Вадим Гольцев - Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова
Запасной конный полк отличался красными погонами и красными же лампасами.
В дивизии Анненкова был 3-й алашский полк. У него погоны, петлицы и лампасы зеленого цвета, остальные знаки — партизанские.
Отдельный Верхне — Уральский батальон носил ту же форму, что и стрелковые части.
В Артиллерийском дивизионе отличались цветами батальоны: первый — красные погоны и красные лампасы, второй — синие погоны и синие лампасы, так как артиллеристы принадлежали к Сибирскому и Оренбургскому казачьим войскам.
Татарский батальон носил обычную форму стрелковых подразделений с малиновыми погонами. Партизанских знаков отличия не носил.
У Кавалерийского эскадрона — черные погоны и партизанский угол.
Пулеметная команда имела те же знаки, что и 1-й стрелковый полк.
У разведчиков были нашивки белого цвета вдоль погона.
Жандармерия носила синие погоны и до пола шинели.
Полевой жандармский эскадрон носил семиреченскую казачью (?) форму при малиновых лампасах и малиновых погонах. У сербов были шапки с кисточками турецкого образца.
Нестроевые офицеры и солдаты носили погоны черного цвета с двумя просветами поперек плеча.
Знамя было только в отряде (дивизии). Оно было черного цвета с надписью «С нами Бог». Слов «и атаман Аненнков» на нем не было. «Это — выдумка», — утверждал Анненков. В полках знамен не было, а были полковые значки. Они представляли собою разные по цвету квадратные полотна, размером аршин с четвертью с эмблемой, состоящей из черепа и перекрещенных костей, с наименованием полка и надписью «С нами Бог». Значок Кирасирского полка был, например, желтого цвета.
Надпись «С нами Бог» являлась еще в Первую мировую войну официальным лозунгом, который писался везде, в том числе и на солдатских вагонах-теплушках. Анненков сохранил этот лозунг и в своем отряде (дивизии) на знамени отряда, на полковых значках и на других объектах, которые выбирали партизаны. Слова «и атаман» добавлялись самими партизанами по их инициативе и не были обязательными.
Анненков одевался в форму разных полков и при форме черных гусар носил черные погоны, при форме сибирских казаков — красные погоны и красные лампасы, партизанскую кокарду и все партизанские знаки, при кавказской казачьей шашке в богато украшенных серебром ножнах.
Для разных полков подбирались разные по масти кони. В полку Черных гусар они были вороные, Голубых — светло-гнедые. 1-й эскадрон Гусар смерти восседал на вороных конях, остальные — на разномастных. Уланы были пешими.
В Лейб-атаманском полку кони были рыжие, в Оренбургском — гнедые, в Кирасирском — темно-гнедые.
Лейб-атаманский полк, личный конвой Анненкова и Конвойный полк носили черкески и папахи с партизанскими эмблемами. Розеток на сапогах не носили, хотя на фотографиях конвойцев они встречаются. «Лейб-атаманский полк всегда был шикарно одет во все новое», — утверждает Анненков.
На последнем этапе борьбы гимнастерки и шинели в войсках Анненкова были японские и английские.
Хочу отметить, что описанию формы одежды и другой атрибутики анненковской дивизии целиком было посвящено заседание 27 июля 1927 года процесса Анненкова и Денисова, в дальнейшем к ним возвращались и на других заседаниях, но полного описания их нет и вряд ли кому-либо теперь удастся его сделать.
Что касается погон с трафаретом «АА» («Атаман Анненков»), то, несмотря на указание на это в литературе, утверждать их наличие или отсутствие я не буду. Анненков таких погон не называет.
— Анненков был против штабов и канцелярий, — вспоминает Денисов. — Поэтому начальники штабов у него часто сменялись, если не ошибаюсь, я был у него десятым. Начальники штабов были в большом загоне и самыми бледными фигурами в отряде.
В частях Анненкова царил строгий распорядок дня, выполнение которого контролировалось им лично. По просьбе прокурора он рассказал о распорядке дня, который предусматривал гимнастику, умывание, уборку лошадей, строевые и словесные занятия, в 9 часов — вечернюю зарю со всей церемонией.
— В чем заключалась эта церемония? — интересуется прокурор.
— Проводилась перекличка, поверка, после поверки — чтение приказов, после — молитва.
— В чем она заключалась?
— В «Отче наш» и «Славен, господи».
— А «Боже, царя храни» пели?
— В Семипалатинске в отряде — все пели!
— Ваша дивизия?
— Да!.. В городском саду пели, пели в ресторанах!
— В Семипалатинске в отряде сколько было всего народа?
— Четыре полка кавалерии… — тысяч пять-шесть!
— Это — треть Вашей дивизии?
— Половина…[40]
— На фронте пели «Спаси, господи»? — не унимался прокурор.
— Пели всегда — утром и вечером! — отрезает уставший от этих вопросов Анненков.
— А скажите, у вас религиозная пропаганда была?
— Да, была! — отвечает Анненков.
Действительно, у Анненкова был целый штат священников, причем разных: и глубоко верящих во Всевышнего, и исполняющих обязанности пастыря только потому, что это приносило доход и выгоду; были и такие, кто в бою мог помахать шашкой, были и откровенные пьяницы, бабники и расстриги. Но все они несли в воинство слово Божие и слово командира о беспощадной борьбе с красными еретиками.
В любом государстве офицерство является привилегированной частью общества, пользуется определенными вольностями и, что греха таить, ему многое прощается. Здоровое общество видит в офицерах людей чести, эталон, на который должен равняться мужчина. Воспитанные на славных боевых традициях русской армии, свято чтя и соблюдая их, русские офицеры были верны Знамени и всегда готовы к жертвенности во имя Веры, Царя и Отечества. И это не потому, что им хорошо жилось в этом Отечестве. Большинство генералов и офицеров были бедны, и основным источником их существования было жалованье. Это касается и А. В. Колчака, и А. И. Деникина, и П. Н. Врангеля, и П. Н. Краснова. К ним же относился и герой нашего повествования Борис Анненков. Все они ринулись в омут Гражданской войны и стали во главе антибольшевистских сил не потому, что защищали свои богатства, как это постоянно утверждала советская пропаганда, а потому что любили Родину и хотели сохранить ее сильной, единой и неделимой.
Но к Октябрьской революции старое русское, образованное офицерство было выбито в войнах. На смену ему пришли выходцы из низов общества, получившие офицерские звания за боевые отличия или окончив краткосрочные курсы. Один из таких офицеров военного времени, бывший ротный командир 708-го пехотного Россненского полка, ставший генералом Советской армии М. Н. Герасимов, окончивший в ноябре 1916 года 3-ю Московскую школу прапорщиков, вспоминает об охватившей выпускников школы радости, когда им выдали гимнастерки «со свежими, для многих такими желанными погонами с одной звездочкой… путеводной звездой, звездой счастья. Подумать только — большинство из нас — народные учителя, мелкие служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне — наравне с избранным меньшинством — дворянами, профессорами и адвокатами… и изнеженными сыновьями банковских тузов, крупных фабрикантов и подобных им — станут „Ваше благородие!“»{110}
Кроме того, в офицерский чин производились без прохождения ускоренного курса в училищах и школах прапорщиков, за боевые отличия, тысячи унтер-офицеров. Для многих офицеров военного времени, имевших невысокую общеобразовательную и военную подготовку, мечтавших после войны остаться в строю и устроиться на хороших должностях, переход от полученной в армии власти к прежнему «ничтожному» существованию казался весьма нежелательным{111}. Поэтому большая часть офицеров военного времени отнеслась к Октябрьской революции враждебно и, вступив на путь борьбы с советской властью, бежала на Дон и на Восток. Именно эта часть белого офицерства не имела понятия о чести мундира, считала, что ей все дозволено, была распущенна в моральном отношении и наиболее жестка к своим подчиненным, к населению прифронтовой и фронтовой полос.
Сын «бабушки русской революции» Н. Н. Брешко-Брешковской писал в 1937 году в эмиграции, что к началу Гражданской войны русский офицерский корпус лишь на семь процентов состоял из потомственных (столбовых) дворян. Он иронизировал: «Семь процентов! Кастовая армия — 93 % золотопогонников: крестьян, мещан, разночинцев, кантонистов и сыновей кантонистов».
— Вообще-то, среди офицерства во время Колчака была дисциплина или они были распущенные? — спрашивает защита Анненкова.
— Офицерские полки были более распущенные, — отвечал тот. — Но в смысле боеспособности я считал их лучшими!
— Это было характерной особенностью только офицеров в офицерских полках или это было свойственно и офицерам других полков? — вмешивается гособвинитель.
— Это было свойственно всем белым офицерам! — отвечает Анненков.
