Горы дышат огнем - Веселин Андреев

— Ты просто хочешь, чтобы я стал дезертиром. Кто гарантирует, что меня не убьют и там? По-твоему, надо думать не о том, чтобы идти в горы, а о том, как бы смыться?

Он и на это нашел отговорку, но я безошибочно определил, что за его словами кроется страх.

Плохо, что такой, как Пейчо, не один. Скоро я прочитаю в одной из инструкций софийской партийной организации: «Член партии — не почетное звание. Это борец, боец передового отряда рабочего класса. Бездеятельные члены партии не только бесполезны — своей пассивностью они заражают и других».

А если к бездеятельности добавляются еще и теории, вроде «Красная Армия сама со всем справится», «наши усилия напрасны до тех пор, пока и до нас не докатится военный вал», «подождем еще немного, время работает на нас», «не хочу умирать, хочу дожить до советской власти» и подобные, то возникает серьезная опасность. Такие взгляды следует безжалостно громить, а их приверженцев вытаскивать из болота пассивности.

Попробуй-ка, вытащи такого!

А может, в чем-то Пейчо был прав? Неужели военная деятельность Вапцарова более важна, чем стихи, которые он не успел написать? Ни в коем случае!.. Но... нет! Кто может сказать, когда Вапцаров стал Вапцаровым и написал бы он такие стихи, не будь таким сам?

Кстати, о себе. Боже мой, я не могу представить себе большего несчастья в жизни, чем несчастье, которое произошло бы со мной, если б я не ушел в отряд. Будем говорить не как о писателе, а как о человеке!

А Пейчо я и сегодня не завидую, пусть у него есть все. Ведь люди умирали и за его счастье. Одного лишь я не хочу — забыть тот день, когда он мне изливал свою мудрость.

Да, вероятнее всего, мы должны были погибнуть. Красная Армия наступала, но она была еще далеко. Никто не знал, когда она придет сюда и кто ее дождется. А «дирекция полиции купит по взаимному согласию (как я понимаю, с лошадьми) для нужд столичного отряда конной полиции и областных полицейских эскадронов лошадей в возрасте не моложе 3 лет и не старше 10, ростом от 150 до 165 см». «Сто двадцать полицейских сыщиков закончили государственное полицейское училище и приняли присягу». Неужели их еще мало, этих штатных, добровольных и случайных агентов? Однако премьер-министр Богдан Филов требует в Народном собрании новых «ассигнований на полицию и борьбу с антигосударственными элементами».

Вера, ставшая не только твоим убеждением, но и эмоциональной опорой, — большая сила. Она открывает перед тобой мир с желанной стороны. Ни одна революция невозможна без такой веры, конечно, если она не закрывает тебе глаза на истину. Во всех угрозах полиции, обращенных к нам, мы видели слабость власти. Это был один из внутренних механизмов, спасавший нас день за днем от страха перед смертью.

Я знал также, что и мы наносили ощутимые удары, о которых «Зора» никогда не сообщит. Лишь когда нет другого выхода или когда нужно нагнать страху, чтобы получить новые ассигнования, газеты публикуют сообщения вроде следующего: «Неизвестные лица убили в Пловдиве помощника областного директора». Мы уже научились читать даже «Зору» — и то, что она пишет, и то, что написано между строк.

«Никола Тошев Велков из села Липница, Ботевградского уезда, 61 года, земледелец... осужден на 1 год тюремного заключения строгого режима и оштрафован на 30 тыс. левов за то, что скрыл сено от реквизиции». Осуждены и 67-летний пекарь (не отчитался талонами продовольственных карточек), и крестьянин, укрывший от реквизиции двух лошадей, и другой крестьянин, не сдавший 60 литров молока по обязательным поставкам, и т. д. и т. п. Не знаю, кто саботировал сознательно, кто в целях спекуляции, но это саботаж. Сопротивление. Понятно, саботажников значительно больше, а эти сообщения газеты публикуют лишь в назидание.

Почему меня так беспокоит этот Пейчо? В каждом революционном движении были свои болтуны и приспособленцы. Посмотрите-ка на него — уже сейчас он занимает место за праздничным столом. А сколько еще таких сбежится потом, и останется ли там место для борцов-чернорабочих? Останется, но они не сядут за этот стол, даже если воскреснут.

Позавчера в сквере на перекрестке Регентской и Евлоги Георгиева я встретил Киро. Мы поговорили о том о сем, и я намекнул ему, что ухожу... Очень мало кто об этом знал. Говорить на эту тему не особенно разрешалось, но как можно было не сказать Киро... Высокий, сухой, жилистый, пожелтевший от ядовитых линотипов, он обнял меня, прижал к себе, а потом слегка отстранился, заглянул мне в глаза, усы его вздрагивали.

— Ну, бра-ат...

Сколько оттенков было в его мягком, неповторимом «брат»!

Киро не был многословен, но смутил меня. Я знал: он искренен, как всегда. Высокие слова он произносил совсем просто: я герой, он мне завидует, но у него нет сил, чтобы уйти... В таких случаях чувствуешь себя беспомощным. Чтобы он не подумал, что возвращаю ему комплимент, я толкнул его в бок: разве я его не знаю?

— Благодарю тебя за доверие... Но и здесь нужны люди, и я не сижу сложа руки.

Милый Киро! Ему всегда казалось, что он делает маленькие дела, а другие — великие!

Достаточно вспомнить о нем — и можно забыть о существовании хоть сотни хитрецов. Или подлецов.

А позже поэт Кирилл Маджаров средь бела дня оставит свой окоп, что считалось преступлением, проберется сквозь проволочные заграждения, рискуя каждую секунду получить пулю в спину, и побежит наугад к югославским партизанам, которые с полным правом могли пристрелить приближающегося к ним вражеского солдата. Он станет их товарищем и погибнет в первом же бою.

Киро не думал, будет ли нужен социалистической Болгарии его поэтический талант. Он думал только о своем долге.

Друг мой, незнакомый и близкий, читающий эту книгу, ты уже понял, что я рассказал о Лиляне для того, чтобы это услышал ты.

Ты, наверное, уже понимаешь, какую книгу я написал, но я все же хочу раскрыть свой замысел и все время видеть твое лицо. Договорились? У меня нет тайн. Может, даже все, о чем я рассказываю, тебе уже известно: ты читал книги о нашем отряде и большинство событий того времени тебе знакомо; ты знаешь, кто пал в бою и кто вернулся. Но