Николай Гацунаев - Экспресс «Надежда»
— Вам никогда не казалось странным, — Иван повернулся к Миклошу, — что мы с вами видимся только здесь, в столовой?
— Я полагал, что вы сами этого хотите.
— А кого-нибудь из них, — Иван качнул головой на соседние столы, — вы встречали вне столовой?
— Нет.
— Ия нет. Но вчера у вас было исключение, Миклош.
— Что вы имеете в виду?
— Руперта.
— Кого-кого?
— Типа, который чихнул на свою соседку. Вчера за ужином. Был он у вас?
— Да, — спокойно кивнул венгр.
— И вы беседовали обо мне?
— Нет, Иштван. Беседы не было. Была попытка, но я ее отклонил.
— Почему, если не секрет?
— Не имею привычки беседовать о друзьях с незнакомыми людьми! — рассердился Миклош. — У вас есть еще вопросы ко мне?
— Нет, — мотнул головой Иван.
— Тогда, может быть, объясните мне, что все это значит?
Иван понимал, что ведет себя как последний кретин. Ему страшно хотелось рассказать о вчерашнем визите Руперта. Извиниться перед Миклошем. Но что-то его сдерживало. Он и сам не знал что.
Миклош допил сок, прикоснулся к губам салфеткой и аккуратно положил ее рядом с прибором. Наблюдавший за ними итальянец тоже промокнул губы салфеткой.
— Синьор Джордано. — Ивана Миклош подчеркнуто не замечал. — Хотите подышать свежим воздухом?
— Разумеется, — поспешно откликнулся итальянец. — С удовольствием составлю вам компанию.
— До свидания, — обронил Миклош, поднимаясь из-за стола.
— Ариведерчи! — вежливо попрощался монах.
Глядя, как они, переговариваясь, идут к выходу, Иван ощутил почти физическую боль утраты чего-то бесконечно родного и близкого. Он знал, что ждет их за дверью: растерянность, страх, мучительное ощущение одиночества и собственного бессилия, но не мог ни помочь им, ни даже окликнуть. Достал папиросы, закурил, жадно втягивая в себя обжигающие гортань струйки дыма.
Коридору не было конца. Если верить наручному хронометру, Иван шел уже больше трех часов. Шел не останавливаясь, размеренным спортивным шагом, а прямой, как стрела, коридор по-прежнему тянулся вдаль: безликий и изнуряюще монотонный. Менялись только цифры на дверных табличках: вначале двухзначные, потом трех-, четырех-, а теперь пошли уже пятизначные номера — четные слева, нечетные справа.
От табличек рябило в глазах. Иван старался не смотреть на них, но больше взгляду было зацепиться, не за что, и он опять начинал непроизвольно коситься то вправо, то влево. Время приближалось к обеду, но при одной мысли о трехчасовом возвращении начали отчаянно ныть ноги и пропал аппетит.
Пора отдохнуть, спокойно решить, что и как делать дальше. Без особой надежды Иван толкнул ближайшую дверь. Она оказалась не заперта. Постучал и, не получив ответа, вошел.
Комната была точной копией той, которую он занимал. Он шагнул к двери в ванную, опять постучал и опять не получил ответа. Огляделся. Похоже, здесь никто не жил — постель заправлена аккуратно, как по линейке, кресла с геометрической точностью расставлены по бокам журнального столика, задвинутый в угол торшер. И полное отсутствие каких-либо личных вещей.
Иван облегченно вздохнул, сел, сбросил ботинки и, откинувшись на податливую спинку кресла, с наслаждением вытянул ноги. Через минуту он уже спал, но и сон был как бы гипертрофированным продолжением фантастической реальности: из молочно-белого тумана возник комманданте в безукоризненном голубом мундире, потом туман заполыхал пронзительно-алым светом и фигура комманданте начала стремительно таять и сквозь нее проступил ажурный решетчатый силуэт, отдаленно напоминавший человеческий и разительно от него отличающийся. Вдруг пошел дождь, и на его фоне еще четче проступил черный, словно обуглившийся каркас того, что еще недавно именовалось комманданте Дождь перестал, и угольночерный скелет на глазах оброс плотью и превратился в… отца Мефодия. Потом поп исчез, и на его месте возникла фигура Руперта. Руперт уставился Ивану в глаза, подмигнул, и сквозь него явственно проступил схематический силуэт человека, каким рисуют его дети: черточка — туловище, две черточки — ноги, черточка — руки и заштрихованный кружок — голова.
Иван брезгливо передернулся, открыл глаза и вздрогнул: перед ним, уныло помаргивая, стоял Руперт.
— Не ожидали? — Руперт медленно поднял руку и поправил узелок галстука.
— Как сказать, — Иван потянулся и сладко зевнул. — Я вас во сне видел.
— Где? — переспросил Руперт.
— Во сне. — Иван встал и, разминаясь, подвигал плечами. — Спал и видел, понятно?
— Видели с закрытыми глазами? — удивился Руперт.
— А как еще видят во сне?
— Не знаю. — Руперт переступил с ноги на ногу. — Думаю, это был не сон.
— А что же это было?
— Проекция.
— Что? — в свою очередь удивился Иван.
— Я показал вам, кто есть кто.
У Ивана пересохло во рту.
— Вы хотите сказать, что комманданте, отец Мефодий — не люди?
Руперт кивнул.
— Ия тоже. Присядьте, Иван. У вас колени дрожат.
Иван плюхнулся в кресло.
— И давайте сразу условимся: ничему не удивляться. Все, что вас тут окружает, невероятно сложно. Без подготовки вам этого не понять. Так что — либо принимайте на веру, либо…
— Что «либо»?
— Оставайтесь на экспрессе и изучайте. На это потребуются годы. А, вы, насколько я понимаю, намерены побыстрее отсюда вырваться. Или раздумали?
— Нет, — Иван помассировал ноги. — Не раздумал и не раздумаю.
— Откровенно говоря, — Руперт продолжал стоять, — мне ваше стремление непонятно. Ни смысла, ни логики не вижу. Вам что — жить не хочется? Вспомните, откуда я вас выхватил.
— Помню, — Иван перестал растирать икры.
— И опять хотите туда же?
— Да.
— Не понимаю, — повторил Руперт, опускаясь в кресло. — У вас на Земле все шиворот-навыворот. Что притягивает бабочку на огонь свечи? Какой инстинкт побуждает китов выбрасываться на берег? Чем руководствуется самоубийца, пуская себе пулю в лоб? — Руперт помолчал и недоуменно развел руками. — Непостижимо. Какое-то непонятное, нерациональное отношение к жизни.
— Вы, Руперт, все в одну кучу валите. Вот вас и заносит.
— То есть?
— Бабочка — это одно. Кит — совсем другое. А уж человек — и подавно. Бабочку что на огонь привлекает? Тепло и свет. А то, что она сгореть может, ей и невдомек. С китами посложнее. Их предки когда-то жили на суше. Может, потому и тянет их обратно из океана. Кстати, не одни киты на берег выбрасываются. Дельфины тоже. Только все равно никакое это не самоубийство. Слепой инстинкт. А когда человек на такое решается, значит, нет у него другого выхода.
— И у вас? — негромко спросил Руперт.
— Что у меня?
— Нет выхода?
— Ну и логика у вас, Руперт! — возмутился Иван. — Ему одно толкуешь, а он знай свое гнет. Я друга спасал, понимаете? А вы мне помешали!
— Но ведь вы знали, что идете па верную смерть?.
— Я об этом не думал. Некогда было. Одно вам скажу: если бы после тарана остался вот такусенький шанс выжить, я бы в него зубами вцепился!
— Непостижимо!.. — задумчиво повторил Руперт. — Иногда мне кажется, что эта затея с экспрессом «Надежда» обречена. И мы попусту тратим время.
Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Некоторое время оставался неподвижным, потом все так же, не открывая глаз, задумчиво прочел нараспев:
И тям, где ничего не надо,В невероятном далекеПрикосновенье листопадаК твоей пылающей щеке.
Стихи были странные, чувствовалась в них щемящая тоска и безысходность. Руперт пошевелился и открыл глаза.
— Вот уж не думал, что вы поэзию любите, — ухмыльнулся Иван. — Да еще упадническую.
— Упадническую? — не понял Руперт.
— Такую, от которой на душе кошки скребут.
— Кошки? — Лицо оставалось бесстрастным, но, судя по голосу, Руперт обиделся. — Вы хоть догадываетесь, что это было?
— Стихи? Право, Руперт, я не хотел вас обидеть.
— Я сам виноват. — Руперт кивнул. — Забылся. Не следовало произносить их вслух.
— Почему?
— Это… Как бы поточнее, заклинание, что ли… Философское кредо… Гимн… Нет, — он безнадежно махнул рукой, — Все не то. У вас и категорий-то таких нет. Не поймете.
— Так уж и не пойму! — обиженно буркнул Иван.
— Ладно вам. Самолюбие, амбиции. К чему это? Я ведь вам объяснил: мы не люди. И такие вещи просто-напросто не воспринимаем. Давайте лучше о деле.
— Давайте.
— Комманданте прав. В одиночку вам отсюда не выбраться. Думаете, коридор ведет куда-то? Никуда. О ленте Мёбиуса слышали? Экспресс «Надежда» примерно то же самое. Во времени и пространстве. Понимаете?
— Нет, — признался Иван.
— Не беда. Уясните себе одно: вам пособник нужен. Сообщник. И этот сообщник — я. Верите?
