Андрей Бронников - Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ

На что Быков, к всеобщему удивлению солдат срочной службы, заявил:

— Я тоже.

«Партизан», мгновенно утихнув, переспросил:

— За что? По какой статье?

— 351, часть четыре, — бухнул в ответ Гриша.

— Это что такое? — продолжал расспросы бывший зэк.

— Изнасилование крупнорогатого скота, — уже с издёвкой в голосе ответил Быков, но собеседник, не чувствуя подвоха, уточнил:

— А часть четыре?

— Со смертельным исходом, — отрезал Григорий и двинулся дальше.

Раскатистый гогот толпы потряс расположение части, опозоренный хвастун ретировался, и все разошлись.

Тот караул мне запомнился на всю жизнь, и вовсе не осложнениями во время несения службы. Всё началось с окончанием наряда. Менял нас тогда капитан Григорий Быков, в бытность свою бывший командиром группы спецвооружения. Обычно командиры групп так или иначе старались по мере возможности облегчить друг другу жизнь или хотя бы не осложнять её. Гриша был офицером со своими принципами, которые однозначно оценить невозможно.

Зная его крайне противоречивый характер ещё по совместной учёбе в училище, встретил я его с неспокойной душой. Григорий был однокурсником Жени Сергеева, то есть старше меня на три года. К тому же непродолжительный период Быков являлся старшиной нашей, 9-й курсантской роты. Потом командир роты Иван Фомич Селу-ков снял его с этой должности и назначил Игоря Судакова. Последний таковым и оставался до самого выпуска и пользовался глубочайшим уважением как у курсантов, так и у офицеров роты.

Несмотря на жёсткий и категоричный инструктаж заступающих на пост караульных нового караула, смена постов прошла без замечаний, хотя ждать пришлось долго. Тогда Быков взялся лично принимать внутренний порядок помещения. Около трёх часов мои бойцы мыли стены, драили пол, а Григорий тем временем гнусоватым голосом рассказывал мне свою философию службы и отношения к солдатам, которая сводилась к одной мысли: солдат служит Родине два года, и офицер как её представитель может делать с подчинённым все, что заблагорассудится. Не имею права давать личностных характеристик кому бы то ни было, но подобного отношения к бойцу, который является ещё и сыном, и братом, а то и отцом, я не мог принять.

Примерно в два часа ночи Григорий Васильевич в очередной раз пошёл принимать порядок. Скептически осмотрев местами содранную от многократного мытья краску на полу, он изрёк: «Надо красить». Это было наивысшей точкой издевательства. Достать дефицитную краску посреди ночи казалось невозможно, но мои бойцы справились с задачей, а Гриша продолжал мне читать нотации. Как бы оправдываясь, он вновь начал нудеть, что против меня он ничего не имеет и я могу идти домой. Быков лукавил. Ясно, что я не имел права оставить свой караул, а если бы и имел такую возможность, то всё равно бы не бросил своих бойцов. Не думаю, что это была его инициатива, так как ни до, ни после он такого себе не позволял. Скорее всего, Григорий Васильевич чрезвычайно добросовестно выполнял установку начальства.

К утру бойцы вернулись и резво принялись обильно мазать пол едкой краской. Это была их месть. Дышать в караулке стало невозможно, и тут Быков сообразил, что он переборщил, — нести службу стало невыносимо. Григорий отменил своё распоряжение, но половина помещения, причём та, что явно затрудняла свободное перемещение, оказалась уже покрашена.

Я как неопытный офицер совершил ошибку. Мне надо было просто собрать караульных и покинуть помещение с неподписанной ведомостью. Ещё через сутки Быков сдал бы караул следующему начкару, и моя ответственность, минуя Гришу, перешла бы к последнему. Вскоре Григорий Быков убыл по замене, и я его больше не видел.

Уже второй месяц бригада обходилась без комбрига. Полковник Иванов уехал принимать бригаду в Белоруссии. Накануне на построении личного состава Эдуард Михайлович прощался со своим детищем. Он формировал часть, закладывал боевые традиции, налаживал жизнь и боевую учёбу бригады. Мы, не без радости проходя торжественным маршем мимо трибуны, провожали своего командира. В этот момент сердца наши не могли не дрогнуть при виде этого мужественного и сурового человека — Эдуард Михайлович плакал. Слёзы катились из уголков глаз, а он их, похоже, не замечал. Трудно было представить, что все мы видим его последний раз.

Спустя всего несколько лет Эдуард Михайлович Иванов погиб при не выясненных до конца обстоятельствах. По одной из версий, он заступился за женщину и был убит ножом в сердце.

Пунктом постоянной дислокации 334-го отряда СпН был приграничный городок Асадабад. Близость к Пакистану накладывала особый отпечаток на жизнь, службу и боевую деятельность отряда, который официально именовался 5-м отдельным мотострелковым батальоном. Противник здесь был очень силён, поэтому большинство рейдов и операций проводилось в составе отряда, реже роты и ещё реже группы.

Капитана Быкова это очень даже устраивало. Реальную войну он предпочитал рутинной службе в ППД. Григорий Васильевич командовал батальоном уже несколько месяцев. Капитан принял руководство не в лучшие времена подразделения. Совсем недавно погибла «Мараварская рота». Среди личного состава царили подавленность и уныние, а боевые задачи выполнять было необходимо, и жизнь продолжалась. В кратчайшие сроки Быков сумел поднять и сплотить деморализованное и разношёрстное воинство — после тяжёлых потерь личный состав набирался с миру по нитке. Не было такого случая, чтобы батальон уходил на боевые выходы, а комбат по какой-то причине остался. Довольно часто он ходил и с ротами. Вырабатывал смелость и презрение к смерти личным примером.

Условия были таковы, что под обстрел можно было попасть невдалеке от ППД или совсем рядом и даже в самом расположении части. Так оно и случилось. Тяжёлый стук крупнокалиберных пулемётов застал группу во главе с капитаном Быков уже на подходе к ППД. Бойцы мгновенно попадали. Единственным местом для спасения была небольшая впадина между скалами. Не без труда и с изрядной долей везения все благополучно перебрались туда. Григорий Васильевич присел на большой камень и задумался, оценивая создавшуюся обстановку. Положение не казалось особо серьёзным. Когда выяснилось, что рация повреждена и вызвать вертолёты оказалось невозможно, ситуация стала угрожающей. Разрывы артиллери-стских мин прервали размышления комбата. Быков скомандовал: «Ложись!» — а сам продолжал сидеть, не шелохнувшись. Взрывы приближались, бойцы вжимались в землю, обкладывались камнями, чтобы хоть как-то увеличить свой шанс выжить, а Быков вдруг запел: «…а на нейтральной полосе цветы необычайной красоты», — продолжая сидеть.

Вот как вспоминал этот случай младший сержант Олийный, который был тогда вместе с комбатом: «Жить нам оставалось считанные минуты — это точно. И вдруг обстрел прекратился. Быков от удивления даже петь перестал. Издалека доносился гром артиллерии, а там, откуда нас обстреливали моджахеды, теперь грохотали разрывы снарядов. Оказалось, что командир роты, старший лейтенант С. Татарчук, вовремя заметил место сосредоточения минометного огня и догадался, что там находится Быков. Не медля ни минуты, связался по радио с артиллеристами, сообщил им точные координаты минометной позиции противника и тем самым спас жизнь комбату и нам».

Однако не всё в судьбе и характере Быкова было так понятно и гладко.

11 февраля 1985 года около 19.00 исполняющий обязанности командира джелалабадского батальона капитан Быков ставил задачу на проведение боевой операции в районе поселка Гошта. Тот факт, что колонне предстояла переправа через быструю речку Кабул, был им упущен, а ведь форсирование водной преграды, да ещё и ночью, — дело, очень опасное и ответственное. Вот что вспоминал ныне полковник Игорь Лысов, в 1985 году исполнявший обязанности командира роты: «Информацию он доводил в общих чертах, конкретной задачи на совершение переправы и подготовку личного состава и техники к форсированию реки не ставил. Уточнив время выхода колонны из расположения, капитан Быков освободил командиров подразделений. По прибытии в роту из штаба отряда я отдал приказ заместителю командира роты по технической части срочно подготовить машины к возможной переправе, а командирам групп проинструктировать личный состав, что и было сделано буквально перед выходом колонны».

Командир одной из рот и в группе минирования успели приготовить машины к переправе, а в 3-й роте это также осталось без внимания. В результате две машины затонули, тем более что одна из них имела дыру в днище после подрыва. Выплыть смогли не все. Боевая операция превратилась в спасательную.

Вот что вспоминает участник тех событий Игорь Сас: «Прожектора стоящих на берегу машин были направлены на воду, в одну точку у левого берега. Ниже переправы, метрах в 30, на изгибе реки, в круге света от прожекторов виднелся торчащий из воды конец антенны радиостанции затонувшего бэтээра, напоминающий собой камыш, который под ударами волн то скрывался в воде, то снова распрямлялся.