Ярослав Бутаков - Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Свои предложения Ленин как бы адресовал задним числом своим оппонентам из «умеренно»-социалистического лагеря. «Правительству, не в насмешку только называемому революционно-демократическим, достаточно было бы, в первую же неделю своего образования, декретировать (постановить, приказать) осуществление главнейших мер контроля… Вот эти главнейшие меры:
1) Объединение всех банков в один и государственный контроль над его операциями или национализация банков.
2) Национализация синдикатов, т.е. крупнейших монополистических союзов капиталистов (синдикаты сахарный, нефтяной, угольный, металлургический и т.д.).
3) Отмена коммерческой тайны.
4) Принудительное синдицирование (т.е. принудительное объединение в союзы) промышленников, торговцев и хозяев вообще.
5) Принудительное объединение населения в потребительные общества или поощрение такого объединения и контроль за ним»{147}.
Ленин по отдельности разъяснял каждую из предложенных им мер, какое значение они будут иметь для преодоления экономических трудностей не за счет большинства трудящихся, а за счет меньшинства нации — ее богатейшей верхушки. В конце Ленин подытоживал: «Национализация банков и синдикатов, в связи с отменой коммерческой тайны и рабочим контролем за капиталистами, означала бы не только гигантское сбережение народного труда, возможность сэкономить силы и средства, она означала бы также улучшение положения трудящихся масс населения, большинства его. В современной войне, как все знают, экономическая организация имеет решающее значение. В России хватит хлеба, угля, нефти, железа — в этом отношении наше положение лучше, чем какой бы то ни было из воюющих европейских стран. А при борьбе с разрухой указанными средствами, привлекая к этой борьбе самодеятельность масс, улучшая их положение, вводя национализацию банков и синдикатов, Россия использовала бы свою революцию и свой демократизм для подъема всей страны на неизмеримо более высокую ступень экономической организованности»{148}.
Опасающимся увидеть во всем этом некое «введение» социализма Ленин терпеливо разъяснял, что это — меры революционно-демократические по своей сути, но это еще не социализм!
Правда, отмечал вождь большевиков, «в XX веке, в капиталистической стране нельзя быть революционным демократом, ежели бояться идти к социализму… Государственно-монополистический капитализм при действительно революционно-демократическом государстве неминуемо, неизбежно означает шаг и шаги к социализму!»{149}
Ленин неоднократно апеллирует к примеру французских якобинцев 1793—1794 гг. «Пример Франции говорит нам одно и только одно: чтобы сделать Россию обороноспособной …надо с “якобинской” беспощадностью смести все старое и обновить, переродить Россию хозяйственно… Этого нельзя сделать даже одним революционным уничтожением помещичьего землевладения… одной передачей земли крестьянству. Ибо мы живем в XX веке, господство над землей без господства над банками не в состоянии внести перерождения, обновления в жизнь народа»{150}.
В годы Первой мировой войны почти все ее участники широко использовали методы государственно-капиталистического регулирования экономики. Ленин то и дело обращается к их опыту в этом деле. Хотя он подчеркивает, что предлагаемые им меры «революционно-демократического» контроля над частными собственниками противостоят «реакционно-бюрократическому» контролю со стороны буржуазного государства, известному и применяемому во всех воюющих странах, но очевидно, что и они укладываются в рамки государственного капитализма. Ленин этого не отрицает, он лишь указывает на то, что при известных условиях данные мероприятия могут быть шагами к социализму. Но в принципе и в главном это — все-таки государственный капитализм, работающий, однако, на большинство населения.
Оборонец Ленин
Интересно, что главной целью предлагаемых мероприятий Ленин выставил… повышение обороноспособности России! Вчитаемся: «Все описанные нами меры борьбы с катастрофой чрезвычайно усилили бы… обороноспособность или, говоря иначе, военную мощь страны… Если бы… эсеры и меньшевики осуществили в апреле переход власти к Советам… то Россия была бы теперь страной в полном экономическом преобразовании, с землей у крестьян, с национализацией банков, т.е. была бы постольку (а это крайне важные экономические базы современной жизни) выше всех остальных капиталистических стран. Обороноспособность, военная мощь страны с национализацией банков выше, чем страны с банками, остающимися в частных руках. Военная мощь крестьянской страны, с землей в руках крестьянских комитетов, выше, чем страны с помещичьим землевладением»{151}.
Не правда ли, странные рассуждения для «немецкого шпиона»? Зачем Ленину было бы заботиться об усилении военной мощи России, если бы он, как нас пытаются уверить, готовил капитуляцию России перед своим «спонсором» — кайзеровской Германией? Уже из одного этого ясно, что перспектива продолжения войны не только рассматривалась в то время Лениным как вариант — она была очевидна, ибо с большой вероятностью вытекала из логики событий.
В самом деле, можно ли было гарантировать, что предложение всеобщего мира революционной Россией немедленно вызовет благожелательный отклик во всех воюющих странах? Будучи прагматиком, Ленин должен был четко усвоить древнюю римскую истину: «Хочешь мира — готовься к войне!» Во многих выступлениях и работах Ленина в 1917 г. красной нитью проходит осознание перспективы революционной войны. Причем это могла быть война не только с противниками, но и с (пока еще) союзниками России.
В выступлении по вопросу об отношении к мировой войне на 1-м съезде Советов (9 июня 1917 г.) Ленин прямо указал на угрозу ведения «английскими империалистами» войны против революционной России (при этом, правда, «наше положение таково, что революционная война нам может грозить, но не обязательно состоится»). Там же он призывал: «Никакого мира с немецкими капиталистами и никакого союза с англичанами и французами!»{152} А в сентябре, как мы уже видели, Ленин рассматривал мир между Антантой и Германией, направленный против России, как опасную перспективу самого ближайшего будущего. При всех неточностях в деталях реально совершившегося, это еще один безошибочный стратегический прогноз Ленина, на сей раз — о вооруженном вмешательстве стран Антанты в русскую революцию.
В предвидении не только продолжения идущей войны, но и ее эскалации в войну новую — революционной России против фронта империалистов всего мира — Ленин озабочен вопросами сохранения военно-экономической мощи России. Это сохранение ему видится только на путях равномерного распределения военных тягот по всем классам общества прямо (а не обратно, как при обычных буржуазных правительствах) пропорционально финансовому положению этих классов. Такое распределение под силу осуществить революционно-демократической диктатуре, которая, однако, еще не есть диктатура пролетариата, а вводимый ею при этом строй еще не является социализмом.
Спрашивается, зачем было бы задаваться всеми этими вопросами человеку, который якобы стремился только к тому, чтобы «сдать» Россию кайзеру? Ответ очевиден: Ленин ничьим «агентом», разумеется, не был, вдобавок в своем отношении к идущей войне и перспективам ее расширения стремился руководствоваться общенародными интересами. Он осознавал, что в том положении, в каком очутилась Россия, необходимы радикальные меры, чтобы придать войне действительно общенародный характер. Отсюда — частые ссылки на пример Великой французской революции. «Весь народ и в особенности массы, т.е. угнетенные классы, были охвачены безграничным революционным энтузиазмом; войну все считали справедливой, оборонительной, и она была на деле таковой». Одно замечание Ленина глубоко вскрывает причины банкротства политики имущих классов России в условиях Отечественной войны: «Нельзя сделать страну обороноспособной без величайшего героизма народа, осуществляющего смело, решительно великие экономические преобразования»{153}.
Самое интересное состоит в том, что предложения Ленина насчет государственно-капиталистических преобразований, будучи взяты на вооружение и осуществлены Временным правительством, могли дать этому правительству колоссальный ресурс для укрепления своей власти, а также для продолжения войны и победоносного ее завершения. Даже небольшие шага правительства по этому пути смогли бы существенно повысить кредит его доверия у населения. При этом правительству, конечно, пришлось бы пожертвовать частью интересов состоятельных верхов, но только для того, чтобы спасти в конечном итоге целое — положение класса крупных собственников как такового. От государственного капитализма, принудительного синдицирования и прочих мер контроля всегда можно было вернуться к частному капитализму, если сохранить в руках буржуазии главное — политическую власть. Это наглядно показал опыт западных стран и Германии после Первой мировой войны.
