна и сама дорога: на ней яблоку негде было упасть от бесконечного потока автомашин, бронетранспортеров и танков. Техника двигалась в сторону фронта.
Пьянов повел самолеты к шоссе, но оно тотчас ощерилось плотным огнем зенитных пулеметов. Рядом с ведущим пронеслась трасса, и мне показалось, будто бы истребитель Пьянова рыскнул в сторону. Пришлось удалиться от дороги на безопасное расстояние. [10]
Закончив разведку, мы на всякий случай прочесали шоссе еще километров на десять и лишь тогда развернулись и взяли курс на свой аэродром. Летели почти у самой земли. Впереди замаячили силосные башни Фрайдорфа. Одна из них, выложенная из красного кирпича, особенно четко выделялась в голой степи днем, другая - белая - служила отличным ориентиром в сумерках. От Фрайдорфа до Бой-Бузака - рукой подать, и я облегченно вздохнул.
Силуэты башен вырисовывались все четче, и вдруг на горизонте показалось пять точек. Они быстро увеличивались. Привычно отметил - самолеты идут строем левого пеленга на высоте не более трехсот метров. Свои или чужие? Через несколько секунд сомнения рассеялись - это были Ме-109. Догнав ведущего, снял левую руку с сектора газа и вытянул ее вперед, указывая на силуэты «мессершмиттов». Пьянов кивнул головой, но с курса не свернул, даже не приказал рассредоточиться - из «клина» перестроиться в пеленг.
Что ж, командиру виднее, и я занял свое место метрах в пятидесяти от левой плоскости истребителя Пьянова. Нам велели не ввязываться в бой, а гитлеровцы, даже заметив нас, вряд ли решатся на атаку поблизости от советского аэродрома. И действительно, мы разминулись с противником на встречных курсах. Земля стремительно понеслась под плоскостями: высота полета не превышала пяти метров. Но что это? Впереди по степи побежали пыльные клубочки. Такой след остается только от боевой трассы. Я мгновенно обернулся. Фашисты пикировали на нас, сохраняя строй пеленга. Они открыли огонь с большой дистанции, приблизительно, метров с шестисот.
Легким нажимом на правую педаль я увел ястребок от следующей очереди, и тут же, как факел, вспыхнул самолет Пьянова. Вероятно, трасса угодила в бензобак. Охваченная огнем машина ведущего рухнула вниз. Вслед за ней врезался в землю и самолет Петра Кузнецова. От удара летчика выбросило из кабины. Я видел, как он вскочил на ноги, но тут же согнулся и упал.
Я остался один против пятерых. Чтобы выполнить приказ Денисова, мне следовало вырваться из боя. Но в тот момент я забыл обо всем. Не было ни страха перед [11] смертью, ни трезвой оценки обстоятельств, исходя из которых, я обязан был спастись, чтобы доставить командованию данные нашей разведки. Лютая ненависть горячей волной захлестнула меня. «Пять больше одного, - мысленно сказал я себе. - Что ж, посмотрим, права ли тут арифметика?»
Стиснув зубы, заложил немыслимый вираж - над самой землей, чуть не касаясь ее консолью, развернул И-16 и, едва поймав в перекрестии прицела ведущего, нажал общую гашетку. Четыре трассы пронеслись под самым брюхом «мессера». Он резко отвалил вверх. Одна пара устремилась за ведущим, другая проскочила мимо, не стреляя.
Я снова развернулся и увидел только четыре машины, пятая исчезла. Силуэты «мессершмиттов» четко вырисовывались на ясном, по-осеннему чистом небе.
