Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

Перегнали все машины поближе к штабу: неусыпное око начальства желает держать нас под наблюдением денно и нощно. Нам от этого ничуть не хуже: заживем теперь в доме, спать будем не на земле, а на полу, на толстой соломенной подстилке, прикрытой новым и чистым брезентом. Полный комфорт.

Сводка: наши войска с тяжелыми боями, спеша на помощь братскому народу, прорвались через Дуклинский перевал в Карпатах и углубились в Чехословакию на 50 километров по фронту протяженностью 275 километров. А союзнички с 15 октября, по их же собственным сообщениям, ведущие бои в Аахене, сегодня полностью окружили город (?!). Зато на Балканском полуострове вступили в Афины. Чем дальше от «логова», тем блистательнее их победы.

Неужели нас с машинами передадут в другую часть? Некоторые из наших уже нервничают и по этой причине утешаются как могут. Мне подобные обидные переброски уже в привычку. После очередной ожидаемой формировки для меня начнется четвертый по счету «заход».

Бездействие мучает. Наскучили и шахматные победы. С нетерпением дожидаюсь новых сообщений Совинформбюро. Сегодня в Москве сразу два салюта: в честь освобождения Белграда и взятия Дебрецена в Венгрии.

Приезжало высшее начальство и приказало все уцелевшие наши машины немедленно сдать в ремонт. Наверное, нас всем составом отправят на формировку. Куда? Все пока оборачивается в лучшую сторону, но кто знает, что будет завтра.

«Оторвал с ветерком» в последний раз на своей машине по асфальту до Риги, на погрузочную станцию. На прощание с превеликим усердием драим самоходку, готовя ее к сдаче на СПАМ. Несмотря на свои многочисленные шрамы, она сияет, как новенькая. Даже жалко ее немного.

У меня 240 часов вождения. Много ли это? Если принять за среднюю скорость хотя бы 10 километров в час, и то получается 2400 километров в походах и боях. Не верится даже…

Сдача и прием машин прошли нормально, без недоразумений и придирок. Водители бережно завели своих почтенных «старушек» на железнодорожные платформы и простились с ними. Сопровождать машины в Ленинград были назначены ребята из нашего экипажа, Забоев и Мацапаев.

Пашке Стаханову присвоили старшего. Он едет в Митаву сопровождающим при группе откомандированных в распоряжение штаба фронта и, должно быть, поэтому ходит неузнаваемо важный и строгий. Федя, Пашкин «двоюродный», заговорщически подмигивает мне:

— Смотри ты, как напыжился: это он «выдачу» осваивает. Ничего, это скоро пройдет.

У нас в экипаже радость: Гриша Перескоков вернулся к нам. Подлечился после ранения 21 сентября. До чего ж быстро на нашем брате заживает! Втроем сходили на станцию попрощаться с товарищами, уезжающими в Ленинград, а затем переселились на житье в большой дом, где разместился штаб полка.

Вечером, затаив, как говорится, дыхание, слушали, боясь пропустить слово, сообщение по штабной рации о том, что наши войска в результате предпринятого наступления прорвались в Восточную Пруссию.

Целый день провели в нетерпеливом ожидании вечерней сводки. Как-то там наши, что в самом фашистском логове дерутся? Крепко ли трясут волчье прусское гнездо?

Жарко там. Немцы из кожи вон лезут, пытаясь остановить наше продвижение, но, отбивая яростные контратаки врага, армии наши продолжают упорно идти вперед. Тут и на формировку ехать не захочешь!

Сегодня освобожден город Августов. Не последний ли это белорусский город, оставшийся в руках фашистов?

Днем состоялась техническая конференция (почаще бы!), на которой механики-водители и помпотехи по-деловому, немногословно взвесили все плюсы и минусы тяжелой самоходной установки (ИСУ-152).

Выше всяких похвал оказался двигатель (вариант В-2), который на нескольких машинах нашего полка проработал по 350 моточасов против 250 гарантийных. И это несмотря на непроницаемую рыжую песчаную пылищу, подолгу неподвижно висевшую над дорогами в сухие дни, несмотря на большие перегрузки и резкие рывки при движении по бездорожью среди заболоченной местности, особенно при буксировании и самовытаскивании.

Цилиндры и поршни нашего двигателя теперь надежно предохраняются от всяческой пыли отличными, усовершенствованными воздухофильтрами, которые легко и удобно снимать и промывать. Так что больше страдают от пыли экипажи, в особенности водители, для которых нет защитных очков. Но это уже другой вопрос. Мелкий.

Двигатель же новый очень хорош, и если учесть, что дизель В-2К, установленный на КВ, имел гарантийный срок всего 150 моточасов и что новая система на несколько тонн тяжелее старой, то делается понятно, как здорово потрудились наши замечательные танкостроители, конструкторы и рабочие, — наша надежнейшая опора.

Общее осуждение вызвал электроинерционный стартер и полужесткое соединение (муфта) главного фрикциона с коробкой перемены передач. Правда, болты на муфте начинают срезаться только в конце гарантийного срока, но от этого нам не легче: какие еще гарантии могут быть на войне?

Предварительный диагноз, поставленный инженером фронта: неточная центровка осей коленвала и вала КПП. Согласился инженер и с тем, что в боевых условиях электроинерционный стартер непрактичен и что ЗИП на машине недостаточно укомплектован.

В заключение он сказал, что все выводы, сделанные этой конференцией, будут незамедлительно доведены до сведения конструкторских бюро танкостроительных предприятий, и с большой теплотой отозвался о воинах-работягах, водителях танков и самоходок — о тех людях, которые не только ведут машину в бой, но сами же и готовят ее, зачастую без сна и отдыха, к следующему сражению, может быть еще более трудному, чем вчерашнее, а порою — война есть война — и к последнему для них… И сердечно поблагодарил нас.

Смутившись от непривычных похвал, мы растроганно посматривали то на инженера, то друг на друга, и молчали… «Разрешите мне!» — поднимается вдруг неразговорчивый друг Нила, магаданец Ходосько, водитель. Сжимая в руке черный ребристый шлем, с необычной для него взволнованностью он от имени всех присутствующих заявляет, что личный состав полка все свои силы, все свое воинское умение, помноженное на ненависть к фашистским поработителям, приложит к тому, чтобы могучая и надежная боевая техника, сработанная руками тружеников тыла, нашими отцами и братьями, матерями и сестрами, стала настоящей грозой, карающим мечом для гитлеровских головорезов, посмевших посягнуть на свободу и мирную счастливую жизнь советского народа. «Что это с ним?» — глазами спрашивают механики друг у друга, гулко ударяя в огрубелые ладони, когда Алексей Петрович, человек очень скромный и сдержанный в выражении чувств, закончил свою пламенную речь.

Только поздним вечером, направляясь вместе с Нилом к штабной радийной машине, узнаю от своего водителя, что Ходосько снова получил обратно собственное письмо, посланное на родину, в Оршанский район Витебской области. Вся семья Алексея попала в оккупацию, за исключением старшей сестры, живущей в Москве, и он терзается, так как ничего не знает о судьбе своих родителей и остальных сестер с самого начала войны. Скоро минет год, как освобождено их местечко Копысь, а о родных по-прежнему ни слуху ни духу. И сельсовет тоже не сообщил ничего утешительного…

Опять переселение на новую «квартиру», но теперь уже всей батареей (тем, что от нее осталось). Цель такого невинного маневра — не мозолить глаза начальству. Как только были приведены в порядок наши соломенные ложа, комбат устроил коротенькое офицерское совещание, на котором по секрету сообщил нам, что 28-го числа полк должен двинуться на станцию погрузки, и предупредил, чтобы все были готовы, а главное — никуда не отлучались.

А нашего наводчика Митю Салова сегодня перевели в отдельный экипаж, на командирский танк ИС-2. Гвардии старшина грустно попрощался с нами и ушел хмурый. Хороший у нас был экипаж… Теперь же в нем осталось только два водителя — мы с Нилом.

В сегодняшней сводке, как обычно, сообщалось об успехах нашего наступления: занят город Сатул-Маре и полностью очищена от немцев Северная Трансильвания. А на противоположном конце огромного фронта, на севере, наши войска приступили к изгнанию оккупантов с соседской норвежской земли.

Но от этого грустинка в сердце не растаяла: привыкли друг к другу, неплохо сработались и — нет нашего экипажа.

Совещание на совещании. Сперва полковое офицерское. Как же мало нас осталось! Потом комсомольское собрание, на котором стоял единственный вопрос — дисциплина.

День закончили составлением отчетов об использовании тяжелых САУ в бою.