Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Наконец, нас пригласили к столам. Впрыгнув на заранее облюбованные места, мы с Юрой опустили руки на колени, стараясь не делать никаких лишних движений. Банкет начался. Сразу возникли трудности с хлебом. Его, как известно, в руке не держат, а отламывают по кусочку со специальной тарелочки. Мы с Юрцом не смогли сойтись во мнении, с какой стороны должна стоять эта тарелка, и в итоге до конца обеда аккуратно отламывали хлеб с одной. Я слева, а он справа, при этом делая невозмутимое лицо, как будто, так и надо. Официанты разлили шампанское. Старший по званию грек встал и произнес речь. Украдкой посмотрев по сторонам, я понял, что пить залпом шампанское греки не собираются, в отличие от многих наших, вливших напиток в рот привычным водочным броском. Отпив пару глотков, мы с Юрой поставили бокалы и стали ждать пищу. От большого волнения и боязни опозориться я даже не запомнил, что было на закуску. По-моему, какие-то салаты. Официанты непрерывно мельтешили вокруг. То шампанского подольют, то тарелку заменят. Бойцы рабоче-крестьянского флота к такому вниманию не привыкли, поэтому старались, как могли, облегчить работу классовым товарищам, чуть ли не помогая собирать со стола посуду, что вызывало недоуменные взгляды хозяев. После главного грека речь снова задвинул каперанг Воеводин. Выдав десяток дежурных фраз о дружбе народов во всем мире, он неожиданно закончил свой спич пожеланием большого здоровья всем присутствующим и их родителям. Атташе добросовестно перевел и раздался звон бокалов. Приглядевшись, мы заметили, что в голове стола, где заседали наши и греческие начальники, спиртное изъяли не все. Точнее, вообще не изымали, а, скорее, даже доставили. И судя по оживленной беседе, доносившейся оттуда, алкоголь постепенно начал стирать все барьеры, от политических до языковых. Да и разве мог всего один толмач, пусть даже шустрый и веселый, успевать переводить беседу десяти человек?

Подали горячее: суп из баранины. Цивилизация еще не успела придумать ничего более надежного для употребления жидких блюд, кроме ложки. Поэтому этап поглощения прошел без эксцессов. За исключением, может быть, иногда прорывающегося чавканья с противоположной стороны стола, где вольготно расположился наш татарин Сафик. Он попал в училище по комсомольской путевке руководства своей далекой республики, до восемнадцати лет жил в юрте и догадался, что будет моряком, только на третьем месяце обучения. Степная непосредственность и неприхотливость перла из Сафика очень сильно, и, слава богу, к моменту нашего визита его уже научили не допивать на людях остатки супа прямо из тарелки. Правда, учился он хорошо. Знания ложились в незаполненную голову степняка гладко и ровно, и многие курсовые работы Сафик делал за половину класса. Так или иначе проверку супом мы прошли без замечаний. Тосты следовали один за другим. Правда, пили только в одном углу стола. Судорожно сжимая бокал с персиковым соком, проблеял здравицу присутствующим выдернутый из-за стола замсекретаря комсомольской организации факультета. Мы добросовестно опрокидывали сок и с напряжением ждали дальнейшего развития событий.

Подали второе. Жареная картошка с гигантскими кусками мяса. Здесь впервые в наших рядах возникло некоторое замешательство. Уж слишком велик был выбор ножей и вилок! Сафик, тот просто плюнул на условности, взял самую большую вилку в привычную правую руку и начал скирдовать продукты без разбора. Мы с Юрой, применяя выбранную тактику, выждали, когда греческие соседи взяли необходимый инструмент, повторили их действия и со спокойной совестью приступили к трапезе. Смешно, но и Юрка, и я по советской градации происходили из семей служащих. Помните графы анкет: крестьяне, рабочие, служащие. Советская интеллигенция, одним словом. А вот нож в правой руке держать толком не умели! Самые рабоче-крестьянские интеллигенты в мире! Кое-как дожевали мясо и проглотили картошку. Вот тут со мной и случился мелкий конфуз. Предупредительный официант у всех вокруг собрал пустые тарелки, включая и Юрца, а у меня брать категорически не хотел, просто игнорировал мои пламенные взгляды.

— Юр! Какого хрена он тарелку у меня не забирает?

— Паш. Не знаю. Может, его подозвать?

— Перестань, он ко всем сам подходил. Слушай, может вилку с ножом надо как-то по-особенному положить? Ты как клал?

— Да просто кинул, и все! Попробуй по-разному, может, и прокатит.

Я начал экспериментировать. Перекладывал вилку и нож, как мог. Крест накрест, рукоятками от себя, на себя, на скатерть. Официант не подходил. Возникло острое желание попросту воткнуть их в стол. Только с пятой или шестой попытки официант, наконец, вырос у меня за спиной и легким движением выдернул тарелку из-под моих рук. Знайте, люди русские, к изыскам не приученные, их надо класть рукоятками вправо, параллельно груди. Это означает, что ты уже поел от пуза и больше не хочешь, сколько ни предлагай.

Вздохнулось наконец с облегчением. Греки непринужденно закурили. Мы за ними. Специально по случаю похода к греческим друзьям я захватил с собой пачку «Беломора». Сам-то я его не особенно любил и употреблял только при отсутствии других никотиновых палочек, но греков удивить хотелось. Продув гильзы папирос, мы с Юркой профессионально смяли мундштуки и прикурили. Над столом пополз аромат родных полей, прелого сена и других родных запахов. Соседствующий с моей стороны греческий курсант стал заинтересованно приглядываться к дымящемуся предмету у меня во рту. По его выражению лица сразу можно было понять: подобное он видит первый раз в жизни. Или, на худой конец, он принимал нас за наркоманов, считающих ниже своего достоинства скрывать свое порочное увлечение. Вытащив пачку из кармана, я жестом предложил пытливому греку папироску производства Феодосийской табачной фабрики. Тот, с восторженной улыбкой от уха до уха, закивал. Все-таки он видел в нас наркоманов. Ну я и угостил его, предварительно проделав перед неопытным любителем все наши манипуляции. Перед тем как отправить папиросу в рот, грек с интересом осмотрел советское произведение табачного искусства со всех сторон, а затем решительно прикурил. Лучше бы он этого не делал! После первой затяжки у него округлились глаза, причем до небывалых для человеческой анатомии размеров. Речь, по-моему, парализовало сразу. Но настырный грек затянулся во второй раз, не осознав глубины опасности. Вторая затяжка лишила его возможности дышать. Надолго. Он даже не побагровел, а как-то мгновенно почернел. Губы судорожно ловили воздух. Из горла вырывались шипенье и звуки, напоминающие клекот орла и рев водопада одновременно. Видно, не пошел наш табачок! Бросив папиросу в пепельницу, грек рывком, презрев торжественность стола, вскочил и быстрым, но неуверенным шагом вылетел из банкетного зала.

Вся курсантская часть хозяев стола принялась перешептываться, с опаской поглядывая на пачку доблестного «Беломора», лежащую рядом со мной. За диверсию, что ли, ее принимали? Но вернувшийся через пять минут незадачливый курильщик развеял все их сомнения. Просветленный, порозовевший и со слезящимися глазами грек что-то восторженно говорил, махал руками, а затем, вытащив пачку «Winston» из кармана, предложил обмен. Меня не надо было долго упрашивать. Обмен состоялся к общему удовлетворению обеих сторон, но особенно рад был грек. Кажется, он собирался использовать мирный «Беломор» в целях устранения конкурентов по всем вопросам. Пример оказался заразительным, и после этого по всему столу пошел массовый обмен табачных изделий. «Прима» менялась на «Marlboro», «Черноморские», по прозвищу «смерть водолаза», на «Kent», но особенно дорого котировался все же «Беломор». Наши сигареты с фильтром греков особо не интересовали.

По детской наивности мы с Юркой предположили, что пытка застольем после второго блюда, должна подойти к логическому концу. И расслабились. Не тут-то было! За нашими спинами замаячили вездесущие официанты с подносами, наполненными большими красными яблоками. Сразу возникло щемящее чувство опасности. Какая-то засада! Переглянувшись с Юрцом, мы поняли друг друга с одного взгляда — отказываться! Может, по правилам хорошего тона их вообще через задницу есть надо, а мы не умеем. Небрежно отмахнувшись от предложения вкусить десерт, мы заново закурили и, скрывшись за клубами табака, принялись наблюдать происходящее. Судя по всему, такие опасения пришли на ум не только нам. Многие наши, опрометчиво приняв плоды, вертели их в руках, не зная куда пристроить. Но у других сомнений не возникло. Наш единственный вундеркинд, покоривший греческую половину первобытным английским языком и не прекращавший оживленных бесед с окружающими иностранцами в течение всего обеда схватил яблоко, привычно потер его об рукав и смачно откусил. Греки охренели! Дома-то они, наверное, тоже ели так, но на званом обеде. Стол затих. Почуяв, что он сделал что-то не то, вундеркинд покраснел, положил яблоко на тарелку и замолчал. До самого конца встречи. Казалось, что вся греческая половина стола ждет следующего захода на яблоко наших воинов. Никто не решался. Самое отвратительное, что сами греки, заинтересованные нашими действиями, за десерт не принимались, тем самым лишая возможности посмотреть, как же надо есть этот чертов фрукт. Очередным решившимся стал капитан 2 ранга Поярков. Под перекрестными взглядами соотечественников и иностранцев кавторанг аккуратно положил яблоко на тарелку, и немного поколебавшись, взял нож. Потом, опустив глаза, разрезал яблоко на четыре части. Медленно, но решительно взял кусочек, поднес ко рту. Аккуратно откусил. Теперь уже все смотрели на него. Нутром почуяв неладное, Поярков даже поперхнулся. Взгляды окружавших смелого кавторанга греческих офицеров говорили многое. И то, что дремучие и невоспитанные эти советские, что цивилизация до нас пока еще не дошла, и самое главное, сквозило в них скрытое презрение к таким вот лаптевым офицерам, представляющим мировую державу. Что правда, то правда — нас светским манерам не учили, да и никогда не собирались. Обидно. Но не смертельно.