Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Поэтому, по воспоминаниям Енджеевича, его сотрудничество с японской военной разведкой свелось к регулярному обмену информацией «о дислокации крупных соединений Красной армии, […] о боевом расписании крупных соединений мирного и военного времени, по вопросам снабжения, мобилизации, транспорта (железнодорожных линий), вооружения, авиации и т. д.». Особый интерес для поляков представлял Сибирский военный округ (ВО). В октябре 1926 г. японцы и Енджеевич сравнили данные о боевом составе войск округа. Хотя обе разведки правильно установили наличие 4 стрелковых корпусов и 7 стрелковых дивизий, японцы ошибочно считали 21-ю сд кадровой, в то время как поляки не знали о преобразовании 3-й отдельной кавалерийской бригады в дивизию в Пятигорске и передислокации 6-й кавалерийской бригады в Среднюю Азию[201].
По итогам серии таких совещаний Енджеевич доложил в рапорте начальнику 2-го отдела ПГШ от 11 июля 1927 г. высокую оценку японским Генштабом как источников информации польской военной разведки о СССР, так и способов обработки разведывательных материалов[202]. В свою очередь, Варшава придавала большое значение поступавшим через аппарат военного атташе в Токио сведениям от японцев, поскольку в 1925–1931 гг., помимо данных об изменениях в составе, организации и дислокации войск Сибирского ВО – Особой Краснознамённой Дальневосточной армии (ОКДВА), советской военной помощи Фэн Юйсяну, ПГШ регулярно получал копии обзоров Разведуправления Генштаба Японии и докладов его разведорганов в Северной Маньчжурии о боевых действиях советских Вооружённых сил в ходе конфликта на КВЖД в 1929 г.[203] В уже цитировавшемся рапорте от 11 июля 1927 г. Енджеевич писал буквально следующее: «Постепенно и целенаправленно развивающийся обмен информацией о СССР принёс нам, по моей оценке, большую пользу. Прежде всего, уже на первых совещаниях в 1925 г. обоим Генеральным штабам удалось выработать общую точку зрения по наиболее интересующему их вопросу – ситуации в СССР. У нас была возможность достаточно глубоко вникнуть в методы сбора данных и оценить объём имеющихся у японского Генштаба материалов по этой теме.
В дальнейшем постоянно обсуждавшаяся военная обстановка в Сибири дала нам возможность немедленно проверять в Генштабе Японии информацию о перемещениях там войск и иметь в любое время авторитетные сведения на этот счёт, особенно когда речь шла о крупных соединениях.
Кроме того, японский Генштаб постоянно передаёт информацию о других районах СССР или по иным вопросам»[204].
Аналогичным образом взаимодействовали резиденты обеих разведок в Москве, причём они не только обменивались информацией, но и осуществляли её перепроверку для установления подлинности. Так, 26 сентября 1926 г. к помощнику военного атташе Польши в СССР капитану Яну Грудзеню обратился майор Курасигэ Сюдзо, которому четырьмя днями ранее информатор предложил купить за 600 фунтов стерлингов оперативный план Красной армии для Западного фронта. Не будучи уверенным в подлинности документа, Курасигэ предложил полякам осуществить эту сделку совместно. Дальнейшее выяснение деталей показало, что у Грудзеня уже имелась фотокопия этого плана, переданная ему через организацию «М» (легендированная КРО ОГПУ монархическая организация в Москве. – А. З.), что только усилило подозрения 2-го отдела ПГШ в ненадёжности своих московских источников. Спустя полгода, 11 января 1927 г., военный атташе майор Тадеуш Кобылянский послал на оценку в Варшаву материалы, полученные Курасигэ от его агентуры.
Проведённая экспертиза установила, что они практически дословно повторяли доклады московских источников Кобылянского и содержали большой процент дезинформации, переданной, как потом выяснилось, ОГПУ в рамках операции «Трест»[205].
Ещё одним каналом разведывательного сотрудничества выступал аппарат японского военного атташе в Варшаве. Как и прежде, он направлял в Токио полученные из ПГШ материалы в обмен на справочные данные японского Разведуправления по СССР. Стоит, однако, отметить, что в период пребывания в должности военного атташе майора Хигути Киитиро (1925–1928) его контакты с польской разведкой были временно заморожены, что, видимо, объяснялось отсутствием у японцев дефицита информации о Красной армии и активным взаимодействием с польскими резидентурами в Москве и Токио. 2-й отдел ПГШ, в частности, информировал Енджеевича в ноябре 1926 г.: «Майор Хигути до настоящего времени официально не проявлял интереса к Красной армии и не обращался к нам за информацией о ней»[206]. Ситуация изменилась с прибытием в Варшаву нового военного атташе полковника Судзуки Сигэясу: 15 февраля 1929 г. он передал начальнику 2-го отдела сведения об организации советской противовоздушной обороны (ПВО) на Дальнем Востоке, попросил дать им оценку и поделиться информацией о «советских ВВС, в особенности об организации, вооружении, дислокации авиационных частей в Европе, России, Сибири и т. д., типах самолётов и их характеристиках, способах комплектования, а также о гражданской авиации», а пять дней спустя прислал в ПГШ схему организации Сибирского ВО также с просьбой её оценить[207].
Японцы придавали исключительное значение контактам с поляками. Для обсуждения деталей сотрудничества в апреле 1929 г. в Варшаву прибыла делегация РУ ГШ в составе генерал-лейтенанта Мацуи Иванэ, его брата генерал-майора Мацуи Ситио, сотрудника русского отделения майора Томи-нага Кёдзи и военного резидента капитана Тэрада Сэйити. По итогам переговоров было достигнуто соглашение о создании в Варшаве японского разведцентра по сбору информации о Советском Союзе с позиций Восточной Европы и Прибалтики[208].
Можно также отметить, что и для Варшавы сотрудничество с японцами имело большое значение, поскольку в случае начала советско-польской войны ПГШ рассчитывал на помощь своих азиатских союзников в организации диверсий на Транссибирской железной дороге, поддержке сепаратистов в Сибири и предоставлении разведывательной информации[209].
Важнейшим итогом разведывательного сотрудничества Варшавы и Токио стала организация в середине 20-х гг. дешифровальной службы японской армии, превратившейся к концу Второй мировой войны в основной для неё источник сведений о советском военном потенциале.
До 1923 г. развитие криптографии в Японии не отвечало потребностям страны в надёжной защите каналов связи от посягательств иностранных спецорганов и в получении достоверной информации из перехваченных сообщений вероятных противников. Переломным моментом в отношении военного ведомства к криптографии стала серия инцидентов 1920–1922 гг. Сначала осенью 1920 г. начальник хабаровской миссии капитан Хигути Киитиро проинформировал Владивосток о чтении Амурской армией ДВР его шифропереписки[210]. Затем полтора года спустя резидент Владивостокской армии подполковник Микэ Кадзуо получил от военных жандармов агентурно изъятые в отеле Дайрэна оригиналы зашифрованных отчётов делегации ДВР о ходе переговоров по выводу японской армии из Приморья, но взломать шифр не сумел. Содержание стало известно только после того, как военный атташе в Польше майор Окабэ Наосабуро передал их для дешифровки полякам и те 5 декабря 1922 г. вернули ему комплект из 26 полностью прочитанных сообщений[211].
В этой связи Генштаб Японии предпринял попытку сконцентрировать
