Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий
Отношения между тремя главными миротворцами на конференции действительно часто балансировали на грани конфронтации друг с другом. Вильсону, Клемансо и Ллойд Джорджу постоянно приходилось брать себя в руки, чтобы не высказать в лицо партнерам все, что накипело у каждого из них. Лишь близкие люди могли видеть, до какой степени временами доходило взаимное неприятие трех лидеров. «Приехал президент Вильсон, — записала 14 марта в дневнике помощница и будущая жена Ллойд Джорджа Френсис Стивенсон после возвращения президента из поездки домой, где он безуспешно пытался согласовать с Сенатом текст подготовленного Устава Лиги Наций. — Д(эвид) говорит, что Президент не может ни о чем думать и обсуждать что-либо, кроме своей Лиги Наций... Боюсь, что после возвращения Президента вся работа замедлится. Он стал раздражать Д(эвида) самими разговорами о вопросах, которые давно были согласованы, как будто они все еще открыты для обсуждений и как будто он собирается вернуться к ним снова. Я рада, что он стал раздражать Д(эвида), поскольку тот был слишком склонен соглашаться и поддерживать (Президента) до его отъезда. Я не думаю, что они продвинутся вперед, пока Президента Вильсона не поставят на свое место, а Д(эвид) является единственным человеком, который способен сделать это. Клемансо абсолютно не может выносить (Президента). Если бы не Д(эвид), который играет роль своего рода посредника между этими двумя, все остановилось бы» 47. Френсис Стивенсон никогда не присутствовала на самих обсуждениях и переговорах во время конференции, и поэтому все ее записи основаны на том, что она слышала непосредственно от Дэвида Ллойд Джорджа, когда тот возвращался в их апартаменты. Оставшись наедине с преданным ему человеком, британский премьер мог сбросить маску учтивости и высказать все, что он думает. Клемансо иногда позволял себе срываться и на публике, а еще чаще прибегал к обидному сарказму. «Вы не знаете врача (Вильсона)? — поинтересовался он как-то у Ллойд Джорджа, когда президент занемог. — Не могли бы вы связаться (с врачом) и подкупить его?» 48 В другой раз, рассказывая о сосновой роще в своем поместье в Вандее, Клемансо мечтательно обронил: «Эта роща замечательна тем, что в ней нет ни единого шанса встретить Ллойд Джорджа или Вильсона. Там одни белки» 49. Лишь Вильсон, как правило, продолжал витать в облаках.
Надо сказать, что к трем главным действующим лицам на конференции часто добавляют итальянского премьер-министра Витторио Орландо, называя тогда руководителей делегаций великих держав «Большой четверкой», а совещания четырех стран — Советом четырех 50. Но это делается исключительно формально, поскольку Италия гораздо меньше трех основных делегаций влияла на ход конференции. «Орландо говорил мало, — вспоминал Андре Тардье. — Италия на конференции была всецело поглощена вопросом о Фиуме (современный хорватский город Риека. — И. Т.), и поэтому ее участие в прениях было весьма ограниченно» 51. Чаще всего совещания Совета четырех проходили в доме, который занимал президент Вильсон. Они могли носить закрытый характер, когда присутствовали лишь главы делегаций, или проходить в присутствии многочисленных советников и экспертов. В последнем случае четыре лидера располагались в массивных, обитых парчой креслах, которые ставились полукругом, лицом к камину. В центре всегда садился Клемансо, слева от него — итальянский премьер Витторио Орландо. По краям полукруга, ближе к огню располагались Вильсон и Ллойд Джордж. Президент занимал место по левую руку Клемансо, а британский премьер — по правую. Иногда случалось так, что после своего выступления Ллойд Джордж поднимался, пока переводчик Орландо переводил сказанное на французский язык (итальянец — единственный из четверки не понимал английского), пересекал лежавший перед камином ковер и склонялся над президентом, чтобы что-то разъяснить или дополнить. В такие моменты двух лидеров мгновенно окружали помощники и эксперты, создавая видимость англо-американского совещания. Все начинали говорить, и в зале поднимался шум. Орландо принимался крутить головой по сторонам, явно не понимая, что происходит, поскольку ему еще только переводили само выступление британского премьера. В такие минуты Клемансо обычно откидывался на спинку кресла и закрывал глаза. Когда через несколько минут шум стихал и все возвращались на места, то с удивлением обнаруживали, что кресло Клемансо пустовало. Тигр мог запросто покинуть зал не прощаясь, если тема обсуждения не затрагивала напрямую интересов Франции 52.
Что же касается итальянцев, то их волновали почти исключительно вопросы собственных территориальных приобретений, за которые они готовы были биться до конца. Министр иностранных дел Италии барон Соннино еще до начала мирной конференции признался полковнику Хаузу, что «Италии ничего не нужно, кроме установления таких границ, которые защитили бы ее в случае вторжения» 53. Во время войны итальянцы играли весьма скромную роль на своем фронте. Они периодически бывали биты немцами и австрийцами, но, как считалось, оправдывали свое главное предназначение — оттягивать на себя войска противника и не давать ему перебрасывать силы на Западный или Восточный фронты. Еще во время переговоров о вступлении Италии в войну на стороне Антанты у Союзников накапливалось раздражение из-за непомерных итальянских аппетитов. Италия требовала себе после победы не только австрийские земли, заселенные соотечественниками, но и те, где жили тирольские немцы, югославы, албанцы, греки и турки. То есть итальянский аппетит явно превосходил все мыслимые возможности этой страны. В 1915 году Союзники уступили итальянским домогательствам, опасаясь участия Италии в войне на стороне противников. По Лондонскому договору Антанта обещала Италии огромные территориальные приращения, и итальянские политики прибыли на мирную конференцию получить обещанное. Особенно рьяно отстаивал итальянские
