Леонид Млечин - Шелепин и ликвидация Бандеры
«На одном из заседаний президиума исполкома Моссовета в зале на пятом этаже появился Александр Николаевич Шелепин, — вспоминал очевидец. — Он снял пиджак, повесил на спинку кресла, слегка ослабил свой традиционный галстук, закатал рукава модной в то время нейлоновой сорочки и стал внимательно слушать доклад о подготовке праздника.
Как неоднократно бывало ранее, исполком Моссовета “зарубил” доложенные предложения, поскольку они были непривычны для отцов города. Шелепин вскипел: времени до проведения фестиваля оставалось мало, а ни одно мероприятие исполкомом Моссовета не было утверждено. Уже не ведаю, какими путями, но он вскоре добился рассмотрения и утверждения всех фестивальных мероприятий и праздников».
Московские партийные и строительные работники понимали, что Шелепин пользуется доверием Хрущева, и спешили исполнить все его просьбы и пожелания.
«Еще бы, никто не хотел быть вызванным “на ковер”, — вспоминали разработчики Парка Дружбы. — Он внимательно следил за исполнением всего, что было намечено проектом парка и сценарием праздника, и плохо приходилось тем, кто не выполнял свои обещания в установленные сроки.
Вызов “на ковер” происходил в прямом смысле: в кабинете Александра Николаевича на четвертом этаже здания ЦК ВЛКСМ на улице Богдана Хмельницкого лежал большой ковер, на котором, как правило, стоял “нарушитель” собственных обязательств. И надо было видеть, как отчитывались лица довольно высоко ранга, часто это были заместители союзных министров, которые что-то лепетали в свое оправдание».
Всемирный фестиваль прошел успешно, и это тоже было в пользу Шелепина. «За большую и плодотворную работу по подготовке и проведению» фестиваля товарищи наградили Шелепина почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.
В сентябре 1957 года он поехал отдыхать в Сочи — один, без семьи, скучал, написал ласковое письмо:
«Здравствуйте, мои дорогие мамуля, Люля, Олюня, Андруня и бабушка!
Пишет вам путешественник. И в Сочи уже надоело отдыхать. Погода здесь очень хорошая. Температура 25–28 градусов, воды — 25–27. Хотя я и не загораю, тело стало темным. Здоровье пока хорошее.
Думаем с В. Е. и Бобровниковым поехать ловить рыбу на Черную речку (130 км от Сочи). Сегодня утром ездили ловить рыбу, но ничего не поймали. Возможно, поедем еще на пароходе в Сухуми в гости к кацо. 29-го самолетом в Москву. Билеты уже взяли. Так протекает наша беззаботная праздная жизнь. Очень жаль, мамочка, что тебя здесь нет. Я очень соскучился. Время мы проводим в компании с Бобровниковыми, Романовыми и Игнатьевыми. От их внимания, ласки и заботы не знаме, куда себя деть.
Вот, мамуля, и все. Крепко, крепко тебя целую.
Очень и очень скучаю.
Твой А. Шелепин».
Хрущев слышал только положительные отзывы о главном комсомольском секретаре, в том числе и у себя дома, от своего зятя, Алексея Ивановича Аджубея.
На второй курс отделения журналистики филологического факультета Московского университета Алексей Аджубей перевелся из школы-студии Художественного театра. Веселый, обаятельный, яркий, кампанейский, артистичный, хорошо одетый, он был на пять лет старше вчерашних школьников. В него влюбилась юная Рада Хрущева, дочь первого секретаря ЦК компартии Украины.
Мать Аджубея, Нина Матвеевна Гупало, модная портниха, которая работала в закрытом ателье и обшивала тогдашнее московское высшее общество, была встревожена: не сломает ли эта любовь карьеру ее сына? Времена были еще сталинские, сегодня Хрущев — член политбюро и в фаворе, а завтра…
Но любовь закончилась свадьбой.
Ходила тогда такая шутка: «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей».
Шутка не имела отношения к реальности.
Они родили троих детей и хранили прекрасные отношения, пока были вместе на этой земле. Алексей Иванович всегда ласково и нежно относился к жене. Рада Никитична стала ему надежной опорой в трудные годы.
Это была очень необычная пара. Рада Хрущева всегда держалась очень скромно и достойно. Никто бы и не подумал, что она дочь хозяина страны. Она получила второе образование — окончила биологический факультет московского университета и всю жизнь работала в журнале «Наука и жизнь», сначала заведовала отделом биологии и медицины, потом стала заместителем главного редактора.
Она с трудом переносила бурный образ жизни мужа, который после работы привозил коллег домой, и они до утра веселились и выпивали. Аджубей был человеком богемы, любил компании, ни в чем себе не отказывал. Такой яркий человек не мог не пользоваться успехом у женщин. Рассказывали, что из-за какой-то дамы у Аджубея вышел разлад с замечательным певцом Марком Бернесом. И главный редактор мстил более удачливому в любви Бернесу злыми газетными фельетонами…
При такой разности характеров Рада Никитична и Алексей Иванович счастливо жили и в те трудные годы, когда и Хрущев, и Аджубей потеряли работу.
Алексей Аджубей был прирожденным газетчиком и все свои должности занимал по праву. Как выразилась одна его сотрудница, «он любил газету, как женщину». Другое дело, что не будь он зятем Никиты Сергеевича, едва ли его карьера оказалась бы такой быстрой.
Руководители комсомола, с которыми он был на «ты», очень быстро поставили Аджубея во главе газеты. С Шелепиным они были друзья-приятели, ездили друг к другу домой. Его предшественника, главного редактора «Комсомольской правды» Дмитрия Петровича Горюнова, повысив, убрали из редакции, чтобы освободить кресло хрущевскому зятю. Надо сказать, что Горюнов был сильным журналистом и «Комсомолка» при нем расцвела.
Илья Шатуновский, известный фельетонист, вспоминал, как в газету приехал первый секретарь ЦК комсомола Александр Николаевич Шелепин. Сотрудников «Комсомолки» собрали в редакционном Голубом зале.
— Состоялось решение ЦК партии, Дмитрий Петрович Горюнов переходит в «Правду», — многозначительно сказал Шелепин. — Кто, по вашему мнению, может стать новым главным редактором газеты?
Журналисты были удивлены таким небывалым демократизмом: главного редактора всегда назначал ЦК.
— Ну что вы, товарищи, переглядываетесь? Называйте свои кандидатуры, — подбодрил журналистов Шелепин. — Какое у вас мнение?
— А какое мнение у ЦК комсомола? — поинтересовался кто-то из газетчиков.
— Конечно, у ЦК свое мнение есть, — сообщил Шелепин. — Мы склоняемся к кандидатуре Алексея Ивановича Аджубея. Но пока это ничего не значит. Вам работать с главным редактором — вам и решать.
Все молчали. Раньше таких вопросов никто не задавал.
— Я вижу, иных предложений нет, — констатировал Шелепин. — Что же, воля коллектива — закон…
Об этом назначении никто не жалел.
А в апреле пятьдесят восьмого года Никита Сергеевич перевел Шелепина в партийный аппарат и поставил заведовать отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам. Александр Николаевич был доволен: он проработал в комсомоле почти восемнадцать лет, из них почти шесть — первым секретарем. Ему было почти сорок, хотелось попробовать себя на новом поприще.
Семичастный рассказывал, как перед заключительным заседанием съезда он зашел в комнату президиума, где находилось все партийное руководство, и обратился к Хрущеву:
— Никита Сергеевич, я сейчас буду о Шелепине объявлять. Мне не нравится формулировка «в связи с переходом на большую партийную работу». Почему не сказать, что мы нашего первого секретаря провожаем на работу заведующего отделом парторганов ЦК партии?
— Нельзя, — ответил Хрущев, — нет еще решения президиума ЦК.
— Так тут президиум в полном составе…
— Это надо организованно решать! — возмутился Хрущев. — Ну и нахальный ты парень.
Но, писал Семичастный, видимо, Никита Сергеевич все-таки почувствовал, что предложение правильное, посовещался с другими членами президиума и согласно кивнул.
Впрочем, в стенограмме ХIII съезда комсомола слова Семичастного изложены так:
— Мы хотели бы особенно сердечно и тепло напутствовать нашего друга и товарища Александра Николаевича Шелепина, который уходит на большую партийную работу.
При упоминании имени Шелепина зал встал и бурно зааплодировал.
— На протяжении многих лет, — продолжал Семичастный, — товарища Шелепина знают в комсомоле как талантливого руководителя, хорошего организатора комсомола и молодежи, принципиального коммуниста, как душевного и чуткого товарища. Позвольте от имени ХIII съезда ВЛКСМ сказать ему комсомольское спасибо и пожелать от души такой же плодотворной деятельности и на новом ответственном посту.
Шелепин попросил слова:
— Дорогие товарищи! Трудно выступать в такую минуту… Я на всю жизнь сохраню в памяти те годы, которые провел в комсомоле. Позвольте мне, товарищи, от всего сердца выразить вам, делегатам съезда, и товарищу Семичастному, который здесь так хорошо говорил обо мне и моей деятельности, большую благодарность за ту высокую оценку, которую вы дали моему скромному труду… Все, что было сказано хорошего в мой адрес, все это я отношу в адрес коммунистической партии Советского Союза… Разрешите мне на этом съезде заверить вас, товарищи, заверить Центральный комитет КПСС, что я и впредь не пожалею своих сил, а если придется, я готов отдать жизнь за дело нашей партии, за генеральную линию нашей партии, за дело коммунизма!
