Семен Мельников - Маршал Рыбалко
— Да вот сомневаюсь, правильно ли поступил, отругав Кобзаря.
— За что же ты его?
— За мотострелков.
Нервно закурив, он стал рассказывать:
— Днем солнце печет, снег тает, а они его животом пашут. Промокают дс нитки. А ночью — мороз 10 градусов, и одежда на людях — вроде жесткого панциря. Легко ли в ней двигаться? Обсушиться-то некогда — воевать надо, а сменить не на что. Глядя на них — просто душа болит: зуб на зуб не попадает, но воюют!..
— Но что же может сделать Кобзарь? Сам знаешь, он едва поспевает подвозить горючее и боеприпасы.
— Что может сделать? — перебил меня Рыбалко.— То, что сделал у Потапова его зам по тылу. Уже третью ночь подряд он подвозит своим мотострелкам сухое белье, одежду, горячую пищу в термосах. И люди стали веселее воевать! — Подумав, он предположил: — Наверное, этот капитан до войны был хорошим хозяйственником.
Я вспомнил, что у командира 97-й танковой бригады И. Т. Потапова заместителем по тылу — А. Г. Пивоваров. До войны был директором техникума, а не хозяйственником. И я сообщил об этом Павлу Семеновичу.
— Директором техникума? — удивился он.— Тогда — тем более молодец! Вот бы моему заму по тылу такую инициативу проявить!
*— Кобзарю как раз инициативы не занимать,— не согласился я.— Но ведь сейчас армейский тыл действительно не может... Да, а что ответил Тихон Тихонович, когда ты его ругал?
— Сказал, что немедленно даст команду вывезти в мотострелковые подразделения все запасы, имеющиеся на ближних базах. Только...— Павел Семенович смутился,— только не уверен, что их там достаточно...
— Вот и выходит, что ругал ты его зря.
*— Нет, не зря! — защищался Рыбалко.— Почему он, опытный хозяйственник, сам не додумался до того, до чего додумался этот директор техникума?
И Павел Семенович повеселел: не зря, значит, ругал своего заместителя по тылу — поднатужится и будет у мотострелков сухая одежда.
Так бывало нередко. Отругает кого-нибудь командарм сгоряча, а потом казнится: справедливо ли? Но делу — польза. А виноватый в другой раз уже ошибки не допустит.
Сражение за Чугуев затягивалось. И это тревожило командующего армией. Он постоянно находился в корпусе Зиньковича, принимая меры к ускорению темпов наступления. На одном участке усиливал танковые бригады артиллерией, на другом — авиацией. Но и в самый разгар битвы командарм не упускал из виду политработы, подымавшей наступательный дух воинов. Как и всегда, в эти дни Рыбалко требовал от армейской печати оперативно освещать подвиги воинов, показывать их отвагу, мужество, стойкость, героизм. И не прощал корреспондентам, если публикуемые материалы не отвечали этому требованию, грешили общими фразами, мелкотемьем.
Об одном из таких случаев вспоминает сотрудник армейской газеты «Во славу Родины» капитан С. Г. Никитин.
Чугуев был освобожден 10 февраля. На следующий день вышла газета со статьей Никитина, посвященной этому событию. Корреспондент писал, что на пути к Чу-гуеву передовые части 12-го танкового корпз^са натолкнулись на мощный заградительный отряд противника, сосредоточенный в селе Малиновка, разгромили его и
беспрепятственно вошли в Чугуев. Далее сообщалось, что бойцов удивили тишина и чистота на улицах города. Жители объяснили, что гитлеровцы при отходе заставили их отгрести от домов снег, а сами на подметенных улицах установили мины.
— И зто все? — возмутился Рыбалко, прочитав газету. А через два дня, встретив Никитина, строго раскритиковал статью.
Произошло это в танковом батальоне А. Н. Жабина, расположившемся под Роганью в ожидании приказа на выступление.
Наступала ночь. Горел костер, танкисты пекли картошку. И тут подкатил «виллис» командующего. Комбат поспешил с рапортом, но Рыбалко взмахом руки остановил его. Подошел к костру. «Картошка? Спеклась? А ну, лавай ее сюда!» — с этими словами он нагнулся и вы-Срал одну покрупнее. Съев, похвалил. Затем поинтересовался, какую задачу выполняет батальон, каков обзор, ориентиры. Собрался, было, уезжать, но тут заметил Никитина и обрушился на него:
— Корреспондент? Не вы ли написали, как легко мы взяли Малиновку и Чугуев? Разве так надо писать? А где у вас бои, геройство, потери, которые до этого понес корпус? Нет у вас и о том, что мы перемололи гитлеровцев в многодневных боях, и они отступили, истекая кровью, потеряв всю свою технику. Вот о чем надо писать, а вы — о подметенных улицах! Небось, приедете в редакцию и напишете, как я тут с Жабиным ел картошку. А кому это интересно? Газета должна звать на подвиг!..
Заметив, что Никитин растерян и пристыжен, Рыбалко смягчился. Открыл дверцу машины и добродушно произнес:
— Садись, подвезу в передовой отряд. Нечего тут сидеть и ждать, пека батальон вступит в бой.— Но тут же строго предупредил: — Я запомню вашу фамилию, посмотрю, как будете писать в дальнейшем.
Никитин доложил о замечаниях командующего редактору. В политотделе состоялся серьезный разговор с сотрудниками редакции, корреспондентами. Насколько мне помнится, у Рыбалко потом не возникало недовольства содержанием статей о боевых действиях войск.
Главные силы армии достигли Северского Донца и приступили к его форсированию. На левом фланге армии кавкорпус генерала С. В. Соколова продолжал
глубокий обход Харькова с юга. В это время 40-я армия генерала К. С. Москаленко вела сражение за Белгород и 9 февраля освободила его. Это открывало путь для наступления на Харьков с севера.
Наметившийся обход Харькова с севера и юга создавал угрозу окружения для всей харьковской группировки противника. Гитлеровское командование приняло решение отвести войска с рубежей Северского Донца к Харькову.
Чем ближе мы подходили к Харькову, тем отчаяннее сопротивлялись арьергардные эсэсовские части. К 14 февраля врагу оставался только один выход из города — по железной дороге Мерефа — Новая Водолага, и он, чтобы выиграть время и эвакуировать войска и материальные средства, не считаясь с потерями, предпринимал жестокие контратаки. В бой вводилось до 200 танков. Вражеская авиация наносила по нашим войскам систематические удары с воздуха.
Удержанию Харькова немецко-фашистское командование придавало огромное значение. Гитлер обещал устроить русским в Харькове «немецкий Сталинград», и с этой целью из Западной Европы были переброшены свежие пехотные и танковые дивизии. Северный и восточный секторы города оборонялись танковой дивизией СС «Рейх». Южный сектор — танковой дивизией СС «Адольф Гитлер». Кроме этого, для усиления обороны Харькова был создан специальный армейский корпус особого назначения «Раус» в составе 167-й, 168-й пехотных дивизий и моторизованной дивизии «Великая Германия».
И тем не менее 15 февраля стрелковые части армии Рыбалко подошли к юго-восточной окраине Харькова и завязали бои в предместьях. Особенно упорными они были на рубеже хутор Куленичи, станция Лосево, хутор Кошляры.
Отражая контратаки эсэсовцев, 62-я гвардейская стрелковая дивизия генерала С. П. Зайцева овладела Большой Основой и вышла на Змиевскую улицу. Для развития успеха командарм Рыбалко выдвинул из своего резерва 179-ю отдельную танковую бригаду Ф. Н. Рудкина и один полк 184-й стрелковой дивизии С. Т. Койды.
Танкисты 113-й бригады полковника А. Г. Свиридова с десантом автоматчиков смелым броском ворвались в поселок Харьковского тракторного завода.
Немецко-фашистское командование бросило в бой последний оперативный резерв — танковую дивизию СС «Мертвая голова». Сопротивление вражеской группировки на какое-то время заметно возросло. Однако советские войска все плотнее затягивали кольцо окружения.
Во второй половине дня основные силы трех армий подошли к Харькову: 40-й — с севера, 3-й танковой — с юга и 69-й — с востока. Ожесточенные уличные бои продолжались всю ночь. Помощь войскам оказывали жители города, возглавляемые находившимися дс этого в подполье коммунистами.
Наконец, части 15-го танкового корпуса утром 16 февраля вышли на площадь Дзержинского и тут встретились с 183-й стрелковой дивизией генерала А. С. Кости-цина из 40-й армии. Остальные части корпуса продвигались по улице Свердлова, где и соединились с бойскзми 4-го танкового корпуса генерала А. Г. Кравченко. Остатки немецкого гарнизона были рассечены на изолированные группы, которые ликвидировались по частям.
К полудню 16 февраля совместными усилиями трех армий Харьков был полностью освобожден.
Приветствовать советские войска на улицы вышло почти все население города. На площади Дзержинского мы увидели, как харьковчане со слезами на глазах что-то рассказывали нашим солдатам и командирам. Часто их речь прерывали горькие рыдания. Это было понятно: многие из них потеряли во время оккупации родных и близких. Как установила впоследствии комиссия по расследованию злодеяний гитлеровцев, более ста тысяч человек, в большинстве молодежь, были угнаны в рабство в Германию, десятки тысяч мирных граждан были расстреляны фашистами, умерли от голода и холода.
