Наталья Парыгина - Отдых у моря
— В палатке хорошо жить, — заметил Николка. — Давайте в палатке жить.
«Я бы согласился сейчас жить в своей московской квартире», — подумал Костя.
Но поскольку московская квартира осталась далеко, а устраиваться как-то было необходимо, то Костя, не взглянув больше на Люсю и Николку, двинулся на поиски с обреченным и одновременно решительным видом.
Люся, усевшись на чемодан, пыталась придумать себе оправдание. Ничего, пусть Костя наконец почувствует, что он глава семьи, и поймет свои обязанности. А то все домашние заботы на ней: и покупки, и обеды, и квартплата… Он и на курорте хотел жить барином. Эти мужчины все такие, для них женщина как лошадь: все везет, а они только понукают.
— Мама, мне жарко, — сказал Николка.
— Ну и что? — хмуро заметила Люся. — Мне тоже жарко, а я вот молчу, не хнычу.
Люсе ничего не стоило стянуть с Николки теплый свитер, надетый утром по случаю прохладной погоды, но так как она в данную минуту была весьма сердита на всех мужчин, а Николка являлся одним из представителей этого зловредного рода, то она и поступила ему наперекор.
Костя между тем ревизовал Набережную, не пропуская ни одного двора. Дело подвигалось медленно, так как во многих дворах не удавалось найти не только хозяев, но и вообще ни одной живой души. Миновав увитый виноградом зеленый грот, Костя останавливался возле крыльца и принимался звать:
— Хозяйка, а, хозяйка!
Так как чаще всего на зов никто не откликался, он заглядывал в окна, заходил в пристройки, в летние кухни, в зимние кухни и во всякие другие строения. В иных дворах после долгих поисков удавалось наткнуться на старика, или подростка, или заспавшегося курортника, и он узнавал, что свободных коек нет. В других дворах безлюдье оказывалось абсолютным, и Костя один раз даже подумал: «Вот не знают воры, где для них раздолье». И он вроде бы пожалел, что сам не освоил в свое время воровское искусство. Но это уж, конечно, от курортных неурядиц лезли в голову нелепые мысли.
Костя прошел всю Набережную от чебуречной до речки. За речкой домиков уже не было, только корпуса санатория. Поглядев, как желтоватые воды Джубги, нетерпеливо вскипая, вливаются в море, Костя повернул на поперечную к Набережной улицу. Сначала он решил пройти по правой стороне, а в обратный путь — по левой.
Но и на этой улице не поджидала его удача.
— Нет, — говорили Косте в каждом дворе. — Все занято. Не сдается.
У Кости нарастала и нарастала обида, а так как это чувство не может копиться беспредельно, а должно все время на кого-то изливаться, то оно и падало сначала по капельке, а затем обрушилось целым потоком на оставшуюся возле чебуречной Люсю.
Она меня не ценит. Сорвала мой отдых. Вечно выдумает какую-то ерунду. «К морю, к морю!» Могла бы целые дни сидеть в ванне, если уж так нужна вода.
— Хозяйка, у вас не сдаются койки?
— Все занято.
— Извините.
Ладно. Приехали к морю. Устроились. Так нет, ее, видите ли, не устраивает квартира! Ей, видите ли, шумно! Подумаешь, генеральская дочка из Сосновых Выселок. «Я наняла квартиру, на самом берегу моря!» Наняла ты! Сидишь, отдыхаешь, а я мотаюсь, как последний идиот, по всему поселку.
— У вас не сдается комната?
— Нет.
Сумасбродка несчастная! Ну, совершенно никакого практического смысла. Неужели нельзя было толково объяснить этой старухе, что нужна комната на полмесяца? Прибежала, расквакалась: «Милая старушка». Последнюю ведьму готова принять за милую старушку. Только я не милый, мной можно помыкать как угодно. Какой я муж! Я не муж, а слуга. Да, она сделала меня своим слугой.
— Тут не сдается комната?
— Через три дня освободится.
— Через три дня? А нельзя ли где-нибудь у вас эти три дня…
— Нет, сейчас ни единого уголочка свободного нету.
— Ясно.
Все. Иду обратно. Она устроила эту заваруху, пусть сама и расхлебывает. Теперь я буду сидеть на чемодане, а она пусть побегает по поселку, узнает, как это сладко. Привыкла за моей спиной…
Костя был несправедлив. Но мало кто мог бы остаться справедливым после девяти полубессонных ночей плюс жара, плюс это унизительное хождение по чужим дворам.
Костя кипел от возмущения, как речка Джубга в том месте, где она, словно наперекор морю, вливается в него. Люся еще издали по его решительной походке поняла, что хорошего ждать нечего, и виновато съежилась на краешке положенного плашмя чемодана. Остальную его поверхность занимал разметавшийся во сне Николка.
«Сидишь? — думал Костя. — Отдыхаешь? Ждешь, что сейчас тебе на блюдечке поднесу отличную квартиру с верандой и садом?..» Он уже готовился оглушить Люсю своим гневом и подбирал самые злые, самые колючие слова, но как-то успел, прежде чем сорвались они с языка, взглянуть Люсе в лицо. И увидел, что она бледная, что у нее испуганные глаза, что ничего она не ждет, что ничему она не рада, даже морю, к которому так стремилась… А Николка, как беспризорник, спит на чемодане.
Косте до сердечной боли сделалось их жалко — свою жену и сына, и весь гнев пропал, словно его унесла отступившая от берега волна.
— Ну, чего ты? — сказал Костя, погладив Люсю по голове. — Чего ты приуныла?
— Не нашел?
— Я обошел не весь поселок, — утешил Костя.
— Может быть, ты посидишь, а я пойду?
— Вот еще! — оборвал Костя. — Глупости какие. Ничего, все будет хорошо. Давай выпьем по кружечке пива, и я опять пойду. Надо, наверно, искать подальше от моря, здесь, конечно, занимают комнаты в первую очередь.
Холодное пиво немного освежило Костю, и он отправился на дальнейшие поиски. Он теперь не чувствовал себя угнетенным человеком, слугой, а, наоборот, главой семьи, ответственным за ее судьбу. А тут как раз, только вошел в переулок, от колонки навстречу ему — тетка с полными ведрами.
Вы можете совсем не верить ни в какие приметы, но все равно вам приятнее встретить человека с полными ведрами, чем с пустыми. А Костя чуточку верил — еще с тех пор, когда мама, отправляя его на экзамен, совала ему в карман маленького мраморного слоника. Да, пожалуй, смейтесь над суеверными людьми и называйте это совпадением или как угодно, но во втором дворе того самого переулка, где Костя встретил тетку с полными ведрами, ему сказали:
— Сдается.
Костя едва поверил своим ушам и целую минуту стоял молча и разглядывал женщину, славную, чудесную, очаровательную женщину, которая произнесла это слово: «Сдается». Если сдается в плен солдат — это скверно. А если сдается комната — это великолепно!
— Вы — хозяйка?
— Я.
Она стирала во дворе и теперь, разговаривая с Костей, выжимала над железным корытом простыню. Она была немолодая, полная, смуглая, в полинялом цветастом платье с короткими рукавами и с гладко зачесанными и без всякой моды заплетенными в косички волосами. У нее были большие и очень спокойные карие глаза. Гора простыней лежала на расстеленной на полу клеенке, и еще рядом стоял дымящийся бак с белым бельем. «У нее — огромная семья, или целый полк курортников», — подумал Костя.
— Можно посмотреть? — спросил Костя.
— Комнату? Сейчас, — сказала хозяйка.
В просторном дворе было два дома: один довольно большой, с высоким крыльцом и с верандой, другой — маленький. Женщина повела Костю к маленькому, сняла с двери висевший просто так, незакрытый замок и сказала:
— Смотрите.
9
Вот это была комната!
Люся и Костя не видели Ливадии, где в свое время отдыхал царь, но вряд ли царский дворец намного превосходил их комнату. Во всяком случае, здесь у Люси была своя кровать, у Кости своя, а у Николки раскладушка. И царь ведь при всей его склонности к излишествам не мог одновременно занимать две кровати.
Нет, в самом деле, просто царские условия… Правда, кровати при более близком знакомстве оказались немыслимо скрипучие, они отзывались не только на самомалейшее движение, но даже на глубокий вздох. Но это в сущности пустяки. Костя не собирался во сне танцевать твист, и в такой шикарной обстановке можно отдыхать без всяких вздохов.
В комнате был даже столик на камышовых ножках и два стула. Еще духовка, которой Люся определила служить в качестве шкафа. Одно окно. Две двери. Коврик с невероятными лебедями. И сотни полторы фотографий на стене.
Костя страшно пыжился от гордости. Ох, Люська, Люська, маленькая беспомощная Люська, что бы она делала без него. На какое-то время можно доверить женщине семейную и даже государственную власть, но в трудную минуту только мужчина способен найти выход.
— Что, пойдем обедать? — спросила Люся, прозаически прервав Костины высокие размышления.
Есть Косте хотелось, но вопрос прозвучал как-то обидно.
«Пойдем обедать?» Как будто ничего не случилось. Как будто комната сама свалилась им с неба. Хоть бы сказала: «Какой ты, Костя, удивительный человек». Или так: «Я просто не думала, Костик, что ты такой молодец». Нет. Напрасно вы будете ждать от женщин благодарности. Зато они сами требуют за всякий пустячок неумеренных похвал.
