В Миндлин - Последний бой - он трудный самый
— А где ваш «ИС», Одерихин?
— Подбили... Через сутки будет готов. Разрешите, попробую?
И Одерихин полез в «Фердинанд».
Потом саперы «укоротили» орудийный ствол, и начал «Фердинанд» стаскивать баррикады, проламывать, где требовалось, стены домов. Весил он 67 тонн, броня надежная... А управлял им пока Вася Одерихин.
— Ну-ка, Вася, — я показал на проход в баррикаде, — попробуй пробить! Как думаешь?
— Будет сделано. Он у меня молодец! Правда, Фриц? — Одерихин хлопнул самоходку по броне. — Ну, пошли! — Спустя минуту его голова появилась снова. — Разойдитесь все.
Я сдам назад для разгону.
«Фриц» заурчал, попятился. Потом остановился и вот — рванулся баррикаду. Раздался сильный удар, посыпались щепки, заскрежетали раздавливаемые ежи, поднялось облако пыли... И снова разгон — удар, разгон — удар. После четвертого таранного удара «Фриц» пробил в баррикаде брешь на месте прохода. На той стороне баррикады послышались крики, команды немцев, захаркали счетверенные «Эрликоны», загавкали минометы.
Как только «Фриц» выполз назад, в пролом бросились автоматчики, а за ними танки капитана Липаткина. Скоро бой грохотал уже позади баррикады.
Я поискал глазами свой танк. Он должен подойти.
— Мы здесь! — Командир танка старший лейтенант Комолых уже тут как тут. — Когда это мы отставали?
— Разве я на вас обижаюсь! Где танк?
— Я его задом в витрину загнал. А то еще какой фаустник влепит гранату!
— Сделаем так. Мы пройдем вперед, а ты, Комолых, проведи за нами танк. Проход узкий. Наводчик и башнер, если нужно, прикроют нас огнём. А сядем в машину на той стороне.
Командир танка и механик-водитель старший техник-лейтенант Корецкий осмотрели проход в баррикаде. Комолых сказал мне:
— Все понятно, можно двигаться. И все-таки, товарищ гвардии подполковник, я бы посоветовал оперативной группе не идти впереди танка. Мало ли что...
Что-то в голосе старшего лейтенанта меня удивило. Из-под низко надвинутого танкошлема тревожно блеснули его глаза. Он будто ждал чего-то неотвратимого.
Но надо было быстрее проскочить на северную сторону баррикады, руководить боем полка.
Проход был очень узкий, танку двигаться не просто. Комолых спрыгнул с брони и пошел вперед, указывая механику-водителю Корецкому направление. Я со своей оперативной группой был впереди еще в нескольких метрах.
Тут уже прошли и наши автоматчики и танки Липаткина, противника близко не должно быть. Я шагал рядом с подполковником Макаровым, следом за нами двигались остальные, а дальше — Комолых. Он сигнализировал жестами механику-водителю, и тот медленно, осторожно преодолевал баррикаду. Тихо и, казалось, добродушно урчал танковый дизель.
— Товарищ гвардии подполковник, идите чуть дальше от танка! — Кричал Комолых. — Как бы пушкой при качке не задело!
Я оглянулся, увидел нависший набалдашник дульного тормоза. Пушка «ИС» длинная, далеко выпирает вперед, а дорога неровная, танк сильно «клюет», и если при очередном «клевке» ударит пушкой!..
— Прибавить шаг! — скомандовал я.
И в это же время сзади раздался взрыв. Воздушная волна сбила нас с ног, шмякнула о землю.
Вначале я подумал, что это выстрелил наш танк... «С ума они там сошли?» — мелькнуло в голове. Но сразу не разберешь, что к чему. В дыму и пыли вокруг ничего не видно.
— Это немцы! — крикнул Макаров, схватил меня за ремень и с силой дернул вперед. — Еще летит!
Из окна ближнего дома вылетело пламя, грушевидная граната, «Фауст-панцера» ударилась о брусчатку мостовой, обдав нас удушливой вонью.
Мы с Макаровым забежали в подъезд, осмотрелись. Оба целы, вокруг — никого. А на втором этаже в этом даме звучат немецкие команды.
— Немцы! Назад!
Мы выскочили из подъезда, сзади застрекотал автомат, рядом просвистели пули.
...Комолых был еще жив. Он лежал на спине в луже крови, живот разорван огромной раной. Щеки старшего лейтенанта ввалились, курносый нос заострился и стал еще меньше, неестественно ярко белели зубы. Руками Комолых что-то быстро отмахивал от побелевшего лица. Жизнь оставляла его... Вокруг стонали другие раненые офицеры и солдаты, лежали убитые.
Танк чуть откатился назад, из спаренного пулемета он бил по окнам, откуда стреляли немцы.
Я опустился на колени, приподнял голову Комолых. Он открыл глаза, взгляд его на мгновение прояснился, выкатилось несколько слезинок. Раненый порывался что-то оказать. Но — не успел...
— Давай танк — вперед! — крикнул я адъютанту. — Гельфонд, командуй машиной! Пусть майор Русанов пришлет санитарную машину и врача. Резерву автоматчиков — прочесать дома!
Вместе с Макаровым и подбежавшим ординарцем мы подняли тело командира танка, оттащили от прохода, и танк перевалил баррикаду.
— Ох и многих побило-о! — сказал ординарец Козуб. — Одним снарядом.
* * *
Только сейчас я понял, что поразило меня во взгляде старшего лейтенанта Комолых во время нашего с ним последнего разговора: он вроде предчувствовал...
Я не суеверен, не склонен к мистике, однако в войну не раз был свидетелем того, что люди как будто заранее чувствовали свою гибель. Даже чуяли день своей смерти!
Не могу объяснить, почему это было и с чем связано. Какой-то нервно-психический надлом? Или сил уже у человека не хватало? Но так было... Потом, уже после взятия Берлина, старший техник-лейтенант Корецкий рассказывал мне, что перед этим боем Комолых тоже будто ощутил, что погибнет.
Тяжело было на душе. Эх, Комолых, Комолых... Верный боевой мой товарищ!.. Мог бы он уцелеть, мог бы жить. Перед самой Берлинской операцией прислали в полк разнарядку на курсы усовершенствования, и я предлагал поехать ему. Отказался...
Гвардии старший лейтенант Комолых был смелым и честным человеком. Более двух лет провел он на фронте, в боях, где выживаемость танковых командиров, особенно командиров танков и танковых взводов, очень маленькая. Не поехал в тыл: «Как это вы Берлин без меня возьмете?»
Теперь не стало его...
Колючий комок подступает к горлу.
Скоро четыре года воюем, и нет дня, чтобы не теряли товарищей.
Помнится, в сорок четвертом году в «Правде» было маленькое стихотворение Степана Щипачева, посвященное танкистам, и там такие слова:
«...и ладони в броне огрубели,
третий год — все война, да война...»
Ладони огрубели, что правда, то правда. А вот души наши не огрубели!
Нас убивали, и мы убиваем. Привыкли к смерти, она вошла в быт фронтовиков... Но все равно так жалко ребят! Всем им хотелось выжить. Тем более здесь, на дистанции «вытянутой руки» до Победы. Стремление жить возросло здесь в тысячу раз!
Но не всем было суждено.
Заместитель по технической части подполковник Макаров закончил доклад о состоянии боевых и колесных машин полка. Данные неутешительные: ни в одной операции раньше мы за такой короткий срок не понесли таких серьезных потерь, как в Берлине. За десять дней, начиная от прорыва обороны противника на Зееловских высотах, полк потерял четыре тяжелых танка «ИС», причем погибли и их экипажи, два бронетранспортера и много другой техники и вооружения. А с 22 апреля, то есть с тех пор, как втянулась в уличные бои, все без исключения танки были подбиты или получили боевые повреждения не менее чем по два-три раза! Только старания наших ремонтников и самих экипажей позволяли сравнительно быстро возвращать машины в строй.
Есть два вопроса, сказал я Макарову, на которые ему надо обратить особое внимание. Первое: я заметил, что на некоторых танках повреждены или помяты противокумулятивные экраны.
— Вы обратили на это внимание? — спросил я Макарова.
— Честно говоря, нет! Ремонтникам хватает работы и без этих экранов...
— Вот поэтому и хватает работы, что экраны неисправные. Прошу принять и внушить всем ремонтникам и экипажам: наличие противокумулятивных экранов резко повышает живучесть боевых машин и экипажей.
— Эти жестянки-то?! Только вид портят...
— Вид они портят, верно. Но в каких местах «фаусты» прожгли броню танков? Там, где или экрана нет или он прогнут до самой брони!.. Люди не всегда понимают это!
— А может быть, по этому поводу выпустить «боевой листок»? — вступил в разговор агитатор полка капитан Волков.
— Это бы хорошо! Еще раз надо всем разъяснить: «фауст-панцер» — граната кумулятивная. В ней использован эффект концентрации взрывной волны в узкий пучок и фокусировки этого пучка в одной точке, кумулятивный и, значит, собранный. Взрыв так рассчитан, что пробивает и прожигает броню, когда «фауст» ударяется о ее поверхность. А экраном мы удаляем фокус взрыва на два-три сантиметра от брони. Таким образом, «расфокусируем» взрыв. И он лишь оплавит броню.
— «Засос ведьмы»?
— Вот именно. А вы говорите — «жестянка»... Вот все это надо как следует объяснить людям. К вечеру «боевой листок» должен быть во всех ротах. И еще: попросите людей дать предложения, как лучше оберегать экраны. Пусть на обороте «боевых листков» пишут и чертят. У солдат смекалка работает!
