Игорь Ермолов - Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками, 1941–1944
Третья группа стихотворений в различных местностях имела свои особенности. Так, на Дону казаки пели на мотив старой песни «Стенька Разин» казачий гимн «Под свободные знамена», в котором нет ни малейшего упоминания о германской армии, а казачье движение представлено вполне самостоятельной силой. В то же время гимн перенасыщен призывами к мести большевикам. Напротив, в центральных областях РСФСР подобные призывы либо отсутствовали, либо носили умеренный характер. В этой связи правомерно предположить, что казаки, считая себя обособленной этнической группой, зачастую отождествляли большевиков с русскими, считая большевизм несвойственным казачьей среде явлением. Напротив, коллаборационисты из русского населения не считали членов ВКП(б) абсолютно чуждым элементом, более того, в своих пропагандистских материалах призывали таковых к сотрудничеству. Так, в одной из коллаборационистских листовок, выпущенной в феврале 1943 г., говорится: «Беспартийный, коммунист, комсомолец, рабочий, крестьянин — все мы прежде всего русские, и жизнь показала, что если поскрести любого честного коммуниста, то сразу выступает наружу его русская душа»1070.
Особый вид поэзии, относящийся скорее к фольклору, оказался направленным исключительно на поддержание антисемитских настроений. Такие двустишия были начисто лишены какой-либо политической окраски, чаще имели религиозный оттенок:
«Где жид богатый, там христианин в заплатах».
«С жидом дружить — черту душу заложить».
На фольклорное происхождение подобных стихов указывает частое упоминание в них крестьянского быта, предметов крестьянского обихода, сельских приемов работы:
«Жиду верить — воду ситом мерить».
«Хата жида — всей деревне беда».
Интересно, что подобное творчество, согласно проведенному нами опросу, получило наибольшее распространение в районах, где преобладало украинское население, например в западной части Орловской (теперь — Брянской) области. Напротив, в областях, значительно отстоящих от границы с Украиной, антисемитский фольклор всплывал крайне редко. Фольклорное происхождение антисемитских изречений косвенно подтверждается также тем, что ни в одном из просмотренных нами средств массовой информации периода оккупации что-либо подобное не было опубликовано, вероятно, ввиду низкопробности данных образцов поэзии.
Советским военачальникам эпиграммы посвящались крайне редко, а их фамилии зачастую упоминались наряду с именем И. В. Сталина:
Тимошенко и Иоська, попляшите гопака!Проиграли пол-России, два советских дурака.
Таким образом, на оккупированных территориях РСФСР, пусть в небольшом объеме, сохранились музейная работа, театральное искусство, наука. Вместе с тем наблюдалось не их развитие, а постепенное свертывание. Так, налицо сокращение объема музейных фондов ввиду того, что экспонаты как материальные носители культуры постепенно и целенаправленно расхищались оккупантами. Работа оккупантов по сокращению культурного потенциала России была бы невозможна без помощи коллаборационистов. Именно они оказали большую помощь нацистам в деле ревизии культурных ценностей, уничтожения памятников, литературы, живописи. Однако и здесь следует различать коллаборационистов и псевдоколлаборационистов, то есть тех, кто, формально находясь на службе у оккупантов, делал попытки сохранения научного и культурного потенциала России.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
История гражданского коллаборационизма периода Великой Отечественной войны долгое время как в отечественной, так и зарубежной исторической науке оставалась изученной крайне неполно и односторонне. Отечественная историческая наука на протяжении длительного времени уклонялась от признания масштабности коллаборационизма, в частности гражданского, стремилась представить его не как явление с социально-политическими корнями, а как банальное предательство, обычное услужение оккупантам немногочисленных одиночек, движимых самыми низменными чувствами. Именно такой подход прочно вошел в отечественную историографию советского периода. Другая крайность, присущая отечественной исторической науке, — недооценка и даже уклонение от признания той роли, которую сыграло в Великой Отечественной войне сотрудничество с врагом части советских граждан в гражданской сфере. В постсоветский период, когда исчезли идеологические запреты освещать вопросы сотрудничества части населения СССР с гитлеровскими оккупантами, а исследователи получили доступ ко многим ранее закрытым архивным фондам, объективная научная разработка темы советского коллаборационизма продвинулась вперед. Однако что касается сотрудничества части наших соотечественников с оккупантами в гражданской сфере, включая управление, экономику, инфраструктуру, эти вопросы до сих пор остаются за рамками исторических исследований. Такая же односторонность была и до сих пор присуща и зарубежным исследователям.
Гражданский коллаборационизм на оккупированных территориях РСФСР не был случайным явлением, но стал вполне закономерной, исторически обоснованной и неизбежной реакцией части населения РСФСР на ряд назревших в советском обществе противоречий экономического, политического, религиозного и национального характера. Массовые политические репрессии, насильственная коллективизация, «голодомор» крестьянского населения, как следствие изъятия продуктов на нужды индустриализации, неразумная национальная и религиозная политика посеяли у значительной части населения РСФСР недовольство советским режимом. В довоенный период ввиду тотального контроля со стороны советских карательных органов практическая реализация какого-либо протеста была невозможна в принципе. Однако после нападения Германии на СССР, занятия германской армией большой части советской территории с примерно 40 % людских ресурсов население, оказавшееся по ту сторону фронта, на период оккупации освободилось от советского влияния. В такой обстановке создались все необходимые условия для поддержки враждебных советскому режиму сил.
В то же время неправомерно рассматривать гражданский коллаборационизм исключительно как антисталинский протест. Согласно результатам исследования, существовал широкий спектр причин становления граждан СССР на путь коллаборации. Что касается коллаборантов, движимых именно политическими мотивами, точный их процент установить сложно. Так, по мнению А. В. Окорокова, идейных борцов против сталинского режима среди военных коллаборационистов было не более 10–15 %1071. Однако не ясен механизм такого подсчета. Что касается именно гражданской сферы советского коллаборационизма, как в существующих источниках, так и в научной литературе не существует даже приблизительных данных на этот счет. В этой связи представляются несостоятельными утверждения некоторых зарубежных исследователей, трактующих советский коллаборационизм почти исключительно как осознанную борьбу населения СССР против советского режима.
Тем не менее многогранность причин становления на путь коллаборации с гитлеровской Германией заложена в самой системе советского общества, сложившейся за годы предвоенного существования СССР. Так, поступление местного населения на предприятия, в созданные оккупантами учреждения, в том числе полицию, в ряде случаев не диктовалось антисоветскими убеждениями, а было вызвано экономическими причинами, желанием найти какой-то источник существования в условиях оккупации. А ряд крупных поражений Красной армии в течение первых полутора лет войны и оставление ею огромных территорий явились результатом недостаточной подготовленности СССР к войне. Порожденная на этом фоне уверенность части гражданского населения в скором поражении Советского Союза явилась еще одной причиной коллаборации с противником.
В исследовании отмечено, что по сравнению с царским периодом советский режим явно проигрывал в том, что даже при тотальном контроле за настроениями населения большевикам не удалось создать общество, спаянное единой идеей. Иллюзия о морально-политическом единстве советского народа могла держаться лишь под страхом репрессий к инакомыслящим. Освободившееся при оккупации от советского влияния население РСФСР выявило свою разнородность в смысле взглядов и конкретных действий — от осознанной борьбы с врагом в рядах партизан и подполья до всяческой поддержки агрессора, в том числе поступления к нему на службу.
Особое, пожалуй, самое значительное место в истории советского коллаборационизма занимает его проявление и развитие на оккупированных территориях РСФСР. Здесь контингент коллаборационистских формирований в значительной степени составили местные жители. В отличие от военнопленных, поставленных на грань выживания и вызвавшихся служить врагу в большинстве случаев вынужденно, для местного населения в большей степени присутствовал элемент добровольности. Степень готовности к сотрудничеству с врагом на различных оккупированных территориях РСФСР была неоднородной. Так, на тех территориях, где населению были предоставлены более широкие суверенные права, на путь сотрудничества с врагом становилась большая часть местных жителей, нежели там, где оккупанты установили обычный оккупационный режим с его репрессиями, поборами, сохранением колхозной системы. Кроме того, наибольшее рвение к сотрудничеству с немцами проявило население, жизненный уклад которого за годы советской власти в большей степени подвергся ломке в экономической и социально-культурной областях. В этой связи показателен пример Локотского автономного округа, территорий исторического расселения казаков, так как их население не испытывало каких-либо экономических трудностей при царском режиме. Введение системы колхозов, проведение репрессий по отношению к зажиточному слою крестьянства и политически неблагонадежным существенно повлияло на отношение населения к советской власти. Это не могло не вызвать ответную реакцию в период, когда эти территории с приходом немцев освободились от советского контроля.
