Михаил Толочко - Военные разведчики XX века
К началу мая 1945 года вся Северная Голландия была освобождена союзниками. Все лица, содержащиеся в немецких тюрьмах, подвергались быстрой проверке, после чего их освобождали и репатриировали. И я принимал участие в этой работе, хотя она была сущей формальностью: подавляющее большинство заключенных оказалось бойцами Движения сопротивления или агентами союзников, каким-то чудом сумевшими уцелеть. И все же эту работу надо было проделать, чтобы не дать скрыться ни одному немецкому агенту, а также отделить местных коллаборационистов, которых немцы арестовали для вида, рассчитывая позднее подвергнуть более тщательному допросу. И вот среди этих собранных для проверки бывших заключенных оказался Пульхоф. Я несколько секунд молча смотрел на него. Обычно, исходя из своего опыта работы в контрразведке, я стараюсь не руководствоваться чувствами и готовлюсь к разбору любого дела с такой же тщательностью, с какой хирург готовится к операции. Если контрразведчик будет руководствоваться чувствами, он не сможет объективно разобраться в деле, в его решении обязательно скажется влияние этих чувств, и ему не удастся добраться до истины. Но, должен признаться, на этот раз я смотрел на Пуль-хофа с нескрываемым отвращением. Я решил во что бы то ни стало разоблачить предателя, даже если бы это стоило мне многих часов и дней.
— Так, Пульхоф, или, может быть, лучше называть вас Бобби? Вот мы и встретились. Прошлый раз вам удалось выйти сухим из воды. Но сомневаюсь, чтобы это удалось теперь. Мне в прошлом году вы пели одно, а позже нашему противнику, как выяснилось, — я показал на документ, лежащий передо мной на столе, — вы пели уже совсем другое. Как вы объясните тот факт, что добровольно дали показания немцам?
Пульхоф, как и раньше, хладнокровно смотрел на меня. Жалкая улыбка затаилась в уголках его губ. В этот момент Пульхоф был похож на старого друга, приветствовавшего меня на званом обеде, а не на предателя, пойманного с поличным.
— Сэр, могу я сначала задать вам два вопроса?
— Никаких вопросов, — грубо оборвал я его, — не думайте, что вам удастся отвертеться, оттягивая время. Война вот-вот кончится. У меня теперь достаточно времени.
— Я понимаю, сэр, что время дорого вам, — ответил Пульхоф, — и поэтому хочу сразу перейти к делу. Мой первый вопрос. Можете ли вы указать на какие-либо сведения в моих показаниях, которые не были известны немцам раньше?
Это был трудный вопрос. Я знал, что немецкая контрразведка многие сведения, содержавшиеся в показаниях Пульхофа, получила из других источников. Так, я знал, что моя кличка Фрэнк Джэксон была известна немцам и раньше. Но я не думал, что ее знал Пульхоф, который, таким образом, сознательно сообщал немцам сведения не первой свежести. Если Пуль-хоф делал это преднамеренно, то, следовательно, он имел готовые ответы на мои вопросы, связанные с этим делом. И все же я не был удовлетворен.
— Я допускаю, что сведения, которые вы сообщили немцам, действительно не первой свежести. Но это не делает вас лучше в моих глазах. Вы сказали им все, что знали. И тот факт, что вы давали немцам устаревшие сведения, не оправдывают вас.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Пульхоф, который по-прежнему оставался спокойным. — Мне кажется, это оправдывает меня. Это как раз второй вопрос, который я хотел задать вам. Перед отъездом из Лондона мне сообщили клички и адреса агентов в Голландии, с которыми я должен был установить контакт. Если бы я был предателем или двойным агентом, разве я не выдал бы их немцам при первом же удобном случае? А разве эти голландские агенты расстреляны или находятся под арестом? Сэр, прочтите мои показания еще раз. Упоминаются ли в них имена моих помощников или лиц, с которыми я держал связь?
Таков конец «дела Пульхофа». Любой следователь, имеющий большой опыт работы в контрразведке, не смог бы ничего возразить Пульхофу. Он не выдал ни одного из своих товарищей по Движению сопротивления или кого-либо из наших агентов. Наоборот, он спас им жизнь. Его интуиция подсказала ему, как вести себя во время допроса. Занимайся я подготовкой Пульхофа в американском управлении стратегических служб, я посоветовал бы ему вести себя при подобных обстоятельствах именно так, как он вел себя. Если вы попадете в руки противника и вас будут допрашивать, учил я наших агентов перед их отправкой на оккупированную противником территорию, старайтесь давать допрашивающим только правдивую информацию, но такую, которая уже известна им из других источников. Они немедленно проверят сообщенные вами сведения и, убедившись в их правдивости, поверят, что вы действительно сломлены и сказали все, что знали. Этот способ поможет вам избежать пыток, если вы очутитесь в лапах гестапо. Так вам удастся скрыть самые важные сведения, которые еще не известны немцам и которые они, несомненно, вытянули бы из вас долгими пытками. Любой человек, как бы тзерд и закален он ни был, имеет определенный предел терпения, если только сама природа не позаботится о нем и он не сойдет с ума.
Итак, Пульхоф инстинктивно избрал правильную линию поведения, стремясь спасти себя и своих товарищей. Немцев удовлетворяла точность деталей, и они не сомневались, что Пульхоф рассказал им все, что знал. Офицер, допрашивавший Пульхофа, наверняка с гордостью подписал свое донесение майору Фельдману. И, конечно, тот факт, что Пульхофу удалось удержать в тайне от немцев имена и адреса помощников по агентурной сети и все свои связи, на сто процентов доказывал его невиновность. Пульхоф мог выдать своих товарищей и таким образом избавить себя от риска подвергнуться пыткам. Однако он выбрал другой путь, опасный и смелый, и успешно прошел его. И хотя первое знакомство с показаниями Пульхофа заставило меня видеть в нам предателя, подписавшего свой смертный приговор, в конце концов эти же самые показания явились лучшим доказательством его невиновности. Такова история Антона Пульхофа, известного своим друзьям из управления стратегических служб под кличкой Бобби.
У этого худощавого человека, полуевропейца — полумалайца, был светлый и острый ум. Пульхоф организовал побеги с оккупированной врагом территории и попал под подозрение, затем стал секретным агентом и снова попал под подозрение. Однако в конце концов он оказался истинным патриотом.
Долгое время я не знал, кто он: «друг или враг?» И наконец я увидел в нем друга, искреннего друга Англии и Голландии. Где он сейчас, я не знаю. Но я убежден, что он один из не воспетых в песнях героев, которые сыграли выдающуюся роль в войне и которые рисковали жизнью ради счастья своей родины, не ища ни славы, ни денег. Нет патриотизма благороднее этого.
«КРОТЫ»
ВО ИМЯ ЧЕГО?
Предатели были всегда. Это такая же непреложная истина, как и то, что проституция — первая древнейшая профессия. Достаточно вспомнить библейскую блудницу Раав, которая после долгой и потрясающей ночи с лазутчиками открыла ворота в родной город врагам-иудеям.
Со времен «Священного писания» изменилось немногое. Точно так же, как семиты восхищаются героизмом Раав, западный мир рукоплещет бывшим советским (и российским) гражданам, изменившим своей стране.
Ничего удивительного в этом нет. Вопрос лишь в одном: что послужило причиной вероломства. Особый восторг вызывает у зарубежного обывателя так называемые «борцы с тоталитаризмом». Впервые этот термин, «оправдывающий» измену, был применен к полковнику ГРУ Олегу Пеньковскому, ставшему главным информатором США и Великобритании во время Ка-рибского кризиса. Лозунг Пеньковского «сражаться с коммунизмом подручными способами» подхватили сотрудники внешней разведки КГБ Станислав Левченко (бежал из Токио в Америку в 1979 году, ныне работает в газете «Новое русское слово») и Олег Гордиев-ский, работавший на англичан добрый десяток лет. Последний довел этот образ — «измена во имя западной демократии» — до совершенства, написав несколько книг и сотни статей.
В действительности же большинство «кротов» (как стали называть их с легкой руки писателя Джона Ле Карре) перешли на сторону врага по куда более прозаической причине: стали жертвами шантажа или собственной алчности.
Скажем, сотрудник вашингтонской резидентуры КГБ Сергей Моторин попался на банальнейшей торговой операции — он обменял ящик водки из посольского магазина на музыкальный центр у торговца, агента ФБР. Фотографии обмена были своевременно продемонстрированы Моторину, и майор начал работать на ФБР (впоследствии расстрелян).
Полковник ГРУ Александр Филатов, майор КГБ Борис Южин, сотрудник Института США и Канады Владимир Поташов угодили в американские сети и совсем уж в пикантной ситуации — их «взяли» на женщинах.
Но даже если поверить в идиллические рассказы о «борьбе с коммунизмом», необходимо признать: после 1991 года никаких идейных причин предавать у «кротов» не осталось. Какие, к черту, идеи, если сам президент Ельцин оказался таким крутым антикоммунистом, что бедному старику Рейгану на его фоне остается только надеть комсомольский значок. А всемогущий и зловещий КГБ и в родной стране не пинает только ленивый.
