Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин
— Не тебя спрашивают! — цыкнул тот и повторил: — Кто послал?
Петр бросил настороженный взгляд на брезентовый полог, отгораживавший угол землянки, из-под него торчали чьи-то ноги и, понизив голос, ответил:
— Особый отдел армии. Капитан Рязанцев.
— А-а-а, — в голосе Давыдова пропал металл, — Василий! Вася, вставай! — позвал он.
За пологом скрипнули доски, и в ответ просипело:
— Что-о-о?! Что случилось?
— Вставай-вставай! — поторопил Давыдов.
Полог отлетел в сторону, и на свет показалась раскрасневшаяся от сна, усатая физиономия. Сонно хлопая глазами, с нар сполз лейтенант и уставился на разведчиков.
— Начальник штаба Блинов, — представил Давыдов.
Тот смахнул рукой остатки сна с лица и вопросительно посмотрел на него.
— Разведка. Вернулись с задания, — пояснил Давыдов.
— О! А где язык? Нам он ось як нужен, — оживился Блинов.
— Да погоди ты с языком! Лучше займись их устройством, — осадил его Давыдов и затем спросил у Петра: — С кем в штабе связаться?
— С четвертым, и сообщите, что группа Прядко в полном составе вернулась с задания, — не стал вдаваться в подробности Петр.
— Доложу! — заверил Давыдов и, обратившись к Блинову, поторопил: —Че стоишь, веди в первую роту! Потом подними Стороженко, пусть только не жмется и растрясет свои загашники!
— Не обидим, Михал Кузьмич! — заверил Блинов и, набросив на плечи полушубок, позвал: — За мной, ребята!
Разведчики вышли из блиндажа, спустились на дно оврага и через десяток шагов поднялись в землянку. Она имела вполне жилой вид, а главное — в ней было тепло. Посередине, весело потрескивая поленьями, стояла раскаленная докрасна печка. Вокруг нее вповалку спали пятеро красноармейцев. Растолкав их, Блинов приказал:
— Хлопцы, ноги в руки и бегом во второй взвод! До обеда там перекантуетесь.
Коренастый младший сержант, а с ним четверо красноармейцев, постреливая любопытными взглядами на разведчиков, собрали оружие, вещи и, не говоря ни слова, покинули землянку.
— Располагайся, разведка, как у себя дома! А я к старшине за харчами, — великодушно разрешил Блинов.
— Спасибо, нам бы только чайку и поспать, — остановил его Петр.
— Как хотите! Все что найдете — ваше! — не стал настаивать Блинов и покинул землянку.
Не успела за ним захлопнуться дверца, как Сычев принялся колдовать над чайником и буржуйкой. Новиченко прошелся по полкам и выложил на стол горсть сухарей и три банки тушенки. Петр тем временем проверил полевую сумку — карта, пакеты, документы капитана Ланге были на месте, и положил ее в изголовье нар. Затем, стащив с себя пропахшие дымом костра ватники и валенки, казалось, приросшие к ногам, разведчики присели к столу. После первого стакана чая свинцовая усталость навалилась на них, и через пять минут они спали крепким сном. Разбудил их Блинов, когда на дворе начало смеркаться, и сообщил хорошую новость: из Особого отдела армии за ними прислали машину. Дорога до Степного, где располагался штаб 6-й армии, заняла полтора часа. Рязанцев оказался на месте и принял их без задержки. Вслед за ними в кабинет зашел старшина Пилипчук, и не с пустыми руками. Центр стола заняли добродушно посапывающий самовар и огромное блюдо, на котором лежала горка румяных пирожков с капустой и картошкой.
— Присаживайтесь, ребята! Почаевничаем, а заодно расскажите, что у фрицев творится, — пригласил к столу разведчиков Рязанцев.
— Павел Андреевич, разрешите сначала доложить? — предложил Петр.
Ему не терпелось поделиться с капитаном общей радостью.
— Тут такая бомба! — выпалил Сычев.
— Настоящий крокодилище! — вторил ему Новиченко.
— Не пугайте. Живы-то останемся? — пошутил Рязанцев, и в его глазах появился азартный блеск, когда он увидел портфель из крокодиловой кожи.
Петр достал карту, к нему на помощь пришли Сычев с Новиченко. Расстелив ее на столе, они отступили в сторону и пожирали глазами Рязанцева. Тот склонился над картой. Ему хватило беглого взгляда, чтобы оценить, насколько важные сведения удалось добыть разведчикам. В его широко распахнутых глазах смешались удивление и восхищение.
— Вот это да?! Ай да молодцы! Это же настоящая бомба! — все еще не мог поверить он в такую удачу.
— В последний момент подфартило. Повезло! Мы уже и не надеялись, — смущаясь, отвечали разведчики.
— Вот это Новый год! Еще один подарок, да какой!
— Фрицам под Москвой всыпали? — первым догадался Петр.
— Не то слово!! Полный капец! — и кулак Рязанцева опустился на стол.
— Что-о-о?! — в один голос воскликнули разведчики.
— Полный. На триста километров отогнали.
— Триста? А сколько в плен взяли? А что говорит товарищ Сталин? — засыпали они вопросами Рязанцева.
Уже остыл самовар, стрелки перевалили за одиннадцать, а Петр, Сергей и Владимир были готовы снова и снова слушать рассказ Рязанцева о первой и такой выстраданной победе над фашистами.
— Теперь дело за нами, — с улыбкой завершил разговор он и, прощаясь с разведчиками, попросил:
— Петр Иванович, а ты задержись!
Они остались одни. Петр вопросительно посмотрел на Рязанцева. Тот не спешил начинать разговор, от итогов которого зависело многое, и задумчиво теребил карту.
В те тяжелейшие дни сорок первого, когда обстановка на фронте менялась каждый день, а враг, казалось, находился повсюду, иметь в чужом стане свои глаза и уши было пределом мечтаний военных контрразведчиков. Петр идеально подходил на смертельно опасную роль своего в стае шпионов, диверсантов и террористов абвера. В его пользу говорили пять с лишним месяцев, пройденных с боями по тылам фашистов, и результаты выполнения разведывательного задания.
Отложив в сторону карту, Рязанцев поднял глаза на разведчика. Их взгляды встретились и слова застряли в горле — у него язык не поворачивался предложить Петру снова окунуться в тот ад, из которого он с таким трудом вырвался. И не просто окунуться, а отказаться от самого себя, облечься в ненавистную личину предателя и каждый день, каждый час доказывать свою лояльность и преданность ассам гитлеровской разведки. А они на слово никому не верили и будущих агентов пропускали через жесточайшее сито проверок.
«Так как же нам быть, Петр? Как? — размышлял Рязанцев. — Одно дело, когда рядом находятся испытанные бойцы: тут сам черт не страшен, и совсем другое оказаться в гитлеровском гадюшнике — абвере! Там стукач на стукаче сидит и норовит подставить ножку, чтобы перед начальством выслужиться. Надолго ли у тебя хватит выдержки? Больно ты дерзок. И что? В абвере нужны не плюшевые, а дерзкие и решительные. Они дают результат».
Отбросив последние сомнения, Рязанцев задал Петру прямой вопрос:
— Петр Иванович, а как ты смотришь, если в разведку еще раз сходить?
На лицо Прядко легла тень. Подумав, он ответил:
— Если надо, так сходим.
— На этот раз придется отправиться одному.
— Одному?
— Одному и надолго.
— Особое задание?
— Правильно мыслишь, Петр Иванович. Про абвер слышал?
— На своей шкуре прочувствовал, — вспомнил Петр про гитлеровского агента Струка.
— Так вот, Петр Иванович, надо проникнуть в это шпионское гнездо — абвергруппу 102.
— Мне?!
— И не просто проникнуть, а стать там своим и закрепиться.
— Своим?! Да вы что, Павел Андреевич?! — Петр задохнулся от возмущения и в следующее мгновение взорвался: — Быть в одной своре с такими, как Струк?! Никогда. Я боевой офицер! Мое место в строю! Лучше…
Рязанцев не пытался его остановить, а дал выплеснуться эмоциям. Они захлестывали Петра. Нет — им двигал не страх! Это была естественная реакция порядочного человека, у которого одна только мысль примерить на себя личину предателя вызывала отвращение. И это лишний раз убеждало Рязанцева в правильности сделанного выбора.
Исчерпав гневный запал и избегая смотреть в глаза Рязанцеву, Петр обронил:
— Извините, товарищ капитан, ну, не мое это дело. Чего зря тратить время, отправляйте на фронт! Там мое место.
— Мое не мое. Это же кто тебе такое сказал? — не отступал Рязанцев.
— Как кто, война?
— Тут ты прав. Она каждому определяет свою цену.
— Ну вот сами видите: мое место в боевом строю, а не среди этих выб…
— Да погоди ты со своим строем, — перебил Рязанцев и зашел с другой стороны: — Ты до войны кем был?
— Я?.. Интендантом.
— Интендантом, а кем стал?
Прядко замялся.
— Тогда я скажу — боевым командиром! Да еще каким! Бойцы готовы пойти за тобой в огонь и в воду.
— Так то ж свои! А быть в волчьей стае и подвывать. Не, ни тот у меня голос, — упрямо твердил Петр.
— Свои, говоришь?
Рязанцев выдвинул ящик стола, достал фотографии и бросил на стол. С одной из них, угрюмо набычившись, смотрел Струк.
