Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад
Стране для дальнейшего ведения войны и выхода из возможного послевоенного кризиса необходима была диктатура. Если союзники и противники России вели тотальную войну, то основная проблема России заключалась в том, что она-то как раз не вела такой войны. Домашний фронт, тыл страны, не был мобилизован. Генбери-Вилльямс довольно точно описал дилемму внутренней политики Империи во время войны: «Что должно было снабжаться прежде всего: армия или гражданское население? И в какой степени? В этом вопросе нужна была решительная и железная рука, но эта сила должна была понять, что преимущество было на стороне коррупции и против кооперации (с правительством. – А. О.)»25.
Когда еще в сентябре 1915 г. отставной генерал Н. Н. Четыркин обратился к Алексееву с письмом, в котором излагался план мобилизации промышленности, тот совершенно не заинтересовался этими предложениями и поручил ответ М. К. Лемке. Последний всего лишь на второй день своего пребывания в Ставке не постеснялся ответить, «…что Алексеев не имеет времени читать такую чепуху»26. Шавельский, ссылаясь на в высшей степени надежный, по его словам, источник – могилевского губернатора Д. Г Явленского – говорил о том, что в октябре 1916 г. Штюрмер предлагал Алексееву заменить ненадежный гарнизон Петрограда отборными частями. Тот отказался27. Столица была перенасыщена воинскими частями.
Гарнизон Петрограда, положение дел в столице
Еще весной 1915 г., перед эвакуацией Львова, Ставкой было принято решение о переводе запасных батальонов в крупные городские центры. Причиной этого было отсутствие провинции в казармах, в стенах которых возможно было изолировать резервистов от развращающего влияния тыла, пропаганды, которую тогда возглавляли либеральные деятели. Очевидно, поэтому в сентябре 1915 г. император отказался от предложенной И. Л. Горемыкиным программы освобождения столицы и ее ближайших окрестностей от резервистов и перевода на замену им гвардейской кавалерии с фронта. Дисциплинированные части, сохранившие в основном офицерский костяк мирного времени, могли усилить силы полиции в городе. Основу гарнизона Петрограда в военное время составляли 14 запасных батальонов гвардейских полков – Преображенского, Семеновского, Измайловского, Павловского, Егерского, Московского, Гренадерского, Финляндского, Литовского, Кексгольмского, Петроградского, Волынского, 1-го и 2-го стрелковых. Кроме того, в городе находились 1-й запасный пехотный, 1-й и 4-й Донские казачьи полки, запасный самокатный батальон, запасный броневой автомобильный дивизион, несколько военных училищ и курсов. Были и незначительные вспомогательные части.
Если в мирное время столичный гарнизон составлял не более 40 тыс. человек, то уже весной 1916 г. только в гвардейских резервных батальонах насчитывалось 31 700 человек, то есть целый корпус. К началу 1917 г. гарнизон вырос в 4 раза по сравнению с довоенными нормами. Роты запасных батальонов включали до 1 тыс. человек и больше. Некоторые запасные батальоны достигали численности от 18 тыс. до 25 тыс. человек1. Приблизительно такие же цифры на встрече с военными представителями союзников сразу же после февральских событий привел Гучков. Гарнизон Петрограда, по его словам, насчитывал 150–160 тыс. запасных, разделенных по полкам приблизительно по 10–15 тыс. солдат и по 50–60 офицеров в каждом2.
Если в мирное время в гвардейском пехотном полку было 16 рот по 100 человек, то в 1917 г. – 16 рот по 1,5 тыс. человек3. Даже после мобилизации 1914 г. гвардейские полки выглядели куда скромнее – лейб-гвардии Финляндский, например, выступил на фронт, имея в составе 4600 нижних чинов, 72 обер-офицеров, трех штаб-офицеров и одного генерала. К 1917 г. из этого числа выбыло 93,5 % офицеров, а солдат списка 1914 г. в строю оставалось несколько человек4. В 1917 г. гвардия находилась на фронте, где штаты не могли бесконечно разрастаться. В тылу наблюдалась другая картина: в запасных частях постоянно росло количество солдат и уменьшалось число офицеров. В среднем, например, в батальоне измайловцев на 8 тыс. солдат приходилось по 7 офицеров5.
Небольшое число офицеров делало невозможным поддерживать дисциплину и обучение на должном уровне. «На одного офицера, – вспоминал генерал-квартирмейстер войск гвардии, – приходилось несколько сот полумужиков. Влиять на них было трудно, держать твердо в руках невозможно»6. Это становилось все более и более заметным. Уже 14 (27) ноября 1916 г. военный министр издал приказ № 54, начинающийся следующими словами: «Ввиду возникающих нареканий на нарушения чинами Петроградского гарнизона общего порядка военной службы и обязанностей военной дисциплины на улицах и вообще вне мест их казарменного расположения…». Дела нарушителей без всякого замедления предлагалось передавать в военно-полевые суды. Приказ подчеркивал очевидную, казалось бы, мысль об ответственности старших чинов за действия и проступки подчиненных7.
Итак, в столичном гарнизоне налицо были первые признаки разложения воинской дисциплины. Складывалась весьма неприглядная картина, для полноты которой необходимо добавить, что далеко не все офицеры, особенно младшие, готовы были не только поддерживать дисциплину, но и соблюдать ее. Более того, за время войны, отмечал доклад на имя главы правительства о состоянии армии в январе 1917 г., различие между «кадровыми» офицерами и офицерами почти совершенно стерлось: «Различие лишь существует в служебных качествах и верности присяге. В случае нарождения массовых выступлений и протестов все же “кадровые” офицеры будут вернее своей присяге в большинстве»8.
В армии вообще господствовали опасные настроения. Офицеры и солдаты в массе своей были еще настроены на продолжение войны до победного конца, но длительность войны, а также перебои в снабжении в основном объяснялись влиянием некой «немецкой партии» в тылу. В связи с этим почти повсеместным стало отрицательное отношение к правительству и все заметнее растущая поддержка идеи «ответственного министерства». Не одобряя в целом деятельности Государственной думы, армия тем не менее связывала свои надежды на успокоение страны и благоустройства тыла именно с ней. При этом даже в штабе фронтов (справка о настроении армии составлялась на основе информации по Северному и Западному фронтам) публично высказывались мысли о том, что «в случае роспуска Государственной думы, необходимость переворота будет признана самыми умеренными кругами общества»9.
Отношение к императору в целом оставалось хорошим, но Александра Федоровна, которую повсеместно считали главой немецкой партии в России, не пользовалась популярностью среди военных10. Армия продолжала верить в Николая Николаевича (младшего), на авторитет которого абсолютно не повлиял 1915 г. Результат был явно не в пользу сохранения существующего порядка. «Никогда раньше, – отмечалось в докладе, – в обществе офицеров и даже в присутствии высшего командования не могли происходить такие откровенные разговоры о возможности падения династии»11. Над всеми этими настроениями витали новости из тыла, которые оказывали самое негативное влияние на настроение солдат и офицеров: «Все, возвращающиеся из тыла, говорят об ужасной атмосфере, которая заставляет скорее стремиться на фронт, где легче дышится»12.
Нечто подобное происходило и в тылу Балтийского флота, скованного на своих основных базах льдом. «В этом году, – вспоминал свою январскую стоянку в Гельсингфорсе командир эсминца “Новик” капитан 1-го ранга Г К. Граф, – все как-то старались бесшабашно веселиться. В последние месяцы это стало носить даже какой-то дикий отпечаток, будто людям было нечего терять впереди, и они, махнув на все рукой, торопились забыться…»13 В столице обстановка была еще хуже. Британский дипломат Роберт Брюс Локкарт так описывал атмосферу в Петрограде перед революцией: «Шампанское лилось как вода. “Астория” и “Европа” – два лучших отеля в столице – были забиты офицерами, которые должны были быть на фронте. Не было никакого позора в том, чтобы быть “симулянтом” или найти синекуру в тылу»14.
Большое количество беженцев и мобилизованных, увеличившийся гарнизон и рабочие были причиной резкого увеличения населения города. Осенью 1915 г. в городе проживало 2,3 млн человек. Число только зарегистрированных беженцев составило 82 тыс. человек. Прирост населения увеличился на 400 тыс. человек (21 %) по сравнению с уровнем 1910 г.15, при этом ситуация в разных районах Петрограда разнилась, перенаселенность больше всего была заметна в самом центре города. Так, например, население Петроградской стороны выросло со 190 тыс. человек в 1910 г. до 290 тыс. человек в конце 1915 г.16 К началу 1917 г. население столицы и ее окрестностей выросло до 3 млн человек. В Петрограде резко и быстро дорожали квартиры, топливо, транспорт, продовольствие17. Если зарплата рабочих выросла приблизительно на 100 %, то цены на основные продукты – на 300 %. Только 2 % рабочих Петрограда считали свое материальное положение «сносным». Дороговизна вызвала огромное недовольство как в тылу, так и на фронте, где солдаты не могли не беспокоиться о положении своих семей18.
