Владимир Шигин - Гангут. Первая победа российского флота
Историки отмечают, что в начале кампании Петр I действовал весьма неторопливо, если даже не медлительно. Причиной такому поведению царя были предельная осторожность и желание во что бы то ни стало исполнить все свои стратегические замыслы, сведя к минимуму все возможные риски.
Здесь мы видим уже совсем иного Петра, чем в первые годы Северной войны. Тогда он был молодым и увлекающимся. В кампании же 1714 года Петр предстает уже не просто талантливым тактиком, но и мудрым стратегом, для которого достижение конечной цели гораздо важнее сиюминутных частных успехов.
Поэтому гребной флот оставил за кормой Березовые острова лишь 31 мая, когда царь лично убедился, что тот готов к долгой и трудной кампании. Направились же русские галеры в финские шхеры, которые к тому времени уже очистились от ледяной каши. Одновременно корабельный флот под флагом Петра переместился к юго-востоку, к урочищу Гаривалдай, что на южном берегу Финского залива, недалеко от мыса Серая Лошадь. Там флот попал в полосу штиля и был вынужден отстаиваться на якорях в течение четырех суток. Впрочем, несмотря на это, в разные стороны были отправлены несколько фрегатов и шняв. Петр делал все, чтобы не допустить внезапного появления шведского флота.
К Гогланду корабли Петра подошли только вечером 5 июня. На подходе царь решил отработать совместное маневрирование кораблей. Вышло не слишком здорово. Отдельные капитаны вываливались из общего строя, кто-то не так читал передаваемые сигналы и поворачивал не туда, куда следует. Лишь после отеческого внушения Петра дело более-менее наладилось. Собрав у себя капитанов, царь сообщил им следующее:
— Изъявляю всем вам свое недовольство, за то что уже в другой раз плохо исполняете мои ордера. А дабы впредь вы строго держали строй и мои сигналы исполняли, отныне за каждое нарушение порядка плавания буду вычитать с вас месячное жалованье. Желает ли кто что мне сказать по сему поводу?
Желающих дискутировать с царем не нашлось. На прощание Петр пожелал своим капитанам;
— Да смотрите у меня зорко, чтобы при составлении боевой линии промежутки меж кораблями были одинаковы. При этом, чтобы оные были не большими, а то линия разорвется, да и не малыми, дабы не мешать один другому. Поняли ли вы мысль мою?
— Поняли, государь, поняли! — дружно затрясли париками господа капитаны и поспешили к своим шлюпкам.
Там они снова стали на якорь. Вновь в разные стороны были посланы шнявы. При этом погода была солнечной, и на горизонте со шканцев петровских кораблей был хорошо различим гребной флот, двигавшийся почти параллельно вдоль северного берега Финского залива. Между двумя флотами беспрестанно сновали мелкие суда — Петр постоянно обменивался имеющейся информацией с Апраксиным.
Только утром 10 июня, получив сведения, что шведский флот в ближайших водах не наблюдается, Петр велел выбирать якоря, и уже на следующий день русский корабельный флот прибыл на рейд Ревеля в целости и сохранности.
Прибывший флот орудийной салютацией встречала не только крепость, но и стоявшие в гавани линейные корабли сенявинской эскадры. Теперь, собранный в кулак, Балтийский флот насчитывал уж 16 линейных кораблей, 5 фрегатов и 3 шнявы. Всего более тысячи орудий и почти семь тысяч офицеров и матросов в командах. За время почти месячного пребывания в море подтянулись команды, была отработана как повседневная, так и боевая организация. Несмотря на это, непрерывно игрались учения. И пусть пока корабли еще не могли держать идеальную боевую линию, да и на походе периодически то тот, то другой капитан вываливались из колонны. Однако сдвиги в лучшую сторону были, и сдвиги весьма значительные. Нам неизвестны мысли Петра I в те дни, однако думается, что он был счастлив, впервые собрав под своим началом столь мощные военно-морские силы. Впрочем, скорее всего, царь все больше обретал уверенность в силе своего флота, а потому, рассуждая о возможной встрече со шведами в открытом море, уже говорил твердо:
— С Божией милостью, попытаться одержать викторию мочно!
Но, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. Буквально на второй день прихода в Ревель на корабле «Святая Екатерина» обнаружили бившегося в лихорадке матроса. Осмотревший его доктор обнаружил в паху воспаленные лимфатические узлы — бубоны. Сняв очки, он лишь покачал головой:
— Ручаться пока не могу, но по признакам наружным сие есть моровая язва!
Моровая язва — это не что иное, как чума — болезнь, от которой вымирали целые государства. Известие о возможном появлении на флоте чумы буквально подкосило Петра.
Еще бы — столько сил вложено в нынешнюю кампанию, и вот теперь, возможно, ничего не состоится из-за страшной болезни! Но расслабляться было нельзя. И хотя доктора пока ничего однозначно не утверждали, а лишь предполагали, но сидеть сложа руки было бы преступлением. В тот же день по приказу царя на берегу разбили карантинный лагерь, куда свезли почти полностью команды кораблей. Ежедневно доктора со всем вниманием осматривали людей, не разрешая при этом командам разных кораблей общаться между собой. На самих кораблях и фрегатах остался лишь минимум людей, которые чистили палубы и окуривали трюмы дымом Каждое утро Петр просыпался с одним и тем же вопросом:
— Что в карантине?
— Пока тихо, явных больных не выявлено! — докладывали ему доктора. — Но торопиться не стоит, надлежит еще подождать, ибо с чумой шутки плохи!
— Что еще надлежит мне сделать, чтобы спасти людей? — спрашивал царь.
— Ждать и молиться! — было ему ответом.
А вскоре представилась возможность проявить боеспособность корабельного флота в деле. Вечером 17 июня наблюдатели с башни ревельского собора усмотрели паруса шведов. То опять была все та же передовая эскадра вице-адмирала Лиллье. Петр немедленно велел готовить корабли к выходу. Между тем обнаружилось, что шведы приближаются к Ревелю в составе шести вымпелов. Неприятель явно решил провести доразведку Ревельского порта и выяснить, прибыли ли туда основные силы русских.
Державший флаг на «Святой Екатерине» шаутбенахт Вейбрант Шельтинг получил записку царя с приказом немедленно сниматься с якоря, вступать под паруса и гнать на пересечку шведам.
Сам Шельтинг был из тех двух десятков голландских капитанов, что в результате поездки адмирала Крюйса в 1703 году первыми согласились служить России. Четыре года службы капитан Шельтинг достойно откомандовал различными кораблями в эскадре Крюйса, и в основном крейсировал по Финскому заливу. В 1711 году некоторое время управлял в Таврове делами Адмиралтейства, но уже весной следующего года возглавил отряд транспортов, назначенных снабдить провиантом Выборг. За успешное исполнение этого важного поручения награжден был чином капитан-командора. Затем успешно командовал отрядом бригантин в галерной эскадре графа Боциса, да так, что взял с боя в шхерах три шведских бота, шняву и пару мелких судов. В 1713 году, находясь в эскадре вице-адмирала Крюйса, командовал кораблем «Выборг», который во время погони за шведами к Гельсингфорсу выскочил на подводный камень. Течь оказалась настолько сильна, что, не имея надежды спасти корабль, Шельтинг снял с него пушки и такелаж, а затем, по приказанию Крюйса, сжег свой корабль. По окончании кампании Шельтинг недолго исполнял должность командующего флагмана на острове Котлине. А затем в январе 1714 года его отозвали в Петербург. За неудачную погоню за шведами и «потеряние линейного корабля» Шельтинг, вместе с прочими капитанами и адмиралами, был отдан под суд, в числе судей которого состоял и сам Петр. В решении суда было сказано: «Хотя капитан-командор Шельтинг заслуживает жестокое наказанье, но поелику он не имел обстоятельных повелений, то написать его в младшие капитаны». Впрочем, в младших капитанах опытнейший моряк пробыл всего ничего. Царь Петр был отходчив, да и опытных флагманов было у него — по пальцам пересчитать. Поэтому вскоре Шельтингу вернули прежний командорский чин, а с началом кампании 1714 года он стал и шаутбенахтом, сравнявшись, таким образом, в чине с самим царем.
Теперь голландскому моряку предстояло оправдать оказанное ему доверие и выданные авансы.
Посему, получив записку Петра о выходе в море, он не стал терять ни минуты. Однако быстро выйти в море было сложно. Корабли стояли на якорях за молами гавани, где почти не было ветра Кроме того, свезенные на берег из-за возможной моровой язвы команды еще обратно не вернулись.
— Никого ждать не будем, с кем есть, с теми в бой и пойдем! — решил Шельтинг.
Вскоре после полуночи 18 июня линейные корабли были отбуксированы скампавеями на внешний рейд. Ветер был тих и здесь, но все же его силы уже хватало на то, чтобы дать ход. Теперь противников отделяло около десятка миль. За ночь дистанцию удалось несколько подсократить, однако с рассветом вице-адмирал Лиллье, обнаружив наши корабли, начал отходить в море. Рисковать Лилье не желал. Понять его было можно, ибо против шести его линейных кораблей у Шельтинга было 11 линкоров, 5 фрегатов и одиннадцать мелких судов. На шняве «Принцесса» вдогонку флоту вышел и сам Петр, не утерпевший, чтобы не принять участия в столь интересном мероприятии.
