Василий Шаталов - Золотая подкова (сборник)

— Вот мы и вместе! — обнимая друга, обрадовался Байрамгельды и зачислил его в свою бригаду. Надо сказать, что приезд Клычли не был для него неожиданным. Он верил: рано или поздно тот примчится. Удивило совсем другое — на стройку приехал его старший брат Бегенч. Это было событие.

Вернувшись как-то под вечер с вахты, Байрамгельды увидел на крыльце своего вагончика мирно сидевшего Бегенча.

— Здравствуй, брат! С приездом! — весело сказал Байрамгельды, протягивая ему руку. — Каким это ветром тебя занесло? Уж не отару ли ищешь в этих краях?

В это время вдоль вагончика шел Николай Карасев. Поравнявшись с братьями, он остановился!

— Брат? — спросил Карасев.

— Брат!.. — ответил Байрамгельды.

— Ну, так я и знал! — поддаваясь их радостному настроению, широко улыбнулся Карасев. — Двоюродный?

— Нет, родной!

— Ну-ка, постойте, постойте… — Карасев глянул на одного, на другого, видимо, сравнивая их лица, а пришел к выводу: — Верно, родные!

Сходство между ними действительно было, но небольшое. У Бегенча лицо круглое, мягче черты, гуще и шире брови.

Прерванный Карасевым разговор братья продолжили в вагончике. Подробно расспросив о родителях, о своей семье и семье брата, Байрамгельды теперь уже вполне серьезно решил узнать о цели его приезда.

Работать приехал. Строить, — просто ответил Бегенч.

— Но ты же ветврач?! Разве тебя не устраивает твоя профессия?

— Откровенно говоря, надоело мотаться по пескам. Редко бываю дома. Да и жена ворчит…

— А здесь? Разве, не придется кочевать и быть а разлуке с семьей?

— Знаю. Но все-таки — это канал… Ради него можно терпеть и разлуку.

Помолчали.

— А ведь я знал, что ты приедешь. Только не знал, когда, — снова заговорил Байрамгельды. — Я еще тогда это почувствовал, когда ты говорил о высокой честя быть участником великой стройки, Помнишь тот разговор?

Бегенч кивнул головой.

— Ну, в общем, я рад, что ты приехал, сказал:

Байрамгельды. — Хочешь, возьми на себя бригадирство?

— Нет уж… позволь мне остаться рядовым.

— Почему?

— Хлопот меньше. Потом, если откровенно, я не умею быть начальником. Как говорят, призвания нет.

— Ну, ладно. Устраивайся вот на этой койке. Скоро ужинать будем.

Обрадовались приезду Бегенча и Клычли с Аннамухаммедом.

Пассажирский поезд из Красноводска приходит в Мары рано утром, еще до рассвета. Байрамгельды сошел с поезда, поискал на привокзальной площади такси, но машин не было. Пришлось идти пешком.

Он шел по пустынным, плохо освещенным улицам сонного города и с беспокойством думал о доме, о жене. И чем ближе подходил к родному селу, тем острее становилось это чувство тревоги. «Но откуда эта тревога? — думал Байрамгельды, — и почему она заставляет думать о чем-то мрачном и неприятном? Не потому ли, что любишь и хочешь, чтобы счастье твое было прочным?»

…Вот и знакомая улица, знакомые, с голубыми оконцами дома. Стук сердца уже отдавался в висках. Скорее бы!.. Как соскучился он по дому и как все-таки тяжела разлука! С особенной силой он понял это только теперь, когда до дома оставалось несколько шагов.

Волновалась и жена. Не час, не два простояла Огульмайса возле окна, внимательно вглядываясь в ночную темень, в предрассветную синь, чтобы встретить мужа. Ее тоже мучила тревога, и спать она не могла. Но вот, наконец, вдали показалась едва заметная, как призрак, легкая тень. Вот эта тень все ближе, все четче. И Маиса угадывает в ней знакомый облик, знакомую походку. Муж!

Байрамгельды открыл дверь и увидел жену о протянутыми к нему руками.

— Любимый, — еле слышно прошептала она. — И голос ее показался Байрамгельды милее и слаще самой волшебной музыки. — Я каждую минуту считала… И уже с полночи не сплю. Все жду, жду, жду…

Байрамгельды провел ладонью по лицу жены, стирая слезы и, волнуясь, тихо проговорил:

— Ну, будет, будет. Успокойся.

Майса затихла. Несколько минут они простояли, глядя друг на друга счастливыми глазами. Потом сели на кошму.

— Сейчас я принесу чай и что-нибудь поесть, встрепенулась Огульмайса и убежала на кухню.

Вскоре вернулась и села рядом.

— Ну, как ты? Здорова? Как дети, мать, отец, родственники? — спрашивал Байрамгельды. — Я тая волновался, скучал по тебе…

— А ты похудел. Нелегко, видно?..

— Ясно. Канал — не Ялта. Похудеешь, пожалуй!

Потом они замолчали. Целый месяц не виделись, говорить как будто не о чем.

Первым заговорил Байрамгельды. Глянув жене в лицо, он сказал:

— Мой солнечный, мой синеглазый цветок! Только там, в разлуке, я понял, как ты дорога мне и как трудно без тебя!

И это признание мужа было для нее самой трогательной и самой желанной наградой.

…В начале мая 1962 года вода Амударьи пришла в Ашхабад. Среди тех, кто привел ее и кого ашхабадца встречали как героев, была бригада Байрамгельды Курбана.

Когда торжества по случаю прихода воды закончились, его бригаду послали на строительство плотины Хаузханского водохранилища в поручили сооружать дамбы обвалования. Насыпаются они прямо на плотине, с четырех сторон. Получается земляная ячейка метров двести длиною и метров пятьдесят шириной.

Земснаряд, расположенный за плотиной, в небольшом озерце, подает в ячейку по трубе так называемую пульпу — смесь воды и песка. Вода уходит обратно, в карьер, а песок оседает на карте и заполняет ячейку.

Так по всей длине наращивалась плотина.

Байрамгельды набирал полный нож песку и выталкивал его наверх. И с каждым подъемом он видел слева, совсем ненадолго, широкую синеву водохранилиша. День был ветреный. К плотине одна за другой неслись вздыбленные волны. Байрамгельды смотрел на них и отходил за новой порцией песка. Потом подымался снова и снова видел закипавший пеной прибой.

Поднявшись в очередной раз, он увидел вдали на плотине худощавую фигурку парня. Байрамгельды не сразу поверил в то, что это его младший брат Курбандурды.

Байрамгельды спустился с бульдозера и побежал навстречу брату.

— Здравствуй, Байрам-ага! — поприветствовал Курбандурды брата.

— Я тебе говорил, чтобы ты сюда не приезжал? — не ответив на приветствие, строго спросил Байрамгельды.

— Говорил, — склонив голову, печально ответил Курбандурды.

Просил я тебя, чтобы ты не бросал родителей?

— Просил, — безропотно соглашался брат.

— Так вот… сейчас же возвращайся домой! — сделав сердитое лицо, крикнул Байрамгельды. — Быстро! Или я не знаю, что сделаю с тобой!..

Но Курбандурды, несмотря на строгий приказ, даже С места не двинулся. Худой, высокий, немного сутуловатый, он стоял и что-то взволнованно крутил в руках.

— А зачем я нужен родителям? Зачем?! — с обидой произнес Курбандурды. — И не бросил я их! Отец сам послал к тебе. «Иди, говорит, сынок, и ты на канал, Пусть, говорит, гремит слава Акибаевых.

— А я говорю, чтобы ты сейчас же уезжал домой! Слышишь? Сейчас же! — уже не на шутку рассердился Байрамгельды.

— Байрам-ага! — со слезами в голосе просил младший брат, — не прогоняй меня. Ну, пожалуйста! Я буду все делать. Буду обед варить, смазывать и заправлять машины и даже чистить тебе сапоги!

— Да нельзя же тебе!.. Ведь тебе и семнадцати нет еще!

— Ну, не прогоняй меня, Байрам-ага. Прошу тебя… — снова стал умолять младший.

— Ну, ладно. Разве от тебя отвяжешься? — махнул рукой Байрамгельды и тут же разрешил ему поработать вместо себя — Курбандурды уже тогда был механизатором высокого класса.

Из Хаузхана бригаду братьев перебросили на машинный капал, соединявший Каракум-реку с Мургабом. Тут надо было срочно копать русло и котлованы под насосные станции.

В железной печке гудело пламя. От нее исходил приятный жар, постепенно наполнявший вагончик, специально предназначенный для отдыха, гостей и обшей трапезы. Спальный домик стоял рядом.

Кроме членов бригады в вагончике находились начальник участка, светлолицый, легкий и быстрый в движениях красавец Атали Гуджиков, и только что прибывший из колхоза «Коммунист» Мургабского района двоюродный брат бригадира Джума Мамакулиев. Пили зеленый чай, неспеша вели беседу.

Общим вниманием завладел Джума — вечный шутник и балагур. Вот и сейчас, полузакрыв глаза, с блаженным видом, он в шутливом тоне говорил о себе.

— Вот вы спросите, зачем я приехал сюда? Скажу, откровенно: от людей стыдно стало. В колхозе на меня пальцем все показывали и говорили: «Вот смотрите на него, какой он здоровый — на нем пахать можно, а он в сельской больнице складом заведует, где хранятся клистерные банки, да посуда». Многие прямо в глаза заявляли: «Пошел бы ты, Джума, хоть на стройку, что ли, чтобы из тебя человека сделали! Ну, что ты тут завскладом сидишь? Везде рабочих рук не хватает…» Лопнуло мое терпение, братцы, все это выслушивать! Вот я и приехал к вам. Примите меня, и делайте из меня человека! Не будете делать, пойду в другое место, а своего добьюсь!