Андрей Гущин - Оборона Порт-Артура: «Сухопутные не признают моряков, моряки сухопутных, да еще и между собою вражда…»
Трагедия внутри осажденной крепости в своем развитии губительно сказывалась на нижних чинах. Рядовые участники осады страдали не только вследствие борьбы сухопутного и морского ведомств. Сестра милосердия в своем дневнике от 9 мая писала: «В то время как идет война между нами и японцами, то в самом Порт-Артуре возникла война между военным ведомством и Красным Крестом». Красный Крест имел, по мнению мемуаристки, большие запасы перевязочных средств и медикаментов; военное ведомство имело, напротив, недостаток во всем и требовало того, в чем нуждалось, от Красного Креста. Последний помогал, насколько он находил возможным. Что касается морского ведомства, то, по мнению сестры милосердия, оно имело прекрасные запасы и оборудование, но все оставляло исключительно для своих собственных нужд. В итоге сложилась парадоксальная ситуация, когда «Военные госпитали решили принимать исключительно военных, морской госпиталь исключительно моряков; Красный Крест и военных, и моряков, и вольных»{183}. Конечно, такая система была оправдана практикой мирного времени, когда каждое ведомство должно было самостоятельно выделять деньги на содержание своих лечебных учреждений. Но вести раненых с позиций не в ближайший госпиталь, а в ведомственный, или не в тот, где были медикаменты, а куда позволит начальство на основании ведомственной принадлежности — более чем странно. Учитывая, что каждый метр для раненого вызывал боль в потревоженных ранах и отнимал силы, остается только догадываться, скольких не донесли до своего «родного» госпиталя. Не говоря уже про то, что военно-полевая хирургия в силу своей специфики требовала экстренной помощи, ведь японские осколки и шрапнели при выборе новой жертвы не учитывали сложных отношений в русском лагере.
Порой ведомственный конфликт приобретал форму взаимных оскорблений не только между офицерами, но и между рядовыми стрелками и матросами. Показательна следующая сцена: «Унтер-офицер разносил матроса за не отдание ему чести: не видя меня (генерал М.И. Костенко. — А.Г.), он вошел в азарт: “Вы, моряки, не только пр… ваш флот, но даже воинской дисциплины не знаете”»{184}. Порой дело доходило до рукопашных схваток между офицерами эскадры и их сухопутными коллегами: так, в порт-артурском мемуарном комплексе упоминается различными авторами эпизод с нападением на подполковника А.И. Вершинина{185}. Суть инцидента состояла в том, лейтенант М.В. Иванов с двумя сообщниками напали на подполковника Вершинина ночью в спальне его собственной квартиры. Не ожидавшего нападения полусонного офицера спасли вбежавшие на шум доктор Ястребов и уполномоченный Красного Креста С.В. Александровский, случайно заночевавшие на квартире Вершинина. Более того, совершались нападения и на моряков{186}.
Ведомственный конфликт имел продолжение и в лагерях для военнопленных, и по пути в Россию после окончания боевых действий. Зауряд-прапорщик Ф.И. Шикуц, находясь в японском плену в г. Фукуяме, где совместно содержались матросы и сухопутные нижние чины, описывал частые конфликтные ситуации. В качестве причины драк в дневнике Ф.И. Шикуца называлось нетерпимое отношение сухопутных нижних чинов, которые ставили в вину морякам то, что «флот чуть не без бою покорился японцам»{187}. Благодаря необоснованно щедрому материальному обеспечению матросы обладали неплохими личными деньгами, это в свою очередь позволяло сухопутным предполагать, что моряки после затопления судов Порт-Артурской эскадры «набили карманы казенным добром»{188}. Зачастую по вине зачинщиков беспорядков из числа матросов 1-й Тихоокеанской эскадры русским военнопленным ужесточали условия содержания, что только прибавляло негативные краски к образу военного моряка{189}. При этом флотские офицеры упрекали сухопутных в том, что они не могли «драться на суше и отдавали позицию за позицией»{190}. Если верить дневниковым записям зауряд-прапорщика Ф.И. Шикуца, то «баталия с установлением фонарей под глазами и прочими атрибутами» случались раз в несколько суток{191}. И после двух месяцев плена «мы (сухопутные офицеры. — А. Г.) привыкли к подобным происшествиям»{192}. Совместное возвращение из плена не привело к улучшению взаимоотношений между двумя основными родами войск, а только способствовало укреплению в сознании сухопутных офицеров и нижних чинов негативного образа военного моряка. Поручик запаса князь В.В. Оболенский, не кадровый сухопутный офицер, имел возможность составить непосредственное представление о моряках, уже возвращаясь с войны. Вопреки графику движения матросы требовали пропустить их эшелон вне очереди{193}. Начальник сухопутного эшелона посчитал справедливым строго придерживаться графика движения{194}. Матросы попытались убить офицера, за которого заступились солдаты его роты{195}. Так как морские офицеры, «ни разу не выглянувшие на творившиеся безобразия», самоустранились и не предприняли мер по удержанию матросов, дело обернулось побоищем{196}. Матросы «взломали контрольный аппарат и, имея на паровозе собственных механиков, укатили дальше»{197}. Записки поручика В.В. Оболенского заканчивались описанием пути следования эшелонов по Сибири, где на каждой крупной станции походный дневник поручика пополнялся сведениями о бесчинствах возвращавшихся матросов.
Участник Русско-японской войны капитан 2 ранга В. Семенов считал, что в формировании негативного образа военного моряка и даже откровенно враждебных настроений были виноваты высшие начальники, так как «упорно внушали сухопутным мысль, что в промахах флота виноваты не высшие начальники, а негодный материал (команда и офицеры), бывший в их распоряжении!»{198} Генерал-майор М.И. Костенко также указывал на высшее начальство, но в ином ракурсе: «моряков он (наместник Е.И. Алексеев. — А. Г.) стремился поставить на первом плане и дать им преимущественное положение перед армией…»{199} В письме жене от 14 декабря из осажденного Порт-Артура капитан 2 ранга Н.О. Эссен писал, предвидя дальнейшую реакцию сухопутных участников событий Русско-японской войны: «К тому же нас всех, моряков, вероятно, будут все бранить, не разбирая, что каждому из нас пришлось вынести за эту войну, в которой мы, благодаря высшим начальникам, были поставлены в самое неблагоприятное и даже безвыходное положение»{200}. Офицеры флота, такие как А.П. Штер и Н. Максимов, перекладывали ответственность на командиров 1-й Тихоокеанской эскадры, чьи более чем осторожные действия подавали повод к обвинениям моряков в бездействии{201}. Лейтенант А.П. Штер, вахтенный начальник крейсера 2-го ранга «Новик», был, на наш взгляд, достаточно объективен в оценках своих действий и вклада коллег в обороноспособность крепости. Он указывал в своих воспоминаниях на то, что деятельность флота сводилась к сторожевой службе миноносцев да отражению атак японских брандеров{202}. Лейтенант А.П. Штер считал, что виноваты в пассивном характере действий 1-й Тихоокеанской эскадры были не офицеры и нижние чины флота, а командование эскадры. По его мнению, начальство ни разу не решилось на серьезное дело. Согласно воспоминаниям А.П. Штер, выступало «желание сохранить как можно больше кораблей и людей и свою собственную жизнь в придачу»{203}.
Основываясь на анализе как многочисленных источников личного происхождения, так и материалов военного делопроизводства, можно с уверенностью утверждать, что в глазах представителей сухопутного гарнизона Порт-Артура сформировался достаточно негативный образ офицера флота и военного моряка. Но на фоне обобщенного образа в тех же офицерских воспоминаниях фигурировали в виде исключений конкретные личности офицеров флота, о которых авторы отзывались достаточно положительно. В воспоминаниях генерала А.М. Стесселя — С.О. Макаров, генерала М.И. Костенко — командиры кораблей Н.О. Эссен и М.Ф. Шульц, командовавшего батальоном А.Н. Голицынского — лейтенант Н.Л. Подгурский. Наличие в источниках личного происхождения на фоне общего явно негативного образа военного моряка конкретных офицеров флота, которых авторы мемуаров аттестовали исключительно положительно, свидетельствует о возможности сглаживания разногласий и преодоления ведомственных конфликтов.
После знакомства с разногласиями, возникшими при обороне крепости между сухопутными и моряками, возникает некое ощущение того, что морские офицеры volens-nolens согласны были превратить Порт-Артур в сплошной редут, как во времена Севастопольской обороны. Адмиралы не были против того, чтобы свезти все орудия на берег, а команды влить в число стрелков, как это происходило в Крымскую войну 1853-1854 гг. Сложившаяся в тот момент ситуация и технические возможности флота в начале XX в. позволяют сравнить тягу чинов флота к сухопутному театру боевых действий с разжиганием костра тысячными денежными купюрами.