Нас называли ночными ведьмами - Ракобольская И.
По его приказу нам вскоре сшили парадную форму - коричневые гимнастерки и синие юбки. Эту форму мы надевали по торжественным случаям несколько лет, до самого конца войны.
* * *
На праздничный вечер к нам в гости приехали ребята из соседнего полка, наши «братцы». Они тоже летают на самолетах По-2. И командир их приехал, подполковник Бочаров. Этот братский полк базируется недалеко от нас в соседней станице. Мы часто бомбим одни и те же цели, иногда летаем с одного аэродрома.
Совсем неожиданно я встретила Сашу Громова. Сашу, с которым вместе учились в аэроклубе. Тогда, перед войной, я уехала из Киева в Москву, в авиационный институт, а Сашу и других ребят направили в летное училище. Они мечтали стать летчиками-истребителями. Но не успели: началось отступление и всех курсантов разбросали по авиационным полкам. Теперь Саша - штурман в полку По-2.
Саша такой же, как и был, только возмужал немного. Высокий, широкоплечий, с добрым и мужественным лицом. У него темные глаза, такие темные, что даже зрачков не видно, энергичный подбородок и крупные, красиво очерченные губы. Черные вьющиеся волосы падают на лоб.
- Я узнал, что ты здесь, и приехал, - сказал он. [198]
Мы стали вспоминать аэроклуб, школьные годы, друзей - то время, когда еще не было войны и когда казалось, что впереди все так легко и прекрасно…
…Кончились полеты. Мы, курсанты аэроклуба, едем в город. Мчится по шоссе грузовик. Мелькают пригороды Киева. Ближе к городу - заводы. В кузове тесно. Мы все стоим, держась друг за друга.
Я стою у самой кабинки, облокотившись на крышу. Рядом Саша. Он держит мою руку в своей большой теплой ладони, и я чувствую, какой он сильный и ласковый. Ветер растрепал мои косы, и длинные пряди волос бьются о Сашину щеку. Я стараюсь отодвинуть голову, а Саша наклоняется еще ближе…
Прошло всего два года с тех пор. Но как давно это было!
* * *
…Горный поселок Дигора. Сверху он кажется игрушечным. САБ медленно опускается, освещая крутой склон горы и сам поселок. На окраине - машины, по которым я бросаю бомбы, пока прожекторы ловят самолет. Два полета прошли удачно. А вот третий…
Мы пролетели больше половины пути по направлению к Дигоре, когда наткнулись на облака, которые двигались двумя ярусами. Некоторое время мы летели между ними, но вскоре самолет окунулся в сплошную облачность. Решили возвращаться с бомбами. Ира взяла обратный курс.
Еще раньше я отметила, что ветер усилился и резко изменил направление, значит, нас снесло, но как проверить? Земля совершенно не просматривалась… Казалось, что в облаках мы летим уже очень долго. Наконец, Ира спросила:
- Наташа, где мы находимся?
Я ждала, что она это спросит, и нервничала, ведь она так верила мне. Помедлив с ответом, призналась:
- Ира, я не знаю. Понимаешь…
Но объяснять было нечего. А облакам не было конца. Временами мы выходили из облачности, но внизу под нами проплывали облака нижнего яруса. Иногда темнели небольшие просветы. Что там? Хребет или долина? Можно ли снижаться? А если - горы?
У меня пересохло во рту и тягуче-неприятно засосало под ложечкой. Очевидно, закрыло весь наш район и аэродром тоже.
- Ира, я брошу САБ.
Через несколько секунд вокруг стало белым-бело. САБ утонул в облаках, мы летели как в молоке. Когда он догорел, темнота стала еще более густой и зловещей. Нужно было на что-то решиться: лететь дальше или пробивать облака наугад… Вдруг внизу что-то [199] блеснуло, и совершенно ясно я увидела на земле свет фар: машина ехала по извилистой дороге.
- Иринка, жми в этот просвет! Видишь - фары! Там дорога.
Рядом с дорогой вилась речушка, мы привязались к ней и летели вдоль ее русла, пока не прошли узкое ущелье. Шел снег, но теперь мы уже знали, что долетим: на аэродроме непрерывно стреляли ракеты. Нас ждали…
* * *
В комнату ввалилась Жека Жигуленко, или, как мы ее звали «Жигули». Как всегда веселая и шумная.
- У меня день рождения! Пошли пить чачу - все пошли!
У Жеки широкая натура, она любила размах. Все так все.
- Поздравляем! Тебе сколько стукнуло - двадцать один?
Мы принялись теребить ее, дергать за уши. Она отбивалась, хохотала, потом сдалась и терпеливо вынесла все мучения. Уши у нее стали пунцовыми, лицо с нежной кожей пылало.
- Теперь двинули!
Мы собрались компанией у Жекиной хозяйки. Пили чачу - виноградную водку. Шумели, пели. Одни девчонки.
У хозяйки нашелся патефон. Старый, с отломанной ручкой. И куча заигранных пластинок. «Если завтра война», «Три танкиста»… Эти нас не интересовали.
Хрипели «Очи черные», отчаянно взвизгивал «Синий платочек». Мы громко чокались гранеными стаканами, закусывали солеными огурцами. Пили за летную погоду, за наступление…
И вдруг среди замусоленных пластинок - Григ! «Песня Сольвейг», печальная и нежная. Наступила тишина. Стало грустно. Моя соседка Нина Ульяненко заплакала. Я принялась утешать ее. Потом, обнявшись, мы стали плакать вместе. О чем? Трудно сказать. Что-то вспомнилось, чему-то не суждено было сбыться. И вообще - действовала чача.
К нам присоединились другие. И даже озорная Жека сидела, опустив [200] голову, и, покусывая губы, молча плакала. Слезы капали в пустой стакан. Мы плакали тихо, мирно, самозабвенно. Было хорошо. Выплакавшись, мы пошли получать боевую задачу.
* * *
В предгорьях Кавказа мы летали пять месяцев, пока у немцев была надежда прорваться к нефти. Но успехи советских войск под Сталинградом заставили их спешно отступить с Кавказа, чтобы не оказаться отрезанными от основных войск. И уже в первых числах января 1943 года нам ставили задачу бомбить отступающего врага. Теперь мы еле успевали догонять немцев.
…Перелетаем все ближе к Кубани. Солдато-Александровка. Здесь мы были при отступлении, и, конечно, девушки останавливаются у своих прежних хозяек. Навстречу нам вышла вся станица. Ночью мы не летали - еще не подвезли бомбы.
Был канун старого Нового года. В полночь мы гадали. Жгли бумагу и потом разглядывали тень на стене от оставшегося почерневшего клочка. У Гали Докутович получился гроб - так она сама определила. Никто не хотел, чтобы - гроб, и мы наперебой изощрялись, придумывая всякую чушь. А спустя полгода Галя сгорела вместе с самолетом.
Кто- то предложил выйти на улицу и спросить имя у первого встречного, чтобы узнать, как будут звать суженого. Накинув на плечи шинели, мы с хохотом выбежали на мороз. Но встречных не оказалось. Только часовой у самолетов, не то казах, не то киргиз, судя по акценту, громко выкликивал:
- Стой! Какой пропуск? [201]
- Как твое имя? - допытывались мы.
Но он только повторял:
- Пропуск «Калуга» знаешь?
- Знаем, знаем…
- Какой?
- «Калуга»!!
* * *
…Наша хозяйка встретила Иру и меня с восторгом. Всплеснув руками, бросилась обнимать.
- Ох, вы мои девочки-голубушки! - приговаривала она. - Да я ж сердцем чуяла, что мы еще свидимся! И сны ж мне такие снились!
Она все хлопотала, крутилась возле нас, шлепала ребят, чтобы не мешали.
- И как же вы не боялись? Темно ж! А высоко - страху не оберешься.
Она рассказала, как вели себя немцы, где стояли орудия, танки, зенитки. И как прилетали ночью самолеты бомбить немцев, а ей так хотелось подсказать, куда бросать бомбы. Она была убеждена, что прилетали именно мы, девушки. Мы не стали разуверять ее, хотя нам не приходилось бомбить в этом районе.
