Николай Гацунаев - Экспресс «Надежда»

Николай ГАЦУНАЕВ

Экспресс «Надежда»

Поэт выпрямился и, не выпуская лопаты из рук, устало запрокинул голову Свинцово-серое осеннее небо низко нависло над коньками крыш деревни Абда. Смеркалось. Моросил дождь. Черные силуэты эсэсовцев в непромокаемых плащах казались порождением чьего-то бредового воображения. Но они были реальностью, как и шмайссеры, направленные на обреченных, как надсадно хриплое дыхание, как скрежет лопат, когда железо натыкалось на гальку в раскисшей от дождей земле, как отнявший тысячи человеческих жизней переход через Сербию, Банку, Задунайщину. Заключенным не давали есть. Всякого, кто пытался подобрать хоть что-то с земли, расстреливали в упор. В деревне Червенка эсэсовцы прикончили за одну ночь тысячу двести человек. И вот теперь была Абда, сентябрь 1944 года.

— Рыть! — рявкнул ближайший эсэсовец. — Слышишь, ты? Рыть!

Поэт согнулся, налег на лопату.

— Хотите спастись? — негромко прозвучало рядом.

Голос мог принадлежать только кому-то из товарищей по беде, и поэт даже не поднял головы.

— Я говорю вполне серьезно.

Поэт с трудом выбросил из ямы ком глины. Краем глаза взглянул на говорящую фигуру и внезапно вздрогнул. На незнакомце был серый с иголочки костюм, шляпа с широкими полями. Выражения лица в сумерках было не разобрать.

— Что вам угодно? — хрипло выдохнул поэт.

— Спасти вас. Решайтесь.

— Не болтать! — заорал эсэсовец.

— Решайтесь, — повторил незнакомец. — Хотите выжить?

— Разумеется… — устало кивнул поэт.

— Эй, ты!.. — взревел эсэсовец и вдруг осекся. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова обрел дар речи. — Куда он девался, черт его побери?!

На том месте, где только что стоял поэт, одиноко торчала воткнутая в землю лопата.

— Санта Катарина! — комманданте возвел очи горе, выдержал паузу и возвратился с небес на землю. — Что вас не устраивает? Покой, комфорт, изысканная кухня, развлечения. Чего вам еще, камараде?

Комманданте был великолепен: элегантный спортивного типа блондин в небесно-голубом мундире с золотыми шевронами. Вкрадчивый голос. Выбритое до матового свечения лицо выражало постоянную готовность творить добро. Творить истово, самозабвенно, со знанием дела. Вот и сейчас: посетитель сидит в кресле, а он, комманданте, стоит перед ним, как бы воплощая в себе почтительность и уважение. И пахнет от комманданте как положено — лосьоном для бритья и в меру терпким мужским дезодорантом.

Лишь глаза, пожалуй, портили общее впечатление: серо-стальные, пронзительные, с оттенком снисходительности и собственного превосходства.

Кабинет у комманданте был под стать хозяину: просторная двухсветная комната с овальными окнами-иллюминаторами, серебристым ковром на полу и удобной пастельных расцветок мебелью.

Все было явно рассчитано на то, чтобы успокоить посетителя, настроить на благодушно-оптимистический лад, но, как ни странно, вызывало у Ивана обратную реакцию: возбуждало глухой протест и неодолимое желание ерничать.

— Чё еще, да? — Не сводя глаз с лица комманданте, Иван скользнул ладонями по подлокотникам кресла. Встал. — А самую малость. Узнать, куда попал и для ча.

— Зачем? — Комманданте задумчиво пожевал губами. — Очевидно, чтобы остаться в живых. Разве не так?

— Так-то оно так, — кивнул Иван, — а только вам это на што?

— Мне? — светлые брови на лице комманданте недоуменно поползли.

— Непонятно? — посочувствовал Иван.

Брови вернулись в прежнее положение.

— Вы находитесь в экспрессе «Надежда». — Комманданте вздохнул. — Остальное, увы, не в моей компетенции.

— А в чьёй?

— Камараде! — Комманданте выставил перед собой холеные розовые ладони, словно отгораживаясь от дальнейших вопросов. — Я уже сказал, это не в моей компетенции. Вам предоставлена полная свобода. Смотрите, сопоставляйте. Делайте выводы. Вообще делайте что вам заблагорассудится.

— А ежели я экспресс взорвать залочу?

Комманданте вежливо улыбнулся и покачал головой.

— Вы не захотите взорвать экспресс.

— Уверены? — Ивану надоело валять дурака.

— Абсолютно. — Комманданте продолжал улыбаться. — Только глупец из детской сказочки рубит сук, на котором сидит.

— Ну, а если окажется, что я тот самый глупец? Решил удрать с экспресса. Взять и сойти.

— Сюда? — Комманданте качнул головой в сторону иллюминатора. За стеклом высились мрачные, увенчанные снеговыми шапками скалы и в черном небе морозно поблескивали звезды. — Или сюда? — указующий перст комманданте ткнулся в противоположное окно. Там ослепительно сверкала под тропическим солнцем морская гладь и лениво покачивались на берегу кокосовые пальмы.

— Туда! — в сердцах буркнул Иван и указал под ноги. Внизу размеренно погромыхивало.

— Не советую, — сочувственно покивал комманданте. — Оттуда не возвращаются. Даже с нашей помощью.

Несколько секунд они напряженно глядели друг другу в глаза. «Дуэль взглядов», — мысленно усмехнулся Иван и отвернулся к окну. Моря за окном уже не было. Строго говоря, там вообще ничего не было: серый клубящийся туман и ничего больше. Лицо комманданте опять расплылось в улыбке.

— Посмотрел бы я, как вы на моем месте заулыбались.

— О, это исключено.

— Жаль.

— Почему? — удивился комманданте.

— Потому что я бы ответил на все ваши вопросы.

— Как знать. — Что-то новое проклюнулось в голосе комманданте. Неуверенность? — И потом, это будут мои вопросы, а не ваши.

— Вопросы останутся те же.

— Вы думаете?

— Уверен.

— Любопытно.

Комманданте заложил руки за спину, прошелся, неслышно, по-кошачьи ступая по ковру. Остановился возле окна. Не оборачиваясь, проговорил:

— Выбросьте из головы, геноссе. Мой вам добрый совет. Живите в свое удовольствие.

— Смахивает на приказ. — Иван усмехнулся.

— Чему вы радуетесь? — все так же не оборачиваясь, спросил комманданте. На мгновение Иван смешался, но тут же сообразил, что комманданте видит его отражение в стекле иллюминатора.

— Приятно, когда приказывают жить в свое удовольствие.

— Это не приказ. — Комманданте обернулся, и на лице его опять играла улыбка. — Всего лишь благие пожелания. Не смею вас больше задерживать.

Голова разламывалась от боли. Иван пересек коридор и, шагая через две ступеньки, грузно затопал вверх по винтовой лестнице. «Ну, держись, поп! — подумал он с веселой яростью. — Уж сегодня-то я тебе все сполна выдам!»

Здесь, в зимнем саду, был совсем иной мир — солнечный, полный щебета птиц и журчания воды, пряных ароматов трав и цветов, царство покоя и умиротворения. Вдоль посыпанных золотистым песком дорожек в продуманном беспорядке были разбросаны шезлонги и плетеные кресла-качалки. Над бирюзовой гладью бассейна на бреющем полете проносились ласточки.

Не сбавляя шага, Иван прошел мимо бассейна, покосился на позабытые кем-то возле раздевалки оранжевые сланцы в капельках непросохшей воды и впервые подумал, что никого тут не встречает, в какое бы время суток ни приходил. Исключение составляет отец Мефодий, именно с ним-то и жаждал сейчас встретиться Иван. До сих пор попытки святейшего втянуть его в душеспасительные беседы терпели фиаско. Иван начисто игнорировал отца Мефодия. Изобретательности попу было не занимать, и, вступая с ним в мысленную полемику, Иван всякий раз оказывался в тупике. «Евангелие от Мефодия» не только не противоречило окружающей действительности, но и великолепно с нею уживалось. Будь то привычная действительность Страны Советов первой половины XX века, Иван без труда уложил бы попа на лопатки. Здесь же все обстояло сложнее.

Экспресс «Надежда» был порождением науки и техники высочайшего порядка. Отец Мефодий, судя по всему, прекрасно в этом разбирался и, пользуясь своим преимуществом, ловко сводил все к божественному началу. Послушать попа, экспресс представлял собой не что иное, как вариант Ноева ковчега, созданного по воле и чуть ли не под эгидой самого господа бога. Для чего — отец Мефодий не уточнял, и, хотя это было самое слабое звено в его сольных разглагольствованиях, Иван до поры предпочитал отмалчиваться, делая вид, что пропускает поповскую болтовню мимо ушей и экспресс «Надежда» его нисколько не интересует.

На самом же деле проклятый экспресс не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Привыкший к ясности во всем, Иван и здесь пытался найти ответы на мучившие его вопросы: как он сюда попал, зачем и что представляет собой эта «Надежда».

С обзорной площадки под куполом зимнего сада исполинская механическая река просматривалась до самого горизонта — нелепое скопище всевозможных транспортных средств, созданных человеком, чтобы передвигаться по суше, воде и воздуху. Доисторические повозки и боевые колесницы, галеры и осадные башни, почтовые дилижансы и дредноуты, многоярусные автобусы и бипланы, пульмановские вагоны и парусные яхты, трамваи, танки и шагающие экскаваторы, тачанки и фуникулеры, дрезины, гоночные автомобили и уже совсем непонятные ромбовидные, кубические, эллипсообразные конструкции, сверкающие гранями призмы и серебристые сигары-исполины, напоминающие одновременно и дирижабли, и подводные лодки, — все это с лязгом, гулом и грохотом двигалось на колесах, полозьях, траках, воздушных подушках и еще неизвестно на чем, куда и зачем.