Александр Бушков - Возвращение пираньи
— Женщина? — удивился Мазур не на шутку. — В джунгли?
Ну, это, строго говоря, не джунгли, — с видом решительным и непреклонным поправил Авила. — Скорее уж сертаны, гораздо более близкие к европейским лесам, нежели к буйной сельве… Кроме того, вас ведь отнюдь не ждут странствия по лесам, верно? Не столь уж сложный маршрут: поездом до Часки, потом пароходом по Ирупане, в Чукумано, согласно заявленной вами диспозиции, вы получаете снаряжение, нанимаете катер и вновь плывете по Ирупане, к озерам. Места малонаселенные, но вы везде будете путешествовать в относительно цивилизованных условиях. Сеньорита, о которой идет речь — несмотря на молодость, ценный сотрудник министерства, биолог, училась в Великобритании. У ее родителей — несколько асиенд на северо-востоке, так что это, заверяю вас, отнюдь не хрупкая барышня, скорее сорвиголова, еще в детстве скакавшая на неоседланных конях и научившаяся стрелять из револьвера. Знаете ли, асиендадо с северо-восточных равнин своих детей по традиции воспитывают отнюдь не хлюпиками, не делая различий между полами. Это даже нашло отражение в нашей классической литературе. Вам не доводилось читать «Всадницу под бледной луной»?
— Нет, не выпало случая, — сказал Мазур с выдержкой истого дипломата.
— Жаль. Я вам непременно подарю английское издание, — сказал дон Себастьяно. — Скажу вам доверительно: я ни за что не стал бы настаивать на участии сеньориты Карреас, будь ваша экспедиция по-настоящему опасна. Она — внучка моего старого друга, у меня есть земли по соседству с одним из его поместий, нас многое связывает. Что делать, времена меняются. В пору моей юности работающая девушка из общества у нас в стране была вещью диковинной, простите за такое определение. Однако все стало другим, и нравы, и люди… Между прочим, дон Влад, она русская на три четверти, вы сможете общаться на родном языке. Ее прадедушка — из тех, что проиграли вашу гражданскую войну. К нам приехало много таких офицеров. Когда в тридцать четвертом началась война с чочо[9], многие пошли в армию и воевали так хорошо, что у нас до сих пор некоторые удивляются, как эти люди могли проиграть войну у себя на родине. Прадедушка сеньориты Карреас командовал полком на Гран-Чуко, после нашей победы был принят в обществе, стал асиендадо, в доме его сына бывал даже дон Астольфо, о котором как-то не принято вспоминать, но мне, старику, поздно менять привычки… Я, можно выразиться так, не навязываю вам сеньориту Карреас, я вам ее доверяю…
— Но каковы будут ее функции? — спросил Мазур.
— Понимаете ли, дон Влад… Возможно, ее присутствие и не столь уж необходимо, но все зависит от точки зрения… Вы у нас недавно и вряд ли разбираетесь в политических хитросплетениях. Как и везде, у нас существуют партии, парламентские интриги, определенное соперничество между разными фракциями, промышленными группами, высокопоставленными деятелями… разумеется, я веду речь о вполне цивилизованных методах и ситуациях, свойственных любой стране. Вам это может показаться странным, но столь невинная экспедиция, как ваша, при определенных условиях может оказаться объектом пристального внимания самых разных министерств и политических сил, а следовательно, даже ваше путешествие само по себе найдет отражение в столичной политической жизни. О, вас самих это не затронет ничуть, но вокруг экспедиции будут кипеть страсти… Информация — краеугольный камень политической жизни, вам, как дипломату, пусть и военному, это должно быть понятно…
Мазур подумал: наконец что-то стало понятным. Идут некие игры, в суть которых нет нужды вникать. Главное понятно — сей обаятельный старый лис хочет иметь возле заезжих путешественников свои глаза и уши. Знаем мы этих внучек старых друзей. В конце-то концов, если быть циничным, девушка из общества и пожилой, но крепкий сеньор из общества вполне могут оказаться в одной постельке — времена и точно меняются, прогресс наступает по всем направлениям. Итак, глаза и уши. Ладно, пусть голова болит у Кацубы, на то он и зам по контрразведке… Как-нибудь перебедуем и сеньориту из общества, приставленную шпионить для своего хитромудрого шефа…
— Не могу вам отказать, — сказал Мазур. — Разумеется, если вы уверены, что экспедиция безопасна…
— Уверен. — Он взглянул на часы. — В таком случае, имею честь пригласить вас на обед к сеньорите Карреас.
— А это удобно? — спросил Мазур искренне.
— Безусловно, — заверил дон Себастьяно. — Мое положение старинного друга семьи дает право ввести вас в дом. Вы как-никак дипломаты, люди из общества. Сеньорита — вполне эмансипированная особа — хвала Пресвятой Деве, при этом нисколько не поддавшаяся этому ужасному феминизму, распространяющемуся из Эстадос Юнидос[10]. И уж, безусловно, она будет рада встрече с соотечественниками. Разумеется, наши русские — в первую очередь коронадо[11], но многие сохраняют интерес к далекой прародине, как мы, гачупино, к Испании… Пойдемте?
Когда они спустились в обширный патио, Мазур ожидал, что к ним подъедет роскошный лимузин, но вместо этого появился синий японский микроавтобусик. Понятно, с какой бы бравадой ни относился старый лис к смертному приговору от «Юпанки», кое-какие меры предосторожности принимал… Ага, так и есть — следом за ними со двора министерства выехала неброская белая «лянча» с четырьмя пассажирами. Стекла приспущены до половины явно для того, чтобы сподручнее было моментально полоснуть автоматной очередью, здешние секьюрити обожают многозарядные пистолеты и короткие автоматы…
Дон Себастьяно, развернув к ним вращающееся сиденье, с радушием гостеприимного хозяина показывал по сторонам:
— Плаза де армас — Площадь Оружия. Когда-то, до прихода испанцев, здесь было священное место индейцев — главная площадь «города богов». Вон та стена — единственное, что осталось от храма Солнца, украшенного немыслимым количеством золота. Рядом некогда стоял храм Луны, там все убранство было из серебра… Один из самых старых кварталов. Улица Нуэво — Яйцо, здесь еще во времена Писарро курица снесла невиданно огромное яйцо… Сиете пекадос — Семь Грехов. Городские хроники свидетельствуют, что некогда здесь жили семь веселых красавиц… увы, не вполне благонравных, как это случается с красавицами сплошь и рядом… Фальтрикуера дель диабло — улица Карман Дьявола. Некий беспутный идальго, оказавшись на смертном одре, наотрез отказался исповедаться и причаститься, к горю священников. И тут ввалилась компания столь же беспутных друзей умирающего. Они решили последний раз выпить с другом, но после осушенного стакана вина умирающий не только причастился, исповедался, но и завещал монастырю все свое состояние. Неисповедимы пути Господни, порой и стакан вина может сыграть неожиданную роль…
— А почему — Карман Дьявола? — спросил Мазур.
— Потому что один из монахов, уходя, воскликнул: «Мы его вытащили из кармана дьявола!» Президентский дворец. Друзья мои, обратите внимание на тот уличный фонарь. На нем в сорок шестом году был повешен президент Вильяроэль — что его, уточню, уже не особенно удручало, поскольку перед повешением он был выброшен возмущенными жителями столицы из окна четвертого этажа — к сожалению, не установлено доподлинно, которое это окно, есть четыре версии…
Оказалось, загадочная сеньорита Карреас, русская на три четверти, живет совсем неподалеку от «Трес Крусес» — Мазур уже узнавал окрестности отеля. Снаружи старинный дом выглядел не особенно презентабельно, но подъезд оказался снабжен современнейшим домофоном. После коротких переговоров Авилы с кем-то, отвечавшим по-испански довольно неприятным женским голосом, дверь распахнулась, и они оказались на вполне современной лестнице, мраморной, покрытой ковром с индейскими узорами, украшенной стеклянными вазочками со свежими цветами. Только для того, чтобы поддерживать здесь марафет, денежки требовались немалые — это понял даже Мазур. Ага, и кондиционер наличествует, положительно, старик не врал насчет социального статуса сеньориты — если только сам не оплачивает эту роскошь.
Дверь открыла горничная в классическом наряде: черное платье, белая кружевная наколка, белый передничек — судя по лицу, чоло, лет тридцать и довольно симпатичная, вот только голос неприятный, хоть и почтительный. Конечно, именно она и отвечала по домофону.
— Сеньорита вскоре вернется, — сказал, выслушав ее, Авила и, ничуть не смущенный отсутствием хозяйки, уверенно прошел в холл, на ходу передав горничной шляпу. — Прошу вас, господа.
В голове у Мазура крутился отрывок из какого-то старого учебника по этикету: «Джентльмен сначала передает прислуге трость, потом цилиндр, и только после этого снимает перчатки». А может, наоборот, цилиндр предшествует трости. Слава богу, у него не было ни трости, ни перчаток. Насколько мог непринужденнее, подал шляпу метиске и двинулся вслед за стариком.
