Нас называли ночными ведьмами - Ракобольская И.
5. Переподготовку летного состава на новой матчасти организовать и проводить:
- летного состава - в пунктах формирования полков;
- технического состава - при пункте сбора ЛТС г. Москва;
- штурманского и командиров штабов - при 2-й Ивановской высшей штурманской школе ВВС КА.
6. Главному Интенданту Красной Армии и Начальникам Центральных Управлений НКО СССР обеспечить формируемые авиаполки всеми видами положенного довольствия.
Народный Комиссар Обороны Союза ССР - И. СТАЛИН [10]
Телефонограмму ЦК ВЛКСМ я приняла 9 октября, когда дежурила в комитете комсомола МГУ. Она была адресована в Краснопресненский райком, но секретарь райкома - Аракса Захарьян, в это время в соседней комнате отбирала мальчиков в лыжный батальон. От всего района призывалось 12 девушек: две пулеметчицы, две парашютистки, две санитарки, две с хорошим почерком и две просто физически здоровые. Какие еще две - не помню, кажется, хорошие стрелки.
Отборочная комиссия в ЦК должна была состояться 10-го днем. Аракса разрешила мне весь призыв провести по университету. Я обзвонила факультеты… В вузкоме нас было три девушки, я - студентка 4-го курса физфака, студентка исторического факультета Валя Ендакова и аспирантка географического - Саша Макунина. Мы все трое тут же записали себя в список. Девушки с факультетов стали приходить в вузком. Запомнилось, как я отговаривала Аню Еленину, студентку химфака. Но она была настойчива, и потом всю войну прослужила начальником оперативного отдела штаба полка, была первым моим помощником и близким другом…
Только на следующий день в ЦК мы узнали, что идем в авиацию, в авиагруппу 122, к Марине Расковой. Беседу проводил Г. Розанцев. В приемной все страшно волновались, я была более спокойна: один раз прыгала с парашютом, окончила школу пулеметчиков и… очень уж хотела… Из университета после отбора попало 17 человек (очевидно, призыв был продолжен): студентки и аспирантки с математического, физического, химического, географического и исторического факультетов.
На следующий день те, кто прошел комиссию, собрались у здания ЦК ВЛКСМ, но уже с рюкзаками, простившись с родными и университетом. Нас проводили в школу формирования, которая находилась в одном из зданий Военно-воздушной академии им. Жуковского. [11] Сопровождавший нас красноармеец подсмеивался: «И куда вы, девушки? Наденут на вас шинели и сапоги, с вами же ни один парень в кино не пойдет»…
Мои боевые подруги… Какими они были? Мечтательницами и фантазерками на тоненьких каблучках. С легкомысленными локонами и строгими русскими косами. Серьезные и хохотушки. Нежные и суровые. Девочки, только что оторвавшиеся от маминого тепла, и уже опаленные войной летчицы. Жены, проводившие на фронт любимых. Матери, оставившие детей бабушкам. Такие разные в личном и такие одинаковые в главном - желании воевать. Умение приходило с опытом, в боях рождалась слава. Когда невысокая светловолосая девушка с серо-голубыми глазами появилась в спецшколе, я сразу узнала Женю Рудневу. Мы встречались с ней на общих лекциях по физике (хотя она училась на математическом факультете, на отделении астрономии, а я на физическом), потом на заседаниях комитета комсомола, а в последнее время вместе занимались воскресниками.
Чтобы не волновать родных, Женя не сказала им, в какую часть ее направляют. «Я иду обучать ополченцев пулеметному делу», - [12] объяснила она отцу и матери. Своему дяде, учителю, я тоже сказала, что иду преподавать физику в военное училище. Он изумился: «Что же, никого поопытнее не нашлось?» А мамы в Москве не было.
Ни в первые месяцы пребывания в армии, ни потом, в полку, никогда не пожалела Женя о том, что прервала учебу, променяла занятие любимым делом на трудную, полную лишений и опасности жизнь солдата на фронте. «Я чувствую, что я иду единственно правильным путем, что здесь я делаю то, что должна делать», - писала она родным. Это было наше общее чувство…
Нам выдали военное обмундирование. Но как мы неловко чувствовали себя в форме, когда надели ее в первый раз! Большие гимнастерки и брюки, длинные мешковатые шинели и - самое мучительное - сапоги от 40-го до 43-го размера. Мы звали их котики - от кота в сапогах.
Комиссар части Е. Я. Рачкевич учила нас заворачивать ноги в портянки. Ох, и ловко она это делала… Нам выдали на портянки белую пушистую бумазею, и девочки говорили: «Вот пеленки мировые».
Нарочно нельзя было придумать одежды, так сильно лишающей девушек привлекательности! (Если учесть еще фляги и противогазы на боку).
За годы войны мы научились перешивать гимнастерки по себе, резать шинели, появились более аккуратные сапоги (особенно если [13] сравнивать их с унтами в галошах, то сапоги - это просто тапочки), и мы приобретали ладный, подтянутый вид.
В Москве Марина Раскова начала создавать из нас учебные группы: летчиков, техников, штурманов и вооруженцев. Прошла медицинская комиссия…
К нашему огромному разочарованию, 16 октября 1941 года, в самые тяжелые для Москвы дни, вместо того чтобы отправить в окопы, нас погрузили в товарные вагоны и повезли на восток, в Энгельсскую Военную Авиационную школу пилотов (ЭВАШП) близ Саратова.
В вагонах были двухэтажные нары, накрытые матрацами, посередине стояла печурка. Ехали больше недели, долго стояли на запасных путях, пропуская воинские эшелоны на запад и эшелоны с заводским оборудованием на восток. В разных направлениях ехала вся страна.
Марина Раскова пробиралась под железнодорожными составами и убеждала начальников станций пропустить нас по «зеленой улице».
Эти дни и ночи в поезде объединили нас, познакомили, мы с удовольствием пели песни, ели хлеб с селедкой. Женя Жигуленко с нежным улыбающимся лицом и крупными мужскими руками особенно ловко растапливала печку и охотно бегала за водой на остановках.
Первый приказ, который мы выслушали, стоя в строю ранним утром 26 октября на перроне вокзала в Энгельсе, был приказ по [14] авиагруппе 122 о всеобщей стрижке «под мальчика» и «волосы спереди до пол-уха». Наши волосы стали похожи на паклю, в мятых длинных шинелях мы мало походили на армейское соединение. Косы можно было оставить только с личного разрешения Расковой. Но разве могли мы, девчушки, обращаться к известной солидной женщине с такими пустяками, как косы! И в тот же день наши волосы легли пестрым ковром на пол гарнизонной парикмахерской. Прошло более 60 лет, но мои волосы и до сих пор «спереди до пол-уха». [15]
Студентки из разных вузов Москвы были зачислены в штурманскую группу. Поселили нас в доме спорта и опять на двухэтажных кроватях. И началось упорное учение: классные занятия по 11 часов в день, включая морзянку и строевую подготовку, а по вечерам надо было готовиться к следующему дню. Дисциплина в части была очень жесткая. Старостой штурманской группы была назначена Галя Докутович, студентка МАИ. Пришла она в полк со своей задушевной подругой, историком из МГУ Полиной Гельман. Еще в Гомеле Галя начала заниматься в аэроклубе, летала на самолете, на планере, а Полину не взяли - она не доставала ногами до педалей самолета, очень уж была маленькая. Когда нам выдали комбинезоны на меху, небольшая Полина никак не могла быстро его надеть, и вот Докутович дала ей наряд: каждый вечер перед сном пять раз надевать и снимать комбинезон, пока наконец она стала укладываться в положенное время. Мы улыбались - и это лучшая подруга! - но… староста.
Мужчины, обучающиеся в ЭВАШП, глядели на нас с усмешкой и состраданием и называли батальоном смерти… А Вера Ломако, известная летчица, говорила нам: «Девушки, да вы смотрите на них свысока». [16]
В столовую ходили мы только строем под дружную песню. Катя Буданова{1} запевала чистым низким голосом:
Где в облаках, верша полет,
Снаряды рвутся с диким воем…
Впереди бежал черный бобик и облаивал встречных мужчин. Однажды, когда девочки с мехмата встретили своих однокурсников и шли с ними после обеда не в строю, мы, «университетчики», собрались и сказали им, что они позорят университет, что мы напишем об этом в вузком комсомола… Девушки плакали и обещали больше никогда с мужчинами не разговаривать… [17]
