Ариф Сапаров - Битая карта
— Понимаю тебя, Демьян Изотович. Работенка, само собой, не особенно приятная, а ты все же боевой командир, приучен действовать напрямик, в открытом бою. Словом, боишься запачкаться…
— Нет, ты меня неправильно понял, — попробовал он отрицать, хотя вышло у него как-то вяло и неубедительно. — Я, знаешь ли, вообще не умею притворяться, а тут надо быть артистом.
— Надо, — жестко подтвердил Александр Иванович. — Причем неплохим артистом, достаточно искушенным. Иначе не стоит браться. Самого себя подставишь под удар и, главное, сыграешь на руку нашим врагам…
— В открытом бою действительно легче. По крайней мере, все на виду.
— А мне, товарищ Урядов? Мне, думаешь, не легче было на фронте? Ты вбей себе в башку простую вещь. Никто из нас чекистом не родился, каждого заставила нужда. И втемную приходится играть в силу необходимости. Враги наши, сам знаешь, в средствах не стесняются. Так что же прикажешь, спокойно наблюдать за их махинациями? Мы, мол, из другого теста, нам подавай что почище и поблагороднее, а на разные там хитрости мы не способны?
— У всякого свое призвание: кто способен, а кто и не способен…
— Не тот разговор, товарищ Урядов! — непримиримо сказал Александр Иванович. — И не по Ленину выходит у тебя, учти это…
— Почему же не по Ленину?
— Очень просто. Ленин как ставит вопрос? Если требуется в интересах пролетарской революции, чекистом должен быть каждый коммунист. Причем чекистом умелым, не раззявой с гнилыми интеллигентскими замашками. А у тебя что получается?
Долго они спорили в кабинете военкома. И разошлись, наверно, не совсем удовлетворенные друг другом. Только вспоминать об этом, пожалуй, не ко времени и не к месту. Дело есть дело, а нравится оно тебе или не нравится — вопрос второстепенный. Зыркнешь еще как-нибудь не так на этого связного, чересчур откровенно, вот и вспугнешь птичку. Самое важное теперь — получше сосредоточиться, войти в свою роль, не сфальшивить.
На часах было четверть седьмого.
Демьян встал и медленно направился к выходу из сада. За пятнадцать минут он дойдет до церкви, поспеет точно к половине седьмого, как советовал Александр Иванович. Не раньше и не позже, в аккурат к половине седьмого.
Дальнейшее все было заранее обговорено. Войти в церковь, присмотреться, что там за публика, постоять в глубокой задумчивости, как бы шепча про себя молитву. Обратно не спешить, пусть подождет, поволнуется. Подойти к этому молодчику с достоинством. Если, понятно, явится на рандеву, не обманет.
Согласие он дал и внимательно выслушал все наставления Александра Ивановича, но в душе по-прежнему таилось сомнение. Больно уж напоминала вся эта история читанные в мальчишеские годы приключенческие книжечки. Таинственное свидание на церковной паперти, глупейший какой-то пароль с поминанием Евдокии Ниловны, маскарадные приметы связного. Поднакручено всякой всячины до полного неправдоподобия, хотя неизвестно, какая в этом была надобность.
Между тем связной уже топтался на условленном месте. Демьян приметил его еще издалека, не дойдя до входа в церковь, возле которого разноголосо гудели нищие.
И все было честь честью. В общем, соответственно описаниям Александра Ивановича. Молодчик рослый, здоровущий, лет, наверно, тридцати, не больше. В руке толстая суковатая палка, стянутая снизу медными кольцами. На щеке, как условлено, наклейка из пластыря. Именно косым крестиком, не иначе. Позиция выбрана у сучьего сына с расчетливым умыслом — чуть поодаль от других побирушек. Подходи прямо к нему с паролем…
А что, если так и поступить? Какая, собственно, разница — зайдет он в церковь или воздержится от разглядывания иконостасов? Шепнуть этому гусю насчет Евдокии Ниловны, тихонечко, вполголоса, сунуть положенную мелочь, а он тебе записочку или что там у него приготовлено для передачи Афоне. Просто и легко получится, без всякой канители. И сразу можно уйти с сознанием выполненного долга.
Но почему же тогда настаивал Александр Иванович на каждой детали своего плана? Работник он, видать, опытный, зря предупреждать не станет. Ведь мелочью одаривают нищих на обратном пути, выходя после молитвы, а он сунется с ходу. Нет, торопливость тут явно неуместна, действовать надо по инструкции.
А вырядился этот стервец довольно ловко. В стоптанных, видавших виды лаптишках с онучами, штаны деревенские, домотканые, с грубыми заплатами на коленях, взамен нательной рубахи грязная гимнастерка. И стоит, как все побирушки, с протянутой рукой, вот только канючить воздерживается, помалкивает.
Дойдя до связного, Демьян не вытерпел, чуть скосил глаз в его сторону. И едва не отпрянул, наткнувшись на ответный, явно заинтересованный взгляд.
Его узнали! Это означало, что Афоня совсем не вымышленная личность, как он втайне надеялся. Афоня, а точнее говоря — родной его брат Генка, несомненно существовал и имел сообщников, связанных с ним общими заботами. Это вражеский лазутчик, тайно переброшенный из-за рубежа, и в этом свойстве, в паскудном обличье Афони, его теперь принимают за своего разные мерзавцы вроде вот этого молодчика. Его, Демьяна Урядова, ничем не опороченного честного коммуниста! Ну ладно, ну погодите же, подлые приспешники мирового капитала…
Холодная ярость нахлынула на Демьяна, мгновенно завладев всем его существом. Знакомое было чувство, многократно испытанное. В трудные боевые минуты, например перед решающей контратакой или в ожесточенной рукопашной схватке, оно помогало вытеснить свойственный всему живущему на земле страх смерти. Очень ясная делается голова, очень рассудительная, быстро соображающая, а внутри тебя как бы закручена тугая пружина колоссальной энергии. В любой момент пружина готова раскрутиться, безошибочно ударить, и тут уж берегись, вряд ли сумеешь увернуться, потому что удар будет смертельный.
Вечерняя служба, похоже, приближалась к концу. В церкви было сумрачно и прохладно. Басовито рокотал голос дьячка, читавшего вечернюю молитву из Часослова, вздрагивали тоненькие языки свечей перед темными ликами святых. За спиной, где-то в боковом приделе, тихо шептались старухи богомолки.
Демьян примечал все это и вроде бы не видел вовсе, углубленный в свои размышления. Выходило, что напрасно он иронизировал и сомневался, хотя его предупредили о серьезности задания. И Генка, выходит, совсем не жертва случая, а вражина, причем опаснейшая, коварная. Что же из этого следует? А то, что и ему нужно действовать в соответствии с обстановкой. Без глупой наивности, без какой-либо отсебятины. Да и впредь, коли понадобится в интересах дела, нужно оставаться Афоней. В штабе найдутся другие работники, а Афоня в единственном числе. И было бы непростительной беспечностью не использовать его сходства с Генкой. Они небось хитрят, без стеснения идут на любую провокацию. Значит, и против них требуется хитрость.
Выйдя из церкви, он тотчас заметил ждущего его связного. Ишь ты, нарочно отодвинулся от толпы нищих. И руку больше не тянет за милостыней, спрятал в карман. Готов, стало быть, к встрече с Афоней. Вот и хорошо, Афоня тоже готов.
— Помолись, друг, за рабу божью Евдокию Ниловну! — негромко сказал Демьян, протягивая молодчику заранее приготовленные медяки.
— Спасибо тебе, Христос тебе помощник во всех деяниях! — привычно забормотал молодчик, как и положено было нищему, одаренному милостыней, но дальше произошло совершенно непредвиденное. Оглянувшись, молодчик вдруг шепнул: — Здесь нельзя… Приходи в пивную «Доброе застолье» на Сенной. К девяти часам…
Это был сюрприз. Они с Александром Ивановичем считали, что связной просто передаст ключ к шифру, на то он и связной. Если же вздумает заговорить, следовало буркнуть насчет правил конспирации, да посолидней, уверенным тоном начальника, и не спеша направиться своей дорогой.
Вместо этого ему предлагали новое свидание. По какой причине и для какой надобности — неизвестно. Как вести себя, что говорить, о чем умалчивать — тоже неизвестно. Проще бы, конечно, отказаться, выразив свое удивление, но это наверняка не выход. Откажешься — значит, упустишь ниточку, ведущую к этим типам.
Вот тут-то и сработала туго закрученная пружина. Не будь ее, он бы, наверно, стал задавать наивные вопросики, способные насторожить связного.
— Не опаздывай! — тихо предупредил молодчик, а он ни словечка не сказал в ответ, лишь посмотрел рассеянно, как смотрят обычно сытые люди на попрошаек, и пошел к трамвайной остановке. Правда, у Литейного проспекта, не доходя до угла, нагнулся, сделав вид, будто завязывает шнурок на ботинке. Связного у церкви уже не было.
До встречи в «Добром застолье» оставалось чуть поболее часа. И, что досаднее всего, нельзя было связаться с Александром Ивановичем. На Гороховую ему показываться запрещено, к тому же и некогда теперь, а по условленному адресу они сговорились встретиться лишь в девять часов вечера. Александр Иванович предупреждал еще, что раньше девяти не успеет прийти.
