Николай Головин - Россия в Первой мировой войне
Немцы, отлично учтя это настроение, всячески стараются его поддержать и развить, прекратив обстрел наших позиций и проповедуя свое миролюбие организованным и планомерно проводимым братанием.
Зараза, идущая из тыла, одинаковая с пропагандой немцев, убеждает менее сознательную часть солдат в возможности их мыслей и чаяний. Твердое желание союзников воевать и призыв Временного правительства к исполнению долга перед ними отдаляют мир, вот почему скрещивающаяся пропаганда о недоверии к Англии нравится.
Офицерство, в большинстве ратующее за войну до победы, сочувствия не встречает, и агитация против него падает на подготовленную почву. Характерно отметить, что в большинстве случаев наиболее подозреваемые офицеры — в боевом отношении лучше. Это явление объясняется невольной боязнью, что хорошие офицеры сумеют заставить наступать».
В рассматриваемом нами докладе гг. Масленникова и Шмакова можно отчетливо проследить связь между пораженческими настроениями войск и их отношением к Временному правительству.
В V корпусе, с которого начали свой объезд депутаты и общее впечатление о войсках которого, как мы видели выше, сложилось благоприятное, «политические воззрения, в общем, сходятся с воззрениями правого крыла Совета солдатских и рабочих депутатов. Отношение к Думе и Временному правительству (подчеркивается иногда необходимость единения последнего с Советом солдатских и рабочих депутатов) — благожелательное. Отношение к депутатам восторженное. Обыкновенное явление — спрашивают, к каким партиям принадлежат депутаты. Всюду одни и те же вопросы: будущая форма правления, Учредительное собрание, земля, отношения Временного правительства с Советом рабочих и солдатских депутатов…».
Но уже в конце своего объезда в объединенном заседании 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий они слышат «среди речей солдат фразы: штык против немцев, приклад против внутреннего врага. Далее следуют две крайние речи солдат. Первая заключает в себе угрозу Временному правительству, если оно не пойдет рука об руку с Советом рабочих и солдатских депутатов, удалить его вон…».
А.Ф. КЕРЕНСКИЙ
Как мы указывали выше, солдатская масса в первые дни революции была ошеломлена быстротой и легкостью, с которой пала Царская власть. По инерции она бурно приветствует новую власть в лице Временного правительства. Но вскоре до нее уже доходят сведения, что истинная власть не там, а в руках Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Она не хочет порвать с Временным правительством, вынесенным на гребне первой волны революции, но ее симпатии на стороне Совета рабочих и солдатских депутатов. Крайне характерно указание доклада на то, что настроения солдатских представителей в комитетах войсковых частей, сохранивших большую боеспособность, соответствуют политическим воззрениям правого крыла Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Так оно и было повсеместно. Большевистский писатель Яковлев в предисловии к книге «Разложение армии в 1917 году»{294} подтверждает это, заявляя, что «в первые дни революции во главе этих (войсковых) комитетов стали сначала эсеровские и меньшевистские интеллигентские элементы[158], которые пытались вложить революцию в прокрустово ложе буржуазных полуреформ». Эти элементы создали ту громадную популярность, которой начал пользоваться с первых же дней революции в солдатских массах, находившихся на фронте, А.Ф. Керенский. Это и выдвинуло его в июле месяце во главу правительства, несмотря на то что он уже не отвечал революционным устремлениям Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. В этом и являлась трагичность роли Керенского. Вся сила его была в солдатских массах на фронте; эта масса запаздывала в своем разложении по сравнению с главным очагом революции, Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов; всякое дальнейшее «углубление» революции подрывало силу Керенского и увеличивало силу Петроградского Совдепа. Вот почему солдатская масса на фронте и является теперь ареной борьбы двух направлений: одного — старающегося задержать революцию в ее политической стадии; другого — стремящегося ускорить ее превращение из политической в социальную. Несомненно, что представители первого направления, к числу которых должен быть отнесен и Керенский, бессознательно тоже толкали революцию к переходу в социальную. Керенский неоднократно кричал на солдатских митингах: «Товарищи, углубляйте революцию». Но здесь так же, как и в других подобных случаях, нужно видеть лишь демагогию, посредством которой он и его политические единомышленники думали захватить власть над стихией толпы. Такой же неразумной демагогией должны быть объяснены распоряжения Керенского, заменившего в мае месяце Гучкова на посту военного и морского министра, ведшие к подрыву авторитета военных начальников, к падению дисциплины и к дальнейшему разложению армии. Керенский совершенно не отдавал себе отчета в том психологическом процессе, который происходил в армии с начала революции. Положение же в этом отношении было исключительно трудным; причина этой исключительной трудности заключалась в том, что войска, заболевшие революционным психозом, должны были в то же время воевать. Совершенно естественно, что то бремя, которое выпало на долю России в первые три года войны, при малом понимании целей и задач войны самой народной массой должно было вызвать сначала неудовлетворенность, а затем и недовольство войной. Таким образом, наряду со стимулами политического, экономического и социального содержания, свойственными всякой революции, в русской народной и солдатской массах с начала революции усиленным темпом нарастает желание окончить войну.
НЕЖЕЛАНИЕ НАРОДНЫХ МАСС ПРОДОЛЖАТЬ ВОЙНУ
С первых же дней революции начались на Русском фронте так называемые братания. Немцы очень умело пользуются этим для ведения пропаганды среди нашей солдатской массы. В первые месяцы командному составу удается еще бороться с этим злом при посредстве огня артиллерийских частей, дольше сохранявших порядок. В приложении[159] приведены выдержки из донесений о братании, имевшем место на нашем Северном фронте в марте и апреле 1917 г.
Насколько сильно было стремление солдатской массы «кончить войну», свидетельствует тот колоссальный рост дезертирства и уклонения, который начался в Русской армии с начала революции. Напомним некоторые цифры, которые мы уже приводили в предыдущих главах.
Средняя заболеваемость в месяц с началом революции увеличилась на 120%, хотя никаких эпидемических болезней в Русской армии не было и санитарное состояние продолжало оставаться благополучным.
Среднее число зарегистрированных дезертиров в месяц с началом революции увеличилось на 400%.
Кроме того, с марта 1917 г. начались громадная «утечка» солдат с фронта и отказ идти на фронт из тыла под самыми различными предлогами.
В воспоминаниях{295} генерала Половцева, командовавшего войсками Петроградского военного округа в июне и июле 1917 г., встречается описание одного из видов такого дезертирства, происходившего под самым носом Временного правительства: «…По армии прошел слух, что всех солдат старше 40 лет отпустят домой, да какая-то агитация в этом смысле пошла из Совета. И вот 40-летние начали дезертировать и являться в столицы с требованием о том, чтобы их на законном основании уволили. Поселились они лагерем на Семеновском плацу, разбились на роты, основали собственную республику, начали сначала посылать повсюду депутации, но, потерпев неудачу, стали устраивать огромные шествия, более 50 рот. Чернов[160] их обнадежил. Керенский с яростью прогнал. Я начал морить голодом, прекратив отпуск у воинского начальника всякого для них пропитания, но оказалось, что их республика может жить самостоятельно на заработки от торговли папиросами, от ношения багажа на вокзалах и проч.».
Как мы указывали в конце главы, посвященной изучению распределения призванных на военную службу людей между войсками и тылом, с началом революции утекло самовольно или под различными предлогами из Действующей армии в тыл около 2 000 000 человек.
Этот повальный уход в тыл нельзя назвать иначе как стихийно начавшейся демобилизацией.
Приводимые выше цифры позволяют совершенно определенно утверждать, что «отказ от войны» русских масс вскоре же после начала революции стал основным процессом революции. Политические деятели, вынесенные к власти на гребне первой волны революции, принадлежавшие по преимуществу к либеральной буржуазии, этого не поняли. Не понял этого и Керенский, заменивший в июле месяце кн. Львова и ставший вместе с правыми социалистами-революционерами распорядителем судеб России.
Все они продолжали призывать русские народные массы к продолжению войны до окончательной победы. Одна только кучка большевиков, имея во главе привезенного из Германии в запломбированном вагоне Ленина, поставила свою ставку на призыв русской солдатской массы к немедленному прекращению войны с центральными державами.
