Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Я согласился. Уж больно заманчиво выглядел стол, да и самое главное, боевой приказ был выполнен. Накинув куртку, я выскочил на улицу, и описав Костикову картину ожесточенной Лехиной работы, отослал его домой, с тем, чтобы он вернулся сюда назавтра к десяти утра. Слова свои я подкрепил некоторой суммой общественных денег, выделенных мне на бензиновые расходы, и Костиков, понимающе кивнув, умчался домой к семье, а я вернулся к Лехе.

Описывать застолье подробно смысла не имеет, оно было именно таким, какими бывают офицерские посиделки, сдобренные общими воспоминаниями, устаревшими новостями и простым трепом на самые отвлеченные темы. Но, в конце концов, я задал Лехе тот самый вопрос, который меня подспудно грыз все прошедшие сутки. Наполнив в очередной раз рюмки, я наклонился к Лехе и спросил:

— Леха, скажи честно, а почему ты согласился на эту незаконную авантюру? Ну не верю я, что из-за этих пяти тысяч и шила? Не верю. Спасибо тебе, конечно, огромное, но вот скажи мне, старина.

Леха засмеялся и, чокнувшись со мной, опрокинул стопку.

— Я ждал этого вопроса, Борисыч. Честно говоря, я и сам не знаю. Ну, во-первых, ты приехал ко мне не как посланец командования, а просто как знакомый, попавший в беду, хотя по большому счету беда это не твоя. А во-вторых… знаешь, когда я написал рапорт, меня ведь по всем кругам ада провели. Ты же знаешь, как у нас увольняют. Был многообещающий офицер, стал изгой, покидающий ряды. А мне нужны были документы от части, чтобы от жены эта квартира не ушла. И знаешь, когда я попросил командира помочь мне с этими документами, он меня просто послал. И даже запретил старпому ставить мне печати на любые бумаги без его личного разрешения. И тогда я решил больше не кланяться. Я просто сел и за трое суток вырезал и печать, и угловой штамп своей воинской части. Квартиру, слава богу, мы с женой не потеряли. Да по большому счету и профессию гражданскую я благодаря своему дебилу-командиру освоил. Я, Борисыч, теперь действительно гравер. И больше никакого отношения к военной организации иметь не хочу. Она меня очень ласково проводила. А печать эта, которую я тебе сделал, это именно та самая печать, которую я себе делал. Я просто номер войсковой части поменял, да и корпус нормальный оформил. Да, кстати. Я тебе еще и угловой штамп подогнал. На. Подарок от фирмы предпринимателя Бурдинского.

И Леха достал из кармана еще и угловой штамп.

— А почему все же помог? Гм. Ты меня никогда не сдашь. Да и сама система меня не сдаст. Не вынесет сор из избы. А мне почему-то захотелось в наш флотский бардак еще свой личный взнос сделать. На память, так сказать. Глупо, конечно. Да и лишние деньги на дороге не валяются по нынешним временам. Ты, кстати, себе чистых листочков наштампуй побольше. Поверь, пригодятся. А с тобой сейчас сижу за столом с огромным удовольствием. Как ни крути, хоть я и отбрыкиваюсь от своего военно-морского прошлого изо всех сил, но так оно со мной до конца жизни и останется.

Сидели мы часов до четырех утра. Потом, совместно наведя порядок на кухне, улеглись спать. Ровно без пяти десять за окном просигналила машина Костикова. К этому времени мы уже давно встали, напились кофе и мирно курили на кухне. Прощались недолго. Просто пожали друг другу руки, и я ушел вниз к Костикову. Потом мы поехали домой в Гаджиево, где я попутно переоблачаясь в форму, успел наштамповать себе целую пачку бумаги печатью и угловым штампом в самых разных вариантах и сделать запас отпускных билетов и командировочных удостоверений минимум на десятилетие. На корабле командир, проверив качество подделки, остался доволен и даже, на мой взгляд, сильно удивлен той оперативностью, с которой было выполнено его задание. Это, правда, не помешало ему после скупой благодарности оставить меня на корабле до перешвартовки, правда, пообещав выделить выходной на неделе. В понедельник мы перешвартовались в Гаджиево, и благодаря вновь обретенной печати на корабле забурлила деловая жизнь.

А еще через три дня старпом Рудин нашел настоящую печать. Оказывается, наш «очарованный» старпом по приходе домой повесил шинель, в кармане которой была печать, в шкаф, а уходя из дома, надел другую, старую, висевшую на вешалке в прихожей. Потом, рыская по квартире в поисках пропавшего символа власти, старпом не догадался заглянуть в шкаф, где висела шинель, да, скорее, даже и не подумал о таком варианте. А с появлением моей подделки Рудин, вообще, как-то успокоился и больше никаких усилий по поиску утерянного раритета не предпринимал. Но когда через несколько дней старпома случайно забрызгал мчавшийся с безумной скоростью по зоне «КамАЗ», ему пришлось оставить дома перепачканную шинель и надеть другую, висевшую в шкафу. Представляю, каково было его удивление, когда, сунув руки в карманы, он обнаружил там оригинал. Что ему сказал по этому поводу командир, осталось тайной, но с тех пор печать старпом пристегивал к штанам такой «якорной» цепью, что ее можно было оторвать только с самими штанами. Вторая печать какое-то время находилась у командира, а потом, после его неожиданного увольнения, следы ее затерялись.

Рудин, несмотря ни на что, командиром стал, получил «полковничьи» погоны и свою «шапку с ручкой» и добросовестно командовал сначала кораблем, уходящим в отстой, а потом еще несколько лет кораблем, стоящим на ремонте в Северодвинске. В море самостоятельно, в ранге командира, на моей памяти он так ни разу и не сходил. С Лехой Бурдинским я виделся еще всего один раз, когда, увольняясь в запас, неожиданно для самого себя, заехал к нему в гости. Мы неплохо посидели с ним, и он оказался единственным человеком, который помахал мне с перрона железнодорожного вокзала города Мурманска. А на память обо всей этой истории у меня остался тот самый угловой штамп, который, к счастью, старпом не терял, и этот вполне музейный экспонат с номером уже несуществующей воинской части несуществующего государства до сих пор лежит у меня дома. И я до сих пор так и не понял, почему Леха все-таки решил нам помочь, но где-то в глубине души верю, что не только из-за денег.

Вагонная история

Устой традиций надо соблюдать,Хотя не раз ответят вам отказом.Конечно, дама может и не дать,Но предложить ты ей всегда обязан!

Не хочется прослыть жутким плагиатором, но история, которую я хотел бы рассказать сейчас, бродила, наверное, по всем родам войск, хотя принадлежность к любому из них в самом сюжете ничего не меняет. Поэтому привожу ее как таковую.

Капитан-лейтенант Игорь Потапов был мужчиной неженатым. Связывать свою жизнь с какой-нибудь определенной женщиной в неполные двадцать семь лет считал делом преждевременным, справедливо полагая, что свое еще не отгулял. Срок окольцовывания Игорь для себя установил — по достижении тридцати лет, а до этого предавался радостям свободного общения с женщинами со всей широтой своей души и физическими возможностями организма. Женскому полу Игорек нравился всегда, на недостаток внимания с его стороны не жаловался и был любимцем всех одиноких женщин своего отдаленного гарнизона. Поэтому, когда уходил Игорь в автономку, провожали его, роняя слезу, одни подруги, а встречать могли с радостным визгом совсем другие, что на самом деле было Игорьку по барабану и особого удивления у него не вызывало.

Нырнув в глубины Баренцева моря в начале мая, корабль Потапова вынырнул в конце июня, лихо бросил швартовые концы у пирса, и началась ускоренная замена экипажей. В очередной раз произошло спонтанное изменение флотских планов, как всегда сверхсрочное, так что на прием-передачу корабля экипажам выделили ровно трое суток и ни минутой больше. Игорь был командиром турбинной группы, «железа» на корабле у него было больше всего, а посему за эти три дня на берег он не сошел ни разу, подбивая по ночам акты вместо того, чтобы нежиться с одной из подруг в теплой постели. Особо по этому поводу Игорь не горевал, все же целый отпуск впереди, но напряжение молодого организма чувствовал сильно, особенно по утрам, страдая несгибаемой «шатровой» болезнью. Но поблажки себе офицер не давал. И были на то свои причины.

Дело в том, что через неделю его мама, живущая в Питере, должна была отмечать день рождения. Маму Игорь очень любил и непременно хотел попасть домой именно к этому дню. Поэтому, стиснув зубы, расслабляться себе не позволял, добросовестно сдавал матчасть и надеялся, что в мамин день появится дома с букетом цветов и подарком.

Судьба смилостивилась над ним. Каким-то чудом командир умудрился за эти три дня выбить деньги для экипажа, получить их и выдать. Помощник командира, мобилизовав десяток грамотных мичманов, умудрился за последнюю ночь напечатать отпускные билеты, оформить проездные документы и закончить все необходимые для отпуска «бумажные» дела. Поэтому последний день сдачи корабля чем-то напомнил былые советские времена, когда одновременно с последним выходом экипажа на пирс, ему выдали отпускные документы и пожелали счастливого пути и хорошего отдыха. Событие сие произошло под вечер, и, подхватив сумки с вещами, Игорь рванул в поселок. День рождения у мамы был послезавтра, времени оставалось в обрез, и Игорь знал, что если успеть на вечерний поезд в Питер, то послезавтра рано утром он привезет его в город трех революций, и можно даже успеть купить достойный подарок. В летний период рассчитывать на самолет было глупо, билетов все равно не купить, и поезд оставался единственным реальным способом попасть домой вовремя. За неполный час, пока Игорь собирал пожитки в своей однокомнатной холостяцкой квартире, его успели навестить три подружки, прослышавшие о возвращении своего любимца. Игорю стоило большого труда выпроводить навязчивых посетительниц, хотя сердце, да и не только оно, болезненно сжималось, когда приходилось, применяя легкие физические усилия, подталкивать девушек к двери.