Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии
По поводу слухов, о приготовлениях эмира возникли у нас дипломатические сношения, которые и вызвали со стороны эмира категорическое заявление, что он намерен твердо держаться установившихся отношений доверия и дружбы и что он совершенно уверен в прямоте и чистосердечности уверений генерал-губернатора, относительно пожелания мира и спокойствия.
Поездка генерал-губернатора в Самарканд убедила его однакоже, что на деле эмир далеко не так уверен в миролюбивом направлении нашей политики, а бывшие до тех пор примеры начатия нами компаний не иначе как весною, заставляли его каждую весну делать разные приготовления «на всякий случае». Каждую весну в бухарском ханстве пробуждалось тревожное ожидание нашего нашествия со всеми его последствиями. Тревожное и воинственное настроение настойчиво поддерживалось враждебною нам партией.
Чтобы уяснить себе положение дел в ханстве и ближе познакомиться с личностью эмира, а также чтобы уверить как его, так и его подданных в неуклонности наших стремлений поддержать в ханстве власть эмира и стать относительно соседей в доверчивые и мирные отношения — генерал-губернатор командировал в Бухару д. с. с. Струве, которому поручил также узнать: как понимает эмир предстоявшую ему роль, в случае нашего движения на Хиву?
Результатом поездки г. Струве была окончательная уверенность, что эмир вполне понимает и ценит твердую и мирную политику, которой мы держались в отношений его со времени кампании 1868 года.
Из партий, влияющих на дела в Бухаре, наибольшим значением пользуется партия мира. Однакоже эмир не в силах оттолкнуть и враждебную ей, так долго господствовавшую в совете отцов его.
По поводу предполагавшегося движения на Хиву, эмир высказался, что он готов служить всем, чем может и предоставляет нашему отряду право пройти через бухарские владения, обещая снабдить его всем необходимым. — «Ваши враги — мои враги, ваши друзья — мои друзья», пояснил эмир, в доказательство того, что помнит затверженный урок! Г. Струве получил богатые подарки: множество парчевых, бархатных, шитых золотом, шалевых и шелковых халатов, несколько лошадей с полным убором и прочее. Эмир предложил ему, говорят, 30.000 коканов серебрянной монетою — но посол наш вероятно не принял денег, так как, во первых, это не в его характере а во вторых, ему известны были, весьма недвусмысленные взгляды генерал-губернатора на денежные субсидии от ханов. Касательно торга невольниками г. Струве донес, что по тщательном исследовании, он убедился в прекращении этого торга, из уважения к желанию генерал-губернатора. — Впоследствии мы увидим насколько верно было это сведение.
Справедливость требовала, в свою очередь, доказать эмиру чем-нибудь искренность наших уверений в дружбе. Случай к этому скоро представился. В начале июня 1871 года в Самарканд явился шахрисябзский бек Тохтамыш-бий, попавший в опалу и бежавший от гнева своего повелителя. С минуты своего назначения, бек этот отличался неизменною преданностью русским, и во время поездки генерал-губернатора в Самарканд явился туда с приветствием и лично участвовал в празднествах и народных играх, устроенных по этому случаю.
Говорят, что это-то поклонение Тохтамыша русской власти и возбудило против него неудовольствие эмира, который, посетив Шахрисябз, сместил Тохтамыша и конфисковал все его имущество. Между нами и Бухарой не существовало картельной конвенции о взаимной выдаче перебежчиков, мы однакоже постоянно настаивали на нашем праве требовать выдачи наших беглых. Справедливость требует сказать, что эмир ни разу не исполнил ни одного такого требования.
Чтобы подать эмиру пример, а также чтобы доказать ему искренность намерения нашего всегда поддерживать его перед подданными, генерал-губернатор решился выдать Тохтамыша, напомнив, впрочем, эмиру о высшем праве государя: миловать и прощать.
Тохтамыш был отправлен с полковником Колзаковым, посланным в Бухару для выражения эмиру соболезнования по случаю кончины сына его Тюря-Джана (Сеид-Абдулла-Фаттах-Хана {14}). Эмир внял ходатайству генерал-губернатора и помиловал Тохтамыша.
По мере водворения мира и спокойствия в бухарском ханстве, вопрос о размере и порядке пользования водою Зеравшана все чаще выступал на арену дипломатических сношений. Для выяснения этого важного вопроса осенью 1871 года образована была в Самарканде коммиссия, в трудах которой приняли участие и назначенные эмиром специалисты. До сих пор гидравлические сооружения в окрестностях Самарканда поддерживались на счет особого ежегодного сбора с землевладельцев, пользовавшихся водою. Вкладчиками были почти исключительно бухарские подданные, для которых собственно и важен вопрос о поддержании в реке надлежащей высоты воды. Поэтому ремонтные работы производились обыкновенно под надзором зиауддинского бека, ближайшего нашего соседа. Каждый год половодье сносило до основания все работы предшествовавшего года и каждый год сооружения возобновлялись. Такой порядок влечет за собою, во первых, излишнюю трату материальных средств и труда, а во вторых, упускает массу воды в промежуток времени, пока сооружения будут окончены. По этому выгоднее было бы устроить раз на всегда солидные сооружения, хотя бы с пособием от казны и затем погашать этот долг теми же ежегодными взносами, которые поступали до сих пор в безотчетное распоряжение зиауддинского бека.
Такой порядок выгоден еще и в том отношении, что он установит правильный налог на иностранных потребителей в пользу наших сооружений и тем усилит наше значение, а во вторых даст в наши руки еще более средств управлять водою Зеравшана, а следовательно, и урожаями в Бухаре. Влияние же на хозяйство и благосостояние бухарских провинций усилит конечно и наше политическое влияние, о степени которого можно судить уже и теперь по той готовности, с какою, например, эмир отказался от права сноситься с турецким султаном помимо нашего генерал-губернатора.
Вопрос о сношениях Бухары с Портой возник по поводу некоего Абул-Хая, выдававшего себя в Константинополе за бухарского посла и компрометировавшего политику эмира. Результатом возникшей по этому поводу переписки было то, что эмир не только отказался от непосредственных сношений с султаном, но и обещал выразить это письмом, которое конечно навсегда подорвет перед Портой кредит проходимцев, подобных Абул-Хаю. Правда, что простое обещание, ни к чему не обязывает, но опыт указал, что также мало обязывают азиатских властителей и формальные договоры.
Несмотря однако же на такие дружественные отношения с эмиром, весна 1872 года принесла с собою те же обычные опасения, те же слухи о предстоящей войне, те же надежды на помощь авганцев и содействие англичан. Генерал-губернатор и на этот раз нашелся вынужденным успокоить эмира на счет наших намерений и предложил ему в видах успокоения умов, прислать в Ташкента посла, который бы во очию убедился в отсутствии каких бы то ни было приготовлений с нашей стороны.
Предложение это было принято и принесло ожидаемые результаты. Приезд посла дал повод отправить вместе с ним в Бухару агента министерства финансов г. Петровского, хорошо ознакомившегося с положением среднеазиатской торговли и способного выполнить возложенную на него задачу: определить, в какой мере бухарский рынок принадлежит нам и в какой степени своевременно закрыть его окончательно для английских товаров?
Наблюдения этого агента неопровержимо доказали, что торговое влияние наше на бухарский рынок ничтожно и что рынок этот принадлежит не нам. Что касается политического влияния, то венец его — уничтожение торга невольниками — оказался мыльным пузырем. В Ташкенте и ранее было известно через купцов, что торг этот существует по прежнему, но что русских чиновников не пускают на этот базар, а сами они не умеют или не хотят узнать истину. Однако же купцам не верили. Наконец г. Петровскому удалось видеть этот возмутительный торг непосредственно. Донесение его, впрочем, осталось без последствий, может быть и потому, что согласить такое явное противоречие с уверениями г. Струве казалось весьма трудным.
Как рынок — Бухара занимает первое место в ряду других среднеазиатских ханств, но, как мы сказали, она переполнена английскими товарами. Поправить дело можно, по нашему мнению, только тремя средствами: организовать солидную русскую компанию для непосредственной торговли с Бухарою, соединить азиатские рынки с нашими мануфактурами железным путем, для облегчения доступа нашим товарам или, наконец, занять рынок непосредственно. Дальнейшие события укажут, какой из этих трех мер придется отдать предпочтение.
Как бы ни было твердо намерение наше сохранить нынешния наши границы, но в каждую данную минуту обстоятельства могут свернуться в такой узел, развязать который придется способом Александра Македонского.
