Михаил Маслов - Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?
Первые шаги
Рузвельту не пришлось вырабатывать внешнеполитическую доктрину, к тому моменту, как он стал президентом, он уже имел свой собственный взгляд на международные дела. Тем не менее он был вынужден действовать в русле «изоляционистских» настроений общества, модифицируя и маскируя свои действительные желания и воззрения.
В отношении Японии взгляды Рузвельта сформировались в начале 20-х гг. В 1923 г. в статье «Должны ли мы доверять Японии?», вышедшей в журнале Азия, он изложил свою концепцию взаимоотношений с Токио. Автор полемизировал с работами популярных публицистов У. Питкина «Должны ли мы сражаться с Японией» и Г. Байуотера «Морская мощь на Тихом океане», которые отстаивали идею неизбежности столкновения двух претендентов на гегемонию в регионе. Рузвельта пугала такая крайность, как война с Японией. Он не видел в ней смысла. Центр мирового развития он видел в Европе, да ее могущество было подточено мировой войной и революциями, но Старый Свет по-прежнему сохранял свой статус центра мира. Именно здесь США должны были добиться лидерства — стать мировым центром. На Тихом океане, при всей его потенциальной и сиюминутной важности, не решалась главная проблема — проблема мирового лидерства. По мнению Рузвельта, экономическая мощь Соединенных Штатов должна была перерасти в могущество политическое.
Поэтому, в отличие от многих агрессивно настроенных политиков и публицистов, Рузвельт не считал американо-японский конфликт выгодным для США. Обе страны достаточно сильны для обеспечения надежной стратегической обороны. Главная ударная сила на Тихом океане — флоты. Но новые виды оружия — подводные лодки и авиация — сделали их уязвимыми в открытом море. Безопасно и быстро доставить десантные войска (которых, кстати, у США не было в достаточном количестве) не представлялось возможным. Но тогда каким другим способом можно сокрушить Японию? Долгая позиционная война только бы удовлетворила третьи стороны. Но коль скоро Япония закрыта от быстрого сокрушительного удара, война будет означать огромные траты и увязание в «болоте» тихоокеанского конфликта вместо активизации на главном — европейском направлении. Таким образом, путь конфронтации с Японией рисовался Рузвельтом как неправильный — бесперспективный. «Следовательно, — писал он, — американо-японский антагонизм необходимо ослабить, нужно перейти к сотрудничеству с Токио, что повысило бы авторитет обеих стран и принесло бы большие дивиденды, в то же время оставляя американские руки свободными для действий в Европе»[157].
Несмотря на то что Рузвельт не изменил своего мнения о приоритете европейского направления, настроения по поводу Японии пришлось изменить в соответствии с действительным развитием событий. Нет, президент не стал «ястребом» в отношении Токио. Он даже не хотел усугублять конфронтацию, но смягчить ее тоже не мог, он был вынужден двигаться в соответствии с тем вектором, который задали предыдущие администрации. В наследство Рузвельту досталась довольно сложная обстановка на Дальнем Востоке. Основной задачей американской внешней политики стал поиск такого «баланса сил», при котором США могли наиболее эффективным образом защищать свои интересы в регионе. Ввиду усиления японской экспансии Соединенные Штаты вынуждены были искать союзников на Дальнем Востоке. Еще в декабре 1932 г., т.е. после выборов, но до вступления Рузвельта в должность, журнал «Нэйшн» писал: «... В настоящее время Америка нуждается в помощи России на Тихом океане. Чем больше понадобится Рузвельту времени, чтобы осознать это, тем больше преуспеют японцы»[158]. Значительные слои американского общества считали, что «Россия может сделать очень много для пользы международного сотрудничества...»[159]. Советские дипломаты отмечали, что «действия японцев и немцев подгоняют американцев к установлению отношений с нами...»[160].
К тому же подталкивала и экономическая ситуация в стране. Кризис был далек от преодоления. Завоевание новых внешних рынков, потребности которых могли бы загрузить американские предприятия и способствовать созданию новых рабочих мест, было вопросом не только внешней но прежде всего внутренней политики — а значит, и второго президентского срока. Удовлетворительное соглашение «по поводу расширения торговли между США и СССР»[161] в такой ситуации было бы на руку президенту.
Кроме того, товарооборот между СССР и США неуклонно возрастал. В 1930 г. советские закупки в Соединенных Штатах достигли суммы в 114 млн. долл. В 1931 г. на долю СССР пришлось 77% американского экспорта тракторов, 57% металлообрабатывающих станков, примерно 25% горнообрабатывающего оборудования. Соединенные Штаты вышли на первое место в советских внешнеторговых отношениях[162]. В этих условиях правительство Рузвельта столкнулось с серьезным давлением со стороны финансово-промышленных кругов, которым требовалось нормальное юридическое обоснование своей деятельности, — ведь Советский Союз был все еще не признан США.
В этих условиях президент решил кардинально изменить политику свой страны в отношении советского государства. 10 октября 1933 г. он адресовал председателю ЦИК СССР М.И. Калинину ноту, в которой говорилось о желании американской стороны установить прямые дипломатические отношения. Начались переговоры в Вашингтоне, которые с советской стороны вел М.М. Литвинов, а с американской — В. Филипп, У. Буллит и Р. Келли. 16 ноября между двумя странами были установлены дипломатические отношения.
28 декабря 1933 г. президент Рузвельт обозначил политику своей администрации: «Взаимопонимание должно быть почвой, на которой произрастут все плоды дружбы», далее он обозначил, что США не признает никаких территориальных изменений, произведенных силой[163]. В ответ на этот демарш американского президента Токио заявил о своей заинтересованности в сферах влияния. Далее 22 января 1934 г. министр иностранных дел Японской империи К. Хирота заявил, что Япония служит «краеугольным камнем созидания мира в Восточной Азии, несет полный груз ответственности»[164]. То есть Токио прямо давал понять, что менять свою политику в Восточной Азии или идти на уступки Вашингтону не намерен. Более того, Империя будет продолжать экспансию. Все это серьезно беспокоило Белый дом.
В Азии срочно требовался «противовес» достаточно сильный, чтобы охладить пыл Японии. Имперское правительство, казалось, совсем потеряло чувство меры и теперь вдобавок ко всему требовало паритета американского, английского и японского флотов. Угроза доминирования Японии в Азиатско-Тихоокеанском регионе выглядела более чем реальной. В подобных условиях Рузвельт решил «прощупать» позицию русских в отношении Японии. В феврале 1934 г. полномочный представитель СССР в США А. Трояновский был приглашен в Белый дом для личной встречи с президентом. Беседа в основном касалась дальневосточных проблем. Обмениваясь мнениями, советский дипломат предположил, что Япония не предпримет активных действий в 1934 г., т.к. ей необходимо закрепиться в Маньчжурии. Он, однако, заметил, что это не означает отказа от политики военной экспансии, просто продолжить военные действия ранее 1935 г. у Японии не получится. Рузвельт выразил полное согласие с доводами советской стороны. И аккуратно заметил, что США приложат все усилия, чтобы не допустить равенства американского и японского флотов[165]. Наверное, не будет большой натяжкой предположить, что он мягко намекал на то, что надеется на помощь СССР на суше, в случае эскалации конфликта.
Основания для предположений о том, что Япония вынуждена временно заморозить экспансию, были. Эйфория, вызванная в обществе победами японского оружия, постепенно начала спадать. Война оказалась не такой легкой, как выглядела сначала. Армия выдохлась. Стране требовалась передышка. Японское правительство начало бомбардировать Госдеп замирительными депешами: «...японская нация считает своим основным принципом сотрудничество в мире и гармонии со всеми нациями и не имеет никаких намерений ни провоцировать, ни создавать конфликтов с любой другой нацией... Искренним желанием Японии является то, что наиболее мирные и дружественные отношения будут установлены между ней и... Соединенными Штатами...»[166] Естественно, «пустить пыл в глаза» не получалось. В Вашингтоне прекрасно понимали, что это не более чем очередной раунд игры, цель которой господство в Азии.
Однако войны в Белом доме не боялись. Большинство советников президента и аналитиков правительства просто не видели такой возможности. Япония была слишком зависима от американского экспорта — а коль скоро так, рассуждали в Америке, то японцы просто не посмеют начать войну сами. Только по инициативе США может разразиться конфликт на Тихом океане[167].
Поэтому Рузвельт довольно спокойно, в определенной мере поддавшись общественному мнению, направил запрос в Конгресс о пересмотре законодательства о независимости Филиппин[168]. 24 марта Акт Макдафи, гарантировавший суверенитет Филиппин с 1946 г., прошел через Конгресс. В соответствии с этим законом Манила получала независимость с 1946 г., а до тех пор на островах сохранялись американские войска и военно-морские базы. Кроме того, США приступали к формированию и обучению частей филиппинской армии. Однако если в Вашингтоне этот закон видели как добрый жест по отношению к своей колонии, то в Токио его восприняли как признание собственной американской слабости. Японцам представлялось все в несколько ином свете — США не могут защитить острова от японского флота и поэтому «отказываются» от них.
