Рудольф Баландин - Маршал Шапошников. Военный советник вождя
С начала августа 1941 года я, сопровождая Б.М. Шапошникова, ежедневно, а иногда и по нескольку раз в сутки бывал у Верховного Главнокомандующего. В августовские и сентябрьские дни 1941 года эти встречи, как правило, происходили в Кремле, в кабинете И.В. Сталина. Одним из основных вопросов, который тогда решался, было формирование и место сосредоточения наших главных резервов».
Смоленск нашим войскам пришлось оставить. Однако удалось изрядно измотать основные группировки врага и задержать их наступление. Это был наш первый крупный стратегический успех. «Советское командование, — писал Василевский, — получило дополнительное время, как для создания новых мощных резервов, так и для укрепления Москвы».
343
...Прошу меня простить за отступление по личным мотивам. Дело в том, что война застала меня, семилетнего мальчишку, в Смоленске. Мой отчим, Константин Алексеевич, подполковник медицинской службы, был начальником госпиталя. Немцы часто бомбили город. Мы с матерью оставались здесь до последней возможности (она верила в нашу скорую победу). Вывезли нас на военной «полуторке» — с одним чемоданом, в летней одежде. Ехали целый день. Ночевали в деревенской избе, на полу. Ночью меня разбудили голоса, топот ног. Все выбежали, и я с ними.
Вдали багровело неровное зарево. Вспыхивали отдельные огоньки. Звуки до нас не доносились. «Смоленск горит!»
В городе оставался и мой отчим. (Ему, как многим защитникам Смоленска, удалось вырваться из окружения.) Я понял: там идет бой. Только теперь мне по-настоящему стало понятно, что такое война. Пылал город, в котором я еще недавно жил. Зарево разгоралось, словно там вот-вот взойдет солнце...
Последнее яркое воспоминание о тех днях. Вечер. Вокзал Ярцево. Сижу в здании, вздрагивающем от недалеких взрывов. Звон стекол. Нарастающий пронзительный свист падающих бомб. Порой здание сотрясается, как будто живое. Я прижался к деревянной скамейке. От истощения и усталости меня бил озноб (позже, в поезде, потерял сознание). Казалось, я один на целом свете, и бомбы летят в меня. В первый и, надеюсь, в последний раз я испытал ужас...
Выжить мне удалось только потому, что нам помогли родные советские русские люди. А о том зареве над Смоленском я вспомнил 9 мая 1945 года, когда с приятелями вечером сидел на крыше дома в подмосковном Монино и смотрел на зарево салюта Победы над Москвой.
«ТАЙФУН» ПОД МОСКВОЙ
На совещании в Борисове Гудериан просил фюрера прислать ему новые танки, чтобы его танковая группа была готова 15 августа начать новое наступление. И тут Гитлер неожиданно посетовал: «Если бы я знал, что приведенные в вашей книге данные о мощи русских бронетанковых сил соответствовали действительности, я думаю, что никогда не начал бы эту войну».
Тем не менее война шла не только на полях сражений. Был у нее и незримый — информационный — фронт. Германская военная разведка продемонстрировала осведомленность: назначение нового на-
344
чальника Генерального штаба советской армии не осталось секретом для фашистов. 7 августа в радиопередаче на русском языке из Хельсинки прозвучало обращение лично к Борису Михайловичу Шапошникову. Он его не слышал, но текст ему предоставили. Неизвестный «доброжелатель» напоминал, что он, Шапошников, царский офицер, вынужденный по малодушию перейти на службу к большевикам. Якобы презирая и ненавидя их, он двадцать три года «томился раскаянием». Теперь «господин полковник» получил возможность искупить свою вину «перед совестью и историей», «обратить оружие против кремлевских заправил».
Конечно, авторы этой агитки не рассчитывали на то, что Шапошников оставит Генштаб и попытается перейти линию фронта к представителям «западной цивилизации» или попытается «убрать Сталина». Они умышленно хотели внести недоверие и разлад в работу высшего советского командования, а в результате — добиться смещения Бориса Михайловича с занимаемого поста.
Пожалуй, такова была невольная высокая оценка врагом его таланта как руководителя Генерального штаба. Действительно, вряд ли кто-нибудь другой из наших военачальников мог сравниться с Шапошниковым в знании всех аспектов работы Генштаба, умением предугадывать намерения противника и детально планировать крупные боевые операции. Очень не хотелось немецкому командованию иметь такого противника.
...Поход на Ленинград, начавшийся 8 августа, проходил с переменным успехом, но штурм города не удался. Маннергейм не спешил помочь германским союзникам. Замкнув кольцо окружения вокруг города, немецкое командование решило задушить его блокадой, а это стратегическое направление считать второстепенным. Отсюда танковая и моторизованная дивизии были передислоцированы на юг. Умело маневрируя, используя промахи советского командования (в том числе и Сталина), немцы окружили четыре армии Юго-Западного фронта в «Киевском котле».
Положение Красной Армии было отчаянное. На конец сентября 1941 года она потеряла, по германским подсчетам, 2,5 миллиона человек, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков, 14 тысяч самолетов. Казалось, война близится к концу. В Берлине составляли планы оккупации и эксплуатации европейской части СССР; в генштабе разработали операцию «Тайфун», завершающую кампанию 1941 года с конечной целью — захватом Москвы. В «Тайфуне» предполагалось участие в до 3/4 всех германских вооруженных сил Восточного фронта. На 1 октября группа армий «Центр» имела в своем составе 1,8 млн человек, более 14 тысяч орудий и минометов, 1700 танков, 1390 самолетов. Противостояли им на трех наших фронтах около 1,25 млн человек, 7600 орудий и минометов, 990 танков (преимущественно легких), 677 самолетов, в основном устаревших типов.
Однако были свои преимущества и у нашей стороны. Главное: оккупанты находились на чужой территории; у них в тылу было враждебное по отношению к ним население. Многочисленные партизанские отряды порой представляли собой крупные воинские подразделения. Они не только совершали диверсии, нападения на отдельные группы гитлеровцев и полицаев, но и сообщали разведданные за линию фронта. Теперь наш Генштаб имел более точные сведения о перемещениях войск противника. Это позволяло командованию точнее планировать операции.
Красная Армия постепенно восстанавливалась после первых сокрушительных ударов вермахта, налаживалось управление войсками, работа Генерального штаба.
«Полный оптимизма и душевной твердости, — вспоминал М.В. Захаров, — трудился Борис Михайлович на своем ответственном посту.
Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб из-за интенсивных налетов вражеской авиации на Москву разместились тогда временно в здании на улице Кирова (ныне Мясницкая. — Авт.), а запасной командный пункт был оборудован на ближайшей станции метро, куда и переносилась работа в случае бомбардировки. Вестибюль этой станции был отгорожен от поездных путей, и пассажиры в проносившихся мимо вагонах не подозревали, как близко от них, за тонкой стеной находится оперативный военный центр. Тут было устроено несколько помещений, обставленных скромной мебелью, а главное — имелась вся необходимая аппаратура для надежной связи с фронтами. Если воздушная тревога вынуждала переходить сюда, Борис Михайлович и его помощники, ничуть не сетуя на непривычность условий, спокойно и уверенно делали свое дело.
Работая в непосредственном контакте с Верховным главнокомандующим, начальник Генштаба ежедневно, а то и несколько раз в сутки бывал у него с докладами. И.В. Сталин высоко ценил рекомендации Б.М. Шапошникова, всегда деловые, конкретные и обоснованные, учитывающие действительную, без прикрас, фронтовую обстановку. Постепенно сложилось так, что без предварительного доклада соображений начальника Генерального штаба не принимались никакие ответственные военные решения...
346
Все операции большого масштаба в начальный период войны разрабатывались при его прямом участии. В эти тяжелые для нашей Родины дни с особой силой проявились полководческий талант Бориса Михайловича, его непреклонная воля к победе и безмерная вера в правоту нашего дела».
Однако ситуация под Москвой, несмотря на все наши усилия сдержать гитлеровцев, продолжала ухудшаться. В начале октября группа армий фон Бока получила дополнительные войска. Началось Вяземско-Брянское сражение. Концентрация танковых и моторизованных дивизий на этот раз была еще более мощной, чем в первые дни «Барбароссы». Выстоять против такого удара превосходящих сил противника нам не удалось.
В центре танковая группа генерала Гепнера, усиленная дивизиями СС «Рейх» и «Великая Германия» раскололи надвое фронт обороны. С севера и юга вклинились армии фон Клюге и Штрауса, танковые дивизии Гота. 3 октября немецкие бронированные чудовища ворвались в Орел, где по улицам еще ходили трамваи. На участках прорыва немцы имели 5—6-кратный перевес в людях и в технике. Они замкнули два кольца окружения, где оказались 4 армии: 19-я и 20-я Западного, 24-я и 32-я— Резервного фронтов. В «мешках» продолжали отчаянно сопротивляться более полумиллиона наших солдат и офицеров; 28 немецких дивизий вынуждены были сражаться с ними, постепенно сжимая тиски окружения.
