Артем Драбкин - Мы сгорали заживо. Смертники Великой Отечественной (сборник)
В Берлинской операции полк шел сначала во втором эшелоне. Одер форсировали не под огнем. Замполит провел митинг как положено, командующий армией Катуков приехал. Он говорил: «Я Москву оборонял, у меня было 70 танков. Сегодня под моим командованием 700 танков». Так и есть: 3 корпуса, в корпусе по три бригады средних танков. В каждой бригаде 65 танков, вот и считайте. Еще приданные тяжелые танковые полки и 64-я отдельная бригада, еще 65 танков. Сила какая!
Мы шли за танками «Т-34». На Зееловских высотах наша рота попала как раз к железной дороге, где стоял бронепоезд. По радио командиру роты передали, он — командирам танков: бронепоезд туда-то повернул, бить по нему. Мы этот бронепоезд доконали, и танки прошли. Потом вышли на чистое место, там пошли населенные пункты. «Тридцатьчетверки» — вперед, а мы чуть сзади. Танкисты на «тридцатьчетверках» поняли, что немцы боятся наших тяжелых танков, и стали приспосабливаться: на пушку крепили ведро — вроде дульный тормоз.
К самому Берлину уже маршем шли, перед самим городом танки отдали в штурмовые группы. Такая группа состояла из роты пехоты, взвода саперов, роты танков — в каждый стрелковый взвод 2 танка. Танки шли по краям улиц, возле стен. Танк идет впереди; если кто-то по нему огонь открывает, то он из пушки или из пулемета давит. Пехота зачищает дома, саперы в основном мины высматривают. Один раз пришлось стрелять по закопанному на перекрестке танку. Пехота подвалы прочистила, значит, танку можно двигаться. Так и тянули по городу, каждый квартал. Мы дошли до имперской канцелярии, нас остановили. Дальше стрелять уже нельзя стало: снаряды могли попасть по своим войскам, все ведь шли к Рейхстагу. 2 мая полк уже остановился.
Шипов Константин Николаевич
Настает 25-е число — пятый день после ранения. Я уже хожу по улице. Смотрю: машина нашей рембазы. Фельдшер и командир ремонтной роты сдружились (после войны они поженились), а тут ее ранило, и водитель привез ей гостинцев — сгущенки, шоколад. Я говорю водителю: «Без меня не уезжать. Я сейчас». Поднимаюсь наверх в палату: «Ребята, я уезжаю в бригаду, хочет кто поехать?» Желающих не нашлось. Нам сказали, до июля месяца мы будем гарантированно лежать. Чего нарываться? Хватит уже — все уже навоевались. Я в кабину. Часа через три, я с костылем уже был на северной окраине Берлина. Начальник штаба бригады увидел: «Ты что?! Весь в бинтах!» — «Все нормально». — «Иди в медсанвзвод, будешь пока находиться там». — «Есть!» Здесь как раз бронетранспортер с саперами. Я туда. А тут танки навстречу. На первом командир батальона майор Ярцев: «О! Костя!» Я на танк. И пошла война по улицам — танки поддерживают пехоту, простреливая улицу. Пехота продвигается, занимает перекресток. Танки подтягиваются — пушка влево, пушка вправо. Держат перекресток и, если надо, отражают контратаку. Карт никаких нет. Заплутать можно запросто. Наступление продолжалось и днем и ночью. И ночью мы один раз действительно плутаем — ориентироваться тяжело. Все горит.
К 28-му мы вышли к тюрьме Моабит. На территории тюрьмы заехала моя штабная машина. По Моабит-штрассе подошли к мосту Мольтке и 30 апреля захватили его. Мы все это время действовали со 150-й дивизией. Генерала Шатилова мы мало, но видели, а командира 756-го полка Зинченко, который тоже с костылем ходил, как я, видел каждый день, совместно взяли этот мост и дальше продвигались сюда.
«T-34–85» движется через лес. Карельский фронт
Наш второй батальон вывели во второй эшелон, заменив первым. Ведь как было организовано? Один полдня воюет, а второй обеспечивает — охрану тылов несет. Потом меняются. Когда перешли во второй эшелон, я мотнулся в медсанбат на перевязку. Выхожу из здания, где медсанвзвод располагался, — стоит танк лейтенанта Нуянзина. Сел на танк и поехал. Приехали к мосту. На мост нас не пускают, поскольку в нем справа большая дыра и он пошатывался. Пропускаем артиллерию, повозки, кухни, пехоту. А мы пока ждем и стоим теперь уже первым эшелоном. Батальон почти в полном составе — потери в городе были небольшие. Ждем. Я слез с машины, смотрю, из нее вылезает радистка, на ней фильдеперсовые чулки, туфли на высоком каблуке, шерстяная юбочка, набивная голубая кофточка, платочек и сверху танкошлем. Говорю: «Ты что как кукла разоделась?!» — «Товарищ старший лейтенант, мы же в парк едем, а ведь там танцы и публика нарядная — конец войны. Так пусть я первой там буду!» Эх, знала бы она, что через полчаса окажется обгоревшим трупиком размером вот с этот стол, за которым мы сидим…
В это время появляется минометчик. У него противогазовая сумка чем-то набита. Он нам кричит: «Эй, славяне! Сколько вас здесь?» — «Пять человек!» — «Держи!» — Дает нам пять часов. — «Приказано всем, кто участвует в штурме Рейхстага, дать часы». Как мы потом поняли, это были часы, которыми Гитлер собирался наградить офицеров за взятие Москвы. Мы, конечно, на этом не успокоились, потом сами сбегали в ближайшие пакгаузы, но там почти все было почищено. Потом ручные часы сестре подарил, а карманные отцу. А у него их украли.
Бритье опасной бритвой было довольно непростым занятием. Чаще всего брили друг друга по очереди. 2-й Белоруссий фронт, 1944 год
Через некоторое время прибегает посыльный, передает приказ командующего армии нам перейти на другую сторону канала и один танк выслать для разведки возможного подхода к Рейхстагу. Если все удачно пройдет, то это же поездка за Героями! Комбат говорит: «Кого же мы пошлем? Ну что, танк Нуянзина? Они только что успешно провели разведку. Он, пожалуй, из всех наших выделяется». Куда ехать? Нужно проехать мимо дома гестапо и въехать в первые ворота, ведущие в парк, и по аллее ехать в сторону Рейхстага. Посыльный от командующего армией садится на танк как сопровождение. Они впереди, за ними танки батальона. Мы видим, как они проскакивают первые ворота, видимо не заметив их, движутся дальше ко вторым мимо здания театра «Король-Опера», находящегося в руках у немцев. Вдруг со стороны этого театра выстрел, и танк загорелся сразу. На наших глазах в 50 метрах горит танк, где девочка, где ребята, которые поехали за Героями, и мы ничего не можем сделать. Они все выскочили, но, видимо, был пробит бак, они облиты все дизтопливом, в пламени… Вернулся только командир взвода Нуянзин, он был в боевом отделении, в шинели внакидку, хотя было довольно тепло. Может быть, он был просто предусмотрительный мужик. Когда танк загорелся, он выскочил, сбросил с себя горящую шинель. Волосы у него горят. Он прямо головой в кювет, заполненный водой, и ползет к нам. Мы, конечно, постреляли по театру, но остался очень неприятный осадок… Конечно, мы их потом всех наградили посмертно… Вошли мы в парк через первые ворота. В парке было много зенитных орудий. Мы начали бить по этим орудиям. Приблизиться к Рейхстагу было невозможно из-за траншеи метро, строившегося вскрышным методом, заполненной водой из реки Шпрее. Через нее был мост, но годный только для проезда автотранспорта. Всем было ясно, что по этому мосту танкам не проехать. Короче говоря, мы постреляли по зениткам, пока все не побили. Потом стали в оборону.
Подорвавшиеся на минах немецкие танки Pz.IV. 26-я армия 1944 год
В ночь с 30-го на 1-е мы стояли в парке, а утром переехали ближе к мосту Мольтке. Команды двигаться дальше не было. 1 мая мы оставались у моста и весь день находились под страшным обстрелом. Сидели в подвале в готовности в случае чего выскочить к танкам и отразить контратаку. Вдруг команда: «Срочно представить пять человек к званию Героя». Сразу дать по телефону данные, а завтра к утру представить наградные материалы. Мы дали по телефону маленькую реляцию на пятерых. На завтра нужны были наградные с печатью. А где печать? В штабной машине во дворе тюрьмы Моабит. На улице уже смеркается. Участок Моабит-штрассе до моста и после него простреливается со страшной силой. Дома горят. Можно было, конечно, забастовать, и никто бы меня не обвинил. Комбат вообще мне в рот смотрит. Он боялся все-таки, что я решу батальоном командовать. Но я подумал, что и не такое бывало. И пошел. Из подвала в подвал. Один раз назад обернулся, а того подвала, где я сидел, уже и нет. Добрался до площади, а по ней бьет батарея. Мне надо проскочить через нее и вбежать в калитку. Считаю: раз, два, три, четыре — пауза, два, три, четыре — вперед! Бегу и думаю, а если калитка закрыта? Нет, открыта. А кто там в тюрьме? Парторг, замполит, делопроизводитель, начальник связи. Я их всех поднял писать реляции. А это не так-то просто. Короче говоря, написано, печать поставлена, и уже рассвело. Во дворе нашел велосипед, сел на велосипед. Прихожу, а тут уже братание с танками Украинского фронта.
