Василий Молодяков - Первая мировая: война, которой могло не быть

Преданные гласности после Первой мировой войны списки членов «Чёрной руки» содержат имена 10 генералов, 35 полковников, 26 подполковников, не говоря о майорах и капитанах. Рядом с ними — министры, дипломаты, крупные чиновники почти всех министерств, которые были приставлены на службу заговору. Здесь мы видим фамилии ключевых фигур не только довоенной Сербии, но и. послевоенного Королевства сербов, хорватов и словенцев, как до 1929 г. называлась Югославия.

Только один пример. Рано утром 6 апреля 1941 г. в Москве был заключён советско-югославский договор о дружбе и ненападении. Десятью днями раньше в Белграде произошёл антигерманский военный переворот, после которого глава МИД Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп обронил странную, казалось бы, реплику о влиянии «Чёрной руки» на случившееся. Какая здесь связь? Возможно, самая непосредственная. Членами «Чёрной руки» были югославский посланник в СССР Милан Гаврилович, поставивший подпись под договором, и отставной полковник Божин Симич, откомандированный в Москву новым югославским правительством с чрезвычайными полномочиями для заключения пакта. В Европе факт принадлежности обоих к «Чёрной руке» известен с первой половины 1920-х гг., в СССР — с выхода книги Полетики. Странно, что ранее пишущего эти строки никто не обратил внимания на данное обстоятельство.

Членом «Чёрной руки» называли даже премьера Пашича. Доказать это не удалось, но Пашич был в курсе дел через своего доверенного человека — Милана Цигановича, которого бывшие соратники потом объявили «провокатором». Сербская политика начала века характеризовалась ожесточённой борьбой за власть — как тогда говорили, за приоритет — между военными, включая создателей «Чёрной руки», и политиками, прежде всего Радикальной партией Пашича. Ни одна из сил не могла одержать безусловную победу. Противоборство достигло апогея весной 1914 г. 2 июня Пашич подал в отставку, но оппозиция не смогла сформировать кабинет, и через восемь дней он вернулся в кресло премьера. 24 июня, за четыре дня до сараевского убийства, король Пётр неожиданно отрёкся от престола в пользу своего младшего сына Александра, назначенного регентом. Ещё в марте 1909 г. — когда Сербия признала аннексию Боснии и Герцеговины — старший сын короля Георг отказался от престолонаследия в пользу Александра. Историки видят в этом влияние организаторов переворота 1903 г. и будущих членов «Чёрной руки» во главе с Димитриевичем.

Симич лично учил стрелять Богдана Жераича, покушавшегося в 1910 г. на губернатора Боснии генерала Варешанина.

У военных и у политиков были общие стратегические задачи, ради которых они могли на время забыть вражду, чтобы объединить усилия и действовать как два колеса на одной оси. Позже соперничество вспыхнуло вновь, став причиной казни Димитриевича и его соратников, хотя за них и лично за Аписа вступились сразу в Петрограде, Лондоне и Париже.

Я подробно пишу об этих фактах, поскольку знание их необходимо для ответа на главный вопрос: знало ли сербское правительство о готовящемся покушении? Советский историк Михаил Покровский в 1920-е гг. заметил, что прямого документального доказательства — записки Пашича Димитриевичу с приказом убить эрцгерцога — нет и быть не может. Однако, как писал Полетика, «о подготовке сараевского убийства знало слишком много лиц для того, чтобы тайна его действительно оставалась тайной». Руководящая роль Димитриевича в организации покушения на наследника австрийского престола окончательно подтвердилась в 1953 г., когда коммунистическое правительство Югославии реабилитировало его по салоникскому «делу» 1917 г. и фактически провозгласило национальным героем именно за Сараево. Можно задать вопрос: в каком качестве Димитриевич готовил покушение — как начальник разведки генштаба или как частное лицо, патриот и член «Чёрной руки»? Но в свете последствий это уже не столь важно.

Сербское правительство, включая Пашича, знало о готовящемся заговоре как минимум в общих чертах и из нескольких источников. Об этом во второй половине 1920-х гг. рассказали несколько бывших министров его кабинета, оговорившись, что не могут поведать всю правду. Премьер велел принять меры против возможного пересечения террористами сербско-боснийской границы, но пограничные власти помогали «Чёрной руке», так что невнятные распоряжения из Белграда выглядели — по крайней мере после убийства — как не слишком умелая попытка создать себе алиби.

«Правительство сделало всё, что только возможно, чтобы показать нашим друзьям и всему остальному миру, как далеки мы были от сараевских преступников». Так в 1925 г. писал эксминистр просвещения Люба Иованович, первым из влиятельных белградских политиков признавший, что кабинет Пашича располагал сведениями о заговоре. Его признания поспешил дезавуировать… британский министр иностранных дел Остин Чемберлен, а занимавший этот пост в годы войны сэр Эдуард Грей многозначительно заметил: «Пожалуй, миру никогда не расскажут всё, что стояло за убийством эрцгерцога». Роль англичан, прежде всего редактора иностранного отдела «Тайме» Уикхэма Стада и профессора Роберта Сетона-Уотсона, в поддержке Сербии и создании югославского государства — как противовеса русскому и австро-германскому влиянию на Балканах — очень велика, но к нашей теме это напрямую не относится. Остававшийся у власти Пашич долго отмалчивался, несмотря на призыв Чемберлена опровергнуть «клевету», потом вяло и неубедительно, оправдывался, но запретил публиковать архивные документы для окончательного выяснения вопроса о том, кто прав. Югославия осуществила их официальную публикацию только в начале 1980-х гг.

Ещё одним аргументом апологетов Сербии стало то, что её посланник в Австрии Иован Иованович — «по собственной инициативе», как утверждали потом его коллеги, — пытался предупредить о возможности покушения министра по делам Боснии и Герцеговины Леона Билинского. Сразу после убийства Пашич заявил одному журналисту, что по его распоряжению посланник сообщил о заговоре австрийскому министру иностранных дел графу Леопольду Берхтольду, другому — что официальный Белград ничего об этом не знал и, соответственно, никого не мог предупредить. Взятые вместе, эти признания, мягко говоря, не вызывали доверия к премьеру. По словам самого Иовановича, он в разговоре с Билинским лишь предположил, что во время маневров в Боснии, тем более вблизи сербской границы, во Франца-Фердинанда может выстрелить какой-нибудь недовольный серб, мобилизованный в австрийскую армию. Ничего более конкретного — например, о наличии заговора — он не сказал.

Билинский проигнорировал столь неконкретнее заявление посланника, не пользовавшегося симпатиями в Вене, и не поставил МИД в известность о нём. Последнее обстоятельство — в сочетании с легкомыслием в обеспечении безопасности гостя, которую в день трагедии проявил боснийский губернатор генерал Оскар Потиорек, — породило версию о том, что покушение на эрцгерцога подготовили антиславянские круги двуединой монархии с провокационной целью — создать повод для нападения на Сербию. «Обстановка убийства, — писал живший тогда в Париже большевистский публицист Михаил Вельтман, — бросает странную тень на австрийскую полицию. Всё это наводит на мысль, что здесь мы имеем дело с провокацией. Мне кажется, что трагедия в Сараево является плодом комплота[2] — военного или полицейского — не знаю». Однако эти утверждения ничем не подкреплены и давно не принимаются всерьёз.

Запланированное на Витов день, посещение эрцгерцогом Сараева как будто само подталкивало сербских радикалов к решительным действиям, но, как заметил Фей, «это не снимает с сербского правительства вины за сокрытие сведений, касавшихся заговора на убийство, заговора, в котором принимали участие его собственные офицеры. В частной жизни такое преступление называется укрывательством». Не случайно глава «Участие сербского правительства в покушении» занимает в книге Полетики почти сто страниц.

Чтобы правильно понять, как случившееся воспринималось тогда, послушаем мнение видного американского юриста профессора Джона Бёрджеса, высказанное в начале 1915 г. Чтобы сделать ситуацию на далёких Балканах более понятной для соотечественников, он напомнил, как в 1914 г. Соединённые Штаты приняли участие в свержении мексиканского президента Викториано Уэрты, который, в свою очередь, пришёл к власти в результате переворота и убийства своего предшественника. «Теперь представим, что американский вице-президент с супругой приехал в город Остин, штат Техас, и был там убит в результате заговора, спланированного в Мехико. Вскоре выяснилось, что к покушению причастны высшие чиновники мексиканского правительства, оружие для него получено из арсеналов мексиканской армии, убийцы с оружием в руках перешли границу с ведома мексиканских властей, и все это было частью заговора, организованного в Мексике руководителями страны как в правительстве, так и за его пределами, с целью отторгнуть от США Техас, Аризону, Нью-Мексико и Калифорнию и воссоединить их с Мексикой. Как поступили бы Соединённые Штаты? С учётом того, что они уже сделали, с уверенностью могу сказать, что они стёрли бы Мексику с лица земли. Если бы какая-то третья держава попыталась вмешаться, Америка посоветовала бы ей отойти в сторону и заняться своими делами. Или её бы тоже стёрли с лица земли». Может, грубовато, но по существу — повторю, с точки зрения тогдашней политики.