Райнхольд Браун - Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945
— Где находится Х.?
— В тридцати километрах отсюда.
Да, вот так! Мы опоздали! Мы страшно расстроились, и Бернд был уже готов повернуть назад. Но расстроился он не меньше моего. Он стер с лица пот, и я заметил, что он вдруг постарел.
— Нам надо немедленно попасть в Х.! — решительно сказал я.
— Каким образом?
— Со следующим поездом!
Мы бросились в решительную атаку, и Бернд остался со мной. Мы добрели до станции и смешались с людьми на платформе. Здесь были русские, крестьяне, торговцы. На платформе творился форменный базар. Какая-то девушка услышала, что мы говорим по-немецки. Мы посмотрели на нее, наши взгляды встретились. У девушки были необыкновенно добрые глаза.
Я коротко подмигнул ей, и она подошла. Она была любопытна, как большинство девушек.
— Скажи, пожалуйста, когда придет следующий поезд до Х.?
Но девушка не говорила по-немецки и не поняла вопрос. Она недоуменно смотрела на нас. Мы упростили вопрос:
— Э, vasut, э, когда vasut на Х.?
— Вы — немецкий солдат? — спрашивает девушка после недолгого молчания.
— Да, да, но мы хотим попасть в Х.
— О, я люблю немецкий солдат! — отвечает нам девушка.
Черт знает что, но, во всяком случае, это был уже какой-то успех. Мы отходим в сторонку, чтобы не так бросаться в глаза, и продолжаем спрашивать. Наконец, мы узнаем, что поезд придет через час. Черноволосая мадьярка скрашивает нам ожидание. По-немецки она почти не говорит, но мы тем не менее разговариваем и даже смеемся. На меня снизошло невероятное хладнокровие.
Пришел поезд.
Но что это за чудо? На крыше нет ни одного пассажира. С бесстрастным видом мы занимаем место в купе. Мы готовы ко всему. На скамьях сидят крестьяне, мужчины, женщины в платках. Здесь же какой-то городской господин со своей дамой. За кого нас тут примут? Мы видим, что все смотрят на нас. Пусть пялятся, думаю я. Если бы они своими взглядами могли заштопать дыры на свитере! Пассажиры продолжают глазеть на нас. Но рельсы уже звенят, а мимо проносится пейзаж. Может быть, мы все же успеем в эшелон! Может быть, мы не опоздаем! Ни о чем другом я просто не мог думать. До появления контролера.
Все очень плохо. Мы не можем предъявить билет. Купе получает давно ожидаемую сенсацию. Среди пассажиров оказывается шваб. Он мгновенно понимает, в какую неприятность мы влипли. Он переводит контролеру наш лепет и добавляет что-то от себя. Счастье не покидает нас и здесь. Контролер пренебрежительно, но снисходительно машет рукой и проходит дальше. Его форма похожа на форму Армии спасения. Я бы охотно его поблагодарил, но это было трудно, и к тому же я не хотел быть слишком навязчивым. Теперь публика засыпала нас вопросами. Шваб старательно переводил. Он вообще оказался очень разговорчивым. Нам начали протягивать бутерброды. Спасибо, спасибо. Жизнь вообще богата приятными неожиданностями. Никто больше не пялит глаза на наши цыганские лохмотья, грязные руки, босые ноги и небритые физиономии.
Нам удивляются, нас расспрашивают. Мы отвечаем. Нами интересуются. Мы ведем себя как актеры на сцене.
Поезд тем временем несет нас от станции к станции.
Наконец, он прибывает в Х., на большую узловую станцию. Когда поезд начинает тормозить, мы уже стоим у двери в тамбуре.
— Вон он! Видишь, там сзади стоит эшелон! — говорит шваб, появившийся у нас за спиной. — Вон тот длинный товарный состав!
Заскрежетав тормозами, поезд останавливается. Скорее прочь отсюда! На перроне невообразимая толчея. Хлопают двери, одни люди вываливаются из вагонов, другие втискиваются внутрь. Венгры, русские, женщины, дети! Слышна ругань, какие-то крики. Мы спешим по перрону, спрыгиваем на пути, идем мимо семафора в тупик. Нам надо попасть в эшелон. Сзади раздается пронзительный свисток. Мы спешим дальше. Мы не слышим свистка! Мы не хотим его слышать! Вон там стоят наши вагоны! Длинный состав из грязно-бурых вагонов. В вагонах люди — швабы, немцы!
Стоим!!!
Мы останавливаемся сами, прервав свой безумный бег. Осторожно! Полиция! Жандармы! У каждого вагона ненавистные военные! Вон стоит комендант, лейтенант полиции. Что делать? Я принимаю бредовое решение и шепчу его Бернду.
— Ты спятил! — шипит он мне в ответ.
Но меня это не останавливает. Я хватаю его за рукав и тащу к коменданту. Все поставлено на карту. Посмотрим, что нам выпадет — победа или смерть.
— Мы немцы, — говорю я.
Офицер резко оборачивается к нам, окидывает взглядом с головы до ног, потом подносит руку к козырьку фуражки.
— Откуда идете? — спрашивает он по-немецки с сильным венгерским акцентом.
— Из Сибири. Мы отстали от эшелона.
— Не понял. Из какой Сибири?
— Мы возвращались на родину. Во время остановки хотели напиться из колодца и отстали от поезда. Мы не успели на него сесть. — Где остановился поезд?
— Мы не знаем, мы этого не знаем. Мы давно в пути. Мы прошли двести километров. Мы хотим поехать вместе со швабами. Пожалуйста, разрешите нам.
По лицу лейтенанта пробегает тень недоверия. Конечно, кто же поверит в ту глупость, которую я ему рассказываю. Но не всегда же верят только разумному. Вокруг нас собираются любопытные жандармы. Мы стоим среди вооруженных людей.
— Почему на вас гражданская одежда? — спрашивает лейтенант и закуривает сигарету. Я съеживаюсь.
— Форма совсем порвалась. Эту одежду нам дали добрые крестьяне. Мы за это на них работали. Как он посмотрел на нас! Почему он нас не задерживает? Язвительным тоном он задает следующий вопрос:
— Но почему на вас такая рвань? Здесь в таком виде ходят только цыгане!
— Ну что вы, что вы! Форма была еще хуже — дырка на дырке! Эта одежда гораздо лучше! — почти возмущенно возражаю я и нежно провожу рукой по дырявому свитеру.
— Документы?!
— Документы? Нет, у нас нет никаких документов. У нас и не может быть никаких документов.
— Солдатские книжки! У вас должны быть солдатские книжки!
— Нет, нет, все солдатские книжки остались у русских. Они собрали все документы. Ни у кого из нас не было на руках солдатских книжек. Нет, нет.
— Я смотрю на свои грязные босые ноги и замолкаю, не зная, что говорить дальше.
— Я не могу взять вас в эшелон! Это строго запрещено! — отрезает лейтенант, бросает окурок и наступает на него сапогом. Нет, этого не может быть! Нет, это невозможно! Что скажешь на это, дорогой мой читатель? Ты понимаешь, что мы при этом чувствовали? Если нет, то брось эту книжку в печку! Не медля! Этот поезд не мог уйти в Германию без нас! Мы просим, мы умоляем.
— Возьмите нас с собой, возьмите. Господин лейтенант, ну, пожалуйста. Возьмите нас. Меня ждут жена и дети, — говорю я. Бернд истово крестится.
— Господи, господин лейтенант, возьмите нас. Мы продолжаем униженно проситься в эшелон. Мы ведем себя как женщины, как женщины у Стены Плача. И что вы думаете? Лейтенант смягчился.
— Вагон переполнен, — говорит он наконец. Но каким тоном он это говорит! Тон звучит в наших ушах, как небесная музыка.
— Но может быть, люди не станут возражать? Господин лейтенант, ну, пожалуйста, разрешите! Мы попытаемся.
Лейтенант некоторое время молчит, потом поворачивается и уходит вместе с полицейскими. Он не приказал нас задержать!
Мы понимаем, что это молчаливое разрешение. Мы идем от вагона к вагону. Всюду раздраженные, злые лица, нас не берут, не пускают.
— Мест больше нет, нам самим приходится стоять.
— Собаки! — бормочет Бернд сквозь зубы.
— Успокойся, держи себя в руках, — одергиваю я друга.
Мы стоим возле поезда, на расстоянии одного прыжка и ждем вечера. Спускаются сумерки, и поезд трогается. Мы прыгаем и забираемся в будку хвостового вагона. Мы едем…
Господи, отец наш небесный, Ты, кто видит все и всех, от кого невозможно спрятаться! Видел ли Ты в тот момент более счастливых людей, чем я и Бернд? Колеса стучали на стыках, рельсы пели свою нескончаемую торжествующую песнь, звучавшую в наших ушах, как праздничный хорал. Мы стояли на подножке будки. От встречного ветра из наших глаз катились слезы. Та, та-там, та, та-там! Поезд катится в Германию, и мы едем на этом поезде! Будапешт поезд прополз уже в темноте. Среди развалин то здесь, то там возвышались величественные здания. Мы видели древний город, его раны и символы, его свет и его тени. Состав въехал на мост, и нас приветствовал мощный поток Дуная, сверкающий отражениями тысяч фонарей набережной. Все это мы видели сквозь узкие щелочки сторожевой будки последнего товарного вагона. Мы молили Бога, чтобы поезд без остановки доехал до Германии.
Поезд остановился, отъехав от Будапешта на приличное расстояние. Томительно тянулись часы. Стояла глубокая ночь. Нам хотелось спать, но мы не решались лечь. И все же, скорчившись на неудобных лавках, в конце концов уснули…
Под утро кто-то рывком распахнул дверь будки с моей стороны. Я чуть было не вывалился наружу, но успел ухватиться за стальной косяк. В будку забрался тяжело дышавший человек. Он что-то говорит, но мы не понимаем его.
