Райнхольд Браун - Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945
— Все получится, — говорит из темноты Бернд. — Все должно получиться. Что? Мое отупение исчезает, словно по мановению волшебной палочки. Бернд изо всех сил старается освободиться от наручников. У него маленькие руки, и кольца наручников свободно болтаются на его запястьях. Он изо всех сил старается, обдирая кисти и ругаясь сквозь зубы.
— Прекрати! — шепчу я. — Прекрати. Надо дождаться полуночи. Бернд останавливается. Мы ждем, ждем, ждем… Мои руки наливаются свинцом. Я все время ищу положение, в котором им стало бы легче, и сам процесс поиска облегчает мои страдания. Отчаяние и надежда, сменяя друг друга, проносятся в моем мозгу.
— Все нормально! — говорит Бернд. — Все будет нормально. — Он произносит эти слова всякий раз, когда видит, что я близок к отчаянию.
За дверью слышен шум… В коридоре раздаются легкие шаги… Стук… Потом до нашего слуха доносится мелодия… Ее скорее мурлычут, чем напевают. Мадьярка? Мадьярка пришла спать. Мы слышим, как скрипит топчан. Вот она улеглась, продолжая напевать. Что это? Может быть, она что-то сказала? Нет, она ничего не сказала, она допела музыкальную фразу и умолкла.
— Через полчаса начнем, — шепчу я Бернду.
— Да! — отвечает он.
Я сажусь, словно в лужу, в пятно серебристого лунного света на полу перед окном. Мои глаза постепенно привыкают к темноте. Ночь мягка, как бархат, время бежит, сердце мое стучит от волнения, но я жду, жду, зажав скованные руки между колен.
Тень решетки на полу заметно сместилась. Пора!
— Давай! — говорю я, и Бернд, ругаясь и шипя от боли, принимается освобождать кисти рук из наручников.
Он разжимает кисти, свертывает их в трубочку, пытаясь протиснуть их сквозь железные кольца. Я слежу за каждым его движением, напряженно прислушиваюсь, сострадаю, участвую в его тяжкой борьбе. И вот, свершилось! Его руки свободны! Свободны! Он вытаскивает стул на лунный свет и осматривает нехитрый предмет мебели. Вот он, нужный инструмент. Короткий щелчок, и в руке Бернда оказывается железный штырь. Этим штырем он вскрывает замок наручников. Все происходит быстро, как во сне. Я чувствую, как в мои опухшие кисти устремляется кровь. Мы принялись за работу. Ну, собаки, ну, теперь мы вам покажем! И если вы посмеете нагрянуть еще раз, то мы нападем на вас первыми. Теперь нам есть чем вас бить!
Из наручников вышли превосходные зубила! Я приставил к окну стул, влез на него и принялся долбить, сверлить и скрести. Постепенно, шаг за шагом, я выковыривал из промежутков между камнями раствор. Я выгрызал его миллиметр за миллиметром. Мы должны одолеть эту стену, мы должны сегодня ночью выбраться отсюда. Я был одержим одной этой мыслью, я перестал быть человеком, я стал молотом, бьющим по зубилу, я нажимал на стену, вонзал железо в цемент, соскребал крошку, вытачивая канавку между камнями.
— Тсс! — шепнул Бернд.
Мы прислушались. За дверью заскрипел топчан. Рука моя дрожала от напряжения… Но все было тихо.
— Давай! — прошептал Бернд, и я снова начал вгрызаться в неподатливую стену.
Тяжкая это была работа, и вместе с цементной крошкой неумолимо сыпалось и текло время. Кто выиграет? Я не задавал себе таких вопросов. Это был наш последний шанс, последняя предоставленная нам возможность. Вот зашатался первый камень. Еще мгновение, и я смогу его вытащить.
— Ну, иди сюда! — шепнул я камню и одновременно Бернду.
Он поддался, поддался! Я извлек из стены первый камень. Вот он! Бернд принимает его из моих рук. Который теперь час? Я перестал ориентироваться во времени, но полночь, видимо, уже миновала. Мои руки дрожат от волнения и напряжения. Но дальше дело пошло скорее! Кладка была разрушена в одном месте, и теперь расшаталась вся конструкция. Вскоре в моих руках оказывается второй камень. Зашатались прутья решетки. Снова за железо, снова сверлить, сверлить, долбить. Я раскачал еще один камень. Толкнул железный прут — не качается ли и он? Нет, еще рано! Прутья пока крепко держатся за края окна.
Но и время летело. Отпущенный нам срок сокращался со скоростью курьерского поезда, скоро он истечет. Я чувствую, как на нашей шее начинает затягиваться удавка.
Бернд хочет меня сменить.
— Нет, нет! Я уже знаю, как работать, уже приноровился, не надо менять руку! Я уже знаю, за какой камень браться теперь. — С этими словами я извлекаю из кладки следующий камень.
Но что это? Шаги? Мы затаили дыхание, напряженно прислушались. Это на улице. Там что, ходит патруль? На топчане заворочалась мадьярка. Она нас не выдаст. Она наверняка уже давно слышит, как мы работаем. Она, конечно, не спит и, наверное, боится. Где-то вдали залаяла собака.
— Давай! — говорит Бернд.
Я снова принимаюсь углублять отверстия вокруг прутьев, раскачиваю следующий камень. Время поджимает, но вытащить из гнезд решетку я пока не могу. Она не поддается. Это вообще удастся? Как медленно подвигается дело! Нижние концы прутьев уже висят свободно, я могу просунуть под них палец. Но по бокам я почти не продвигаюсь. Каждый камень дается мне с величайшим трудом, но боковые камни надо вынуть, иначе решетка останется на месте.
— Ну как? — спрашивает Бернд.
Ему кажется, что я работаю слишком медленно. Я не могу ничего ему ответить, я просто продолжаю долбить стенку. Борьба со временем сильно действует мне на нервы. Наконец мне удается освободить прутья с одной стороны. Я поранил руку, по пальцам течет кровь. Господи, какое счастье! На противоположной стороне камни поддаются легче. Цемент здесь легко крошится, и дело подвигается быстрее, да, быстрее! Скоро я смогу воспользоваться длинным железным штырем из спинки стула, чтобы, как рычагом, поддеть решетку. Со второй стороной я покончил на удивление скоро. Мне не терпится, и я снова трясу решетку. Она поддается, поддается! Сердце сейчас выскочит у меня из груди! Бернд восторженно тычет меня в бок, и мне стоит немалого труда сдержать вопль радости. Осталось вытащить два камня. Я принимаюсь остервенело долбить стену. Я снова изо всех сил тяну прутья на себя, решетка поддается, падает кусок камня, и прутья выходят из гнезд. Я держу в руках тяжелое переплетение прутьев. Бернд удерживает меня от падения, и мы вместе кладем решетку на пол.
Что мы сказали друг другу?
Глупый вопрос. Я подпрыгнул, ухватился за подоконник и распахнул створку окна. В камеру хлынул свежий воздух. Это было как поцелуй ангела. Дальше все произошло очень быстро. Я выскользнул из окна, сполз по наружной стене и повис, держась за подоконник. Потом разжал руки и полетел в бездну. Ударившись о землю, я повалился на бок, но тут же вскочил на ноги. Кости были целы! Я застыл на месте, ожидая Бернда. Его силуэт уже показался в окне. Но что он медлит? В чем дело? Я явственно видел его в свете луны.
— Прыгай! Прыгай! — неистово шепчу я.
Раздается невыносимо громкий шум. «В чем дело?» — хочется крикнуть мне, но в этот момент Бернд выпадает из окна головой вниз с оконной рамой на поясе. Осколки стекла падают на землю. Но Бернд рядом, сильно он не пострадал, голова и ноги остались целы. Мы бежим в сторону венгерской границы.
Далеко мы не ушли. Уже через несколько минут мы оказались в болоте. Печально! Но мы не сдаемся, мы отказываемся в это верить! Мы бежим вперед, в Венгрию, мы хотим в Венгрию, через границу — там безопасно! Безопасно? Да, там нет румынских жандармов, этих псов, заковавших нас в кандалы. Это всего лишь мокрый луг, здесь просто скопилось много воды, это не болото. Только бы не сбиться с пути, не потерять верное направление, не медлить! Вперед, вперед, вперед! Сейчас вода закончится, и все будет хорошо. Что это за лицо? Это же луна. Она так любовно на меня смотрит и светит неземным светом. Все в порядке, все правильно! Я ступаю на зыбкую кочку, она поддается, уходит вниз, и болото с противным чавканьем начинает меня засасывать…
— Бернд, Бернд! — кричу я.
Верный друг приходит на помощь. Он крепко хватает меня и вытаскивает на то место, где я могу упереться ногой в твердое дно. Трясина засосала меня по грудь. Мы бежим назад, опинчи невыносимо хлюпают. Мы огибаем болото, мокрая трава достигает колен. Наконец мы выбегаем на твердый грунт и находим дорогу, которая ведет в нужном направлении. Как же громко и противно квакают, чавкают и хлюпают наши опинчи. Мы снимаем их, зажимаем под мышками и бежим дальше босиком. Мы вымокли с ног до головы. Бернд, но мы свободны! Теперь мы никому не позволим ее у нас отнять! Появляются какие-то избушки, но что нам за дело до собачьего лая! Мы идем на штурм, в нас кипит жизнь, мы рвемся вперед сквозь ночной мрак…
Мы ушли далеко в поле, луна закатилась, наступила полная темнота.
Мы осторожно пробираемся по редкому подлеску сквозь колючие кусты. Мы снова надели опинчи, так как земля тоже стала колючей и твердой. Колючки бьют нас по лицу. Мы успокоились и снова обрели способность связно мыслить и соображать. Мы идем медленно, иногда под ногами раздается треск, но мы продолжаем идти, и звезды указывают нам путь. Не перешли ли мы уже границу? Мы настораживаемся, внимание наше обострено до предела, мы осторожно движемся по темной незнакомой местности. Какая-то неведомая сила наделяет нас сверхъестественными способностями.
