Рафаил Мельников - Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)
6 апреля. Нагасаки.
Вчера опять обедал у адмирала, обед окончился 9 ч. 45 мин. вечера, вот опять времени не было написать, да еще работы по судну осталось порядочно. Вирениус разными комиссиями и приемами занят тоже настолько, что когда я к нему прихожу с докладом по разным поводам, то в большей части ухожу ни с чем, или же, когда он освободится, я занят, так мы никак не можем поймать друг друга.
8 апреля. Нагасаки.
Ты удивляешься, что я тебе в письме от 24 декабря написал, будто бы моя служба идет сносно и то значит — это скверно. Слово “сносно” этого вовсе не обозначает, а действительно сносно, да и трудно при такой большой и разнообразной деятельности написать что-нибудь другое про службу. Во вторник, когда я тебе писал письмо, у меня еще был командиром Чухнин, и следовательно, зная по рассказам разные про него ужасы, я все время был, как говорится, в ожидании не того, так другого. Хорошо он скоро уехал, и я ужасов никаких так-таки и не увидел и расстался с ним, как ты знаешь из предыдущих писем, хорошо. т еперь в нравственном смысле слова мне служить, конечно легче, но в смысле физического труда и нравственной ответственности за весь порядок судовой службы и дисциплины мне не легче, и я замечаю, что временами на меня нападает большая усталость, просто хоть брось, ну да Бог даст, закончу ценз благополучно, осталось всего 8 месяцев. При сдаче крейсера Родионовым Вирениусу Родионов сказал, когда мы стояли во фронт на шканцах, Вирениусу, что “рекомендовать Евгения Александровича я вам не буду, достаточно будет сказать, что я был на крейсере только номинальным командиром, а настоящим командиром был Евгений Александрович, образцовый же порядок крейсера Вы сами увидите”.
Но все это слова, от которых работы не убавляется, а скорее прибавляется.
9 апреля. Нагасаки.
Тут одно время дамы, конечно, жены офицеров некоторые дошли до такой степени обидчивости, что начали считать, которую пригласили раньше, которую немного позже, а выражали обиду по поводу невежества, если которую-нибудь пригласили позже другой; мало того, надо было еще и за столом посадить так, чтобы не было обиды, ни дать, ни взять, как в избе считается почетным угол с образами, так и тут мое место считалось почетным, и около него по правую и по левую руку обыкновенно садятся адмирал и командир, а далее уже садятся все остальные приглашенные и свои через одного человека. Вот тут-то и рассади дам, и угадай, которая из них старше, а не угадаешь, то опять обида.
Как разместить приглашенных дам, приходится угадывать мне, а потому для меня приезд дам в официальные дни чистое наказание. Как не верти, а кто- нибудь да обидится.
Сегодня пришли к нам “Рюрик” и “Донской”. Новостей никаких, конечно, не привезли, так как вышли из Кронштадта еще в октябре-месяце. Но зато мы стали в эскадре уже не самым большим крейсером, а вторым по величине. Адмирал, впрочем, кажется, раньше как через месяц от нас не переберется. Совсем ли он переберется или временно, еще неизвестно. Страшно только, что его опять соблазнит наш георгиевский флаг, действительно, очень красивый и единственный в Балтийском флоте, и он опять переедет, пожалуй к нам. Служба же на адмиральском судне хотя и виднее, но зато тяжелее, ну да раз здоров, то о тяжести говорить нечего.
14 апреля. Нагасаки.
Послезавтра назначен наш уход, конечно, неизвестно куда и сколько времени будем в ходу. В мае во всяком случае, будем во Владивостоке и оттуда уж я спишусь с тобой.
Пятый месяц в середине, что я уже исполняю ценз. Как подумаешь, насколько исполнять его, например, так как исполнял Дабич (Николай Дмитриевич (.1857-?) был старшим офицером минного крейсера “Всадник” в 1892–1893 гг. и крейсера 2 ранга “Крейсер” в 1894–1895 гг., командиром крейсера “Громобой” в 1902–1894 гг. — P.M.), только не говори ему об этом, а то обидится, а тут при этой уйме офицеров и команды действительно почувствуешь, что значит быть старшим офицером.
Зайди, пожалуйста, в типографию Главного Морского штаба и купи нового издания Военно-Морской Дисциплинарный устав со всеми его последними дополнениями относительно сверхсрочнослужащих. И кстати обругай их, насколько позволяет тебе твой женский облик, за то, что они мне до сих пор не выслали последнюю памятную книжку Морского Ведомства, за которую при моем отъезде они взяли с меня 1 р. 25 к. и квитанцию выдали. У нас уже в штабе эскадры эта книжка получена, а у меня еще нет, а она мне нужна. С последним приходом пароходов Добровольного флота нам подсыпали еще офицеров, так что в кают-компании теперь 26 человек.
18 апреля. Чемульпо.
Получил твое письмо как раз накануне съемки с якоря в трущобу Чемульпо. Из Чемульпо мы пойдем должно быть в Чефу (таково написание у Е.А. Трусова- P.M.) и оттуда, зайдя еще куда-нибудь, в такие же пакостные дыры, попадем наконец недели через две с половиной во Владивосток.
28 апреля. Чефу.
Прошлое письмо из Чемульпо я тебе отправил через крейсер “Эдгар”, который шел в Нагасаки и был так любезен, что предложил свои услуги для доставки корреспонденции. Раньше я в Чефу не бывал, хотя, казалось, по всем мерзостным местам побывал. Рейд большой, но очень беспокойный; при небольшом ветре уже тут разводит такую волну, что трудно держать сообщение с берегом. В общем, погоды стоят порядочные, напоминают наше лето. Тут мы простоим, должно быть, еще дней восемь (пришли сюда 23 апреля). Дело в том, что адмирал пошел отсюда на лодке “Бобр” в Тянь-Цзинь, откуда разными путями доберется до Пекина, где будет представляться сыну солнца, китайскому императору, и когда он вернется, то мы тогда только уйдем отсюда.
В отсутствие адмирала нам задана такая большая программа занятий, стрельбы, боевые и учебные из орудий, ружей, минами — со шлюпок, на ходу с крейсера, что давай Бог, чтобы поспеть в эти дни исполнить, хорошо еще, что праздники, которых в этом месяце подвалило порядочно, дают возможность отдохнуть, тем более, что трущоба настолько хороша, что никаких официальных приемов и прочей галиматьи выкидывать не приходится, и без них хлопот довольно. Во всяком случае не позже 12 мая мы будем во Владивостоке. Хочу попасть на берег, чтобы посмотреть, как на берегу живут, и все не могу выбрать время. За все время, т. е. почти за пять месяцев, я был на берегу три раза: два раза в Нагасаки (обедал у Чухнина и был у Дабича) и один раз в Иокогаме, когда ходил вырывать зуб, совсем, пожалуй, отвыкну от берега.
2 июня. Владивосток.
Уходили на три дня на стрельбу, да очень неудачно; все почти время были такие туманы, что не поспели сделать всего назначенного по программе. Этот месяц со всеми приемами и эскадренным балом, кото рый был устроен всеми судами на “Рюрике”, обошелся страшно дорого. Вечер в кают-компании 110 руб., за бал 36 руб. и на семью убитого во время фейерверка унтер-офицера 15 руб. Вычет на бал был сделан не поровну со всех, а пропорционально получаемому морскому довольствию. Завтра в 8 час. утра к нам опять перебирается адмирал, съехавший на три дня стрельбы на “Рюрик”. Надо приготовиться его опять принимать. У нас на '‘Азове” есть один мичман, который в течение курса корпуса один раз остался в той же роте, так его и до сих пор травят, называя любителем просвещения (по поводу неуспехов сына в корпусе — P.M.).
24 июня. Владивосток.
Что-то уж очень не повезло “Памяти Азову”. В течение одного месяца третьего человека хороним. Заболел у нас только что приехавший из России лейтенант Пазани; не более трех недель, как он принял от Крафта обязанность минного офицера. Через два дня после начала болезни у него появилась сыпь, сыпной тиф. По вскрытии выяснилось, что он не выдержал этой болезни вследствие порока сердца. т еперь отдизенфектировали все кормовое отделение, где была его каюта. Занимаюсь переборкой всех кают по очереди, вынося всю мебель и крася все заново. Лишин назначен старшим офицером на лодку “Кореец”., видимо, на “Александре” невыгодно кончать ценз, будем плавать вместе.
31 августа. Владивосток.
Опять не писал — вот уже девять дней. В это время мы уходили из Владивостока всей эскадрой и походивши соединенно, заключили себя в бухту Славянку, откуда выходили на стрельбу, да и там занимались разными учениями, которые адмирал находит неудобным производить во Владивостоке.
К моей обыденной и утомительной работе адмирал прикинул еще, назначив меня командиром 1-го батальона в десант и начальником сторожевой и охранных цепей шлюпок при минных атаках. Десант очень утомительная вещь, в особенности тут, где его высаживали на берег в местности, густо заросшей травой, ростом с человека, местами гористой и местами болотной. Я был два раза на берегу довольно продолжительное время, один раз нам даже туда свозили обед.
